Захар Прилепин - Дорога в декабре
И очень много фонарей. Иногда они выгибали тонкие шеи, иногда — стояли на тонкой черной ноге, а еще висели, как кадки, над дверями.
Улицы были очень чистыми, и тень идущего металась в свете фонарей.
Вывески и реклама встречались нечасто. Саша читал вывески по слогам, вполголоса.
Перешел трехполосную трассу с красивыми автобусами — самую широкую улицу, встреченную им, и вновь углубился в переулочки Старой Риги. Кажется, это и была та самая Старая Рига, о которой кто-то когда-то говорил. Быть может, по телеви?
В отличие от прямых улиц русских городов рижские улочки изгибались, часто не давая рассмотреть себя целиком — только несколько домов, несколько фонарей, несколько красивых, но неброских витрин с теплым, розовым светом внутри. Дома срастались друг с другом, зачастую промежутков между ними не было.
«И Нега тут бродил где-то», — думал Саша. Представлял его себе, вспоминал что-то о Негативе, какие-то случаи.
Саша вдруг понял, что в характере Негатива было самым главным: врожденное чувство внутреннего достоинства. А потом, быть может случайно, в их общий кодекс нормальных, неделимых пацанских понятий вошло такое слово, как «Родина». Это все и решило.
Не один Нега был такой, все «союзники» походили друг на друга в одном: и в четырнадцать, и в семнадцать, и в девятнадцать лет почти любой из них обладал чувством своего достоинства, внятным и лишенным всякой нарочитости.
Саша был уверен, что с Негативом ничего и никогда в тюрьме не случится: просто потому, что таких парней никто не обидит. Их невозможно обидеть, они сложены иначе — проще всего их убить. Опять все просто, но что делать, если и это — так.
Раздумывая обрывисто, Саша сам не заметил, как пришел, — вдруг увидел табличку с цифрой на углу дома, цифру эту он помнил, но сейчас смотрел на нее, словно впервые, решая — счастливая она или нет.
Ничего не решив, развернулся и перешел на другую сторону улицы.
Судья жил в двухэтажном, покрашенном в розовый цвет доме, в тихом проулке. Дом был обнесен забором. Железная калитка запиралась изнутри.
Сузив глаза, очень спокойный, Саша разглядывал окна. Представил, что сейчас отдернется штора, появится лицо судьи, темный силуэт, белые руки… и он погрозит Саше пальцем: «Я тебе!»
Брезгливо передернул плечами и пошел гулять по округе. Выглядывал себе лавочку, чтоб было где тихо посидеть, подождать. Лавочек не было.
«Принесу себе кресло из гостиницы, — подумал Саша, — поставлю тут, буду смотреть. Мольберт еще надо… Сделаю вид, что рисую картину…»
Саша хмыкнул, вспомнив свои детские рисунки и тройки по ИЗО. «Хорошенькая будет картина… Скажу, что я концептуалист. Примитивист. Кубист. Фашист…»
Он бродил по округе, раздумывая, а гуляет ли судья вечерами с собачкой, и если гуляет — то где, а завтракает ли он в кафе, привозят ли его с работы на машине или он иногда добирается домой пешком, устав от заседаний.
Если привозят — может, машина въезжает за решетку и только там он и высаживается. Тогда — плохо.
«Забежишь туда, ворота захлопнут, и буду сидеть на спине у судьи, ждать полицию. Красиво…»
Вернулся в гостиницу, уставший, купил себе пиццу по дороге, пива. Поужинал этим быстро и с удовольствием. И заснул.
Выспавшийся без снов, встал ровно в восемь, принял душ и, приветливо улыбнувшись новому портье, вышел в город. Вдохнул прохладный воздух, извлек из кармана карту и направился к зданию суда.
Днем Рига понравилась меньше, может, оттого, что голова замерзла.
Шел быстро, дыша через нос, скаля зубы — их сладко овевал холодок.
Без труда нашел здание — и, увидев, вдруг почувствовал свое сердце, оно билось тяжело и жестоко.
Заходить внутрь не стал, решил, что вернется сюда в четыре часа вечера. И будет ждать. Как минимум надо уяснить, на машине или пешком добирается судья до дома. И если пешком — то какой дорогой.
«Кстати, карту посмотрю сейчас…»
Жаль только, что народа возле суда почти не было — одиноко стоять напротив здания, заглядывая в лицо каждому выходящему из тяжелых дверей, как-то не хотелось.
«Бинокль, что ли, купить?» — подумал Саша, осматриваясь, выискивая точку, откуда можно было бы смотреть из бинокля. Такой точки не было.
Он добрел до ближайшего кафе и неожиданно почувствовал голод. Сам взял со стойки пухлое меню и с этой книжищей вернулся к пустому столику в углу. Название блюд и напитков были написаны не по-русски. Саша быстро пролистал меню и отложил, мысленно выругавшись.
— Суп хочу, — сказал Саша пришедшему официанту. — Есть суп? Любой?
Тот кивнул.
— И водки. Водка есть?
— Есть, — ответили ему, и Саша обрадовался первому русскому слову, услышанному им здесь.
— Вот неси. Сто пятьдесят. И салат какой-нибудь. Нет, двести. И салат. Долго?
— Сейчас разогреем.
— Водку только не разогревайте.
Официант ушел, не улыбнувшись.
«А что он не предложил мне выбрать какой-нибудь суп? — подумал Саша. — Мне, впрочем, все равно. Я все ем».
Он ел всё, никогда не был привередлив в еде, и пил тоже всё.
Суп принесли через пятнадцать минут, за это время Саша выкурил три сигареты. В голове уже неприятно клубилось, и на языке почувствовался вкус целлофана.
Обжигаясь, начал есть, косясь на водку. Беспокойно ерзал на стуле — быть может, от неутоленного еще голода. Водка призывно покачивалась в графинчике. Налил, выпил одним глотком, закусил хлебом, еще раз обжегся супом. Скривился. Но внутри ласково потеплело.
Минут через несколько разнежился, раскинул ноги под столом, стал разглядывать людей в кафе. Ничего особенного ни в ком не приметил.
Допив водку, пока дул на суп, заказал себе еще сто под салатик. Так и подумал: «Салат еще остался, хлебушек… Что без водки еду переводить».
Через полчаса Саша уже был безмятежно пьян и ленив. Попросил счет, вложил купюру покрупнее, дождался сдачи и, спотыкаясь, покинул кафе.
Ни о чем не думая, пошел обратно к зданию суда. Заплутался в каком-то переулке, стал спрашивать у прохожих, где суд. Кто-то пожимал плечами, спешно проходил мимо, некоторые отворачивались, делая вид, что не понимают русскую речь.
— Не любят нас здесь, — мрачно шептал Саша, иногда, впрочем, разумно предполагая: — Может, от меня просто пахнет водкой?
У ворот суда остановился, припал плечом к калитке. Искал где-то в недрах куртки сигареты, зажигалку. Поднял глаза на звук шагов и увидел судью.
Ожидал отчего-то, что судья будет в черном пальто, даже с поднятым воротником, но нет, он был в куртке, в хороших ботинках, не удостоив Сашу взглядом, обошел его и двинулся по улице. Белая грива волос шевелилась на ветру.
