Лучшие люди города - Кожевина Катерина

– Берите, девушка, последняя партия осталась. – Женщина с фиолетовыми пальцами горстями загребала в пакеты круглую красную ягоду. От «клоповки» исходил неприятный аромат. Похож на мокрый мел. – Вот возьмите, попробуйте – это и от гипертонии, и как антипохмелин идет.

Лена взяла одну ягоду – вкус гораздо лучше, чем запах, лопается, как красная смородина, но слаще и острее. Попросила взвесить полкило.

В соседнем ряду выстроилась огромная очередь за мясом. Возле прилавка, над которым висела табличка «Ким и сыновья», толкались не меньше двадцати человек. У весов стоял тот самый кореец, погонщик овец и «возмутитель спокойствия». Ему помогал мальчик, которого Лена толком не разглядела. Кажется, продукты с фермы Кима пользовались большим спросом. Хозяйки буквально дрались за лучшие куски вырезки и грудинки. Лене стало не по себе. Она поспешила дальше, искренне пожелав, чтобы этот человек мог спокойно заниматься своим делом.

За продуктовыми рядами растянулись вещевые. Здесь публика была уже посолиднее. Все разодетые, как в театре: женщины с макияжем, крупными сережками, мужчины начистили туфли с тупыми носами. Люди разглядывали не столько товар, сколько друг друга, кивали знакомым. На Лену тоже смотрели в упор, но с ней не здоровались. Жены подводили мужей к прилавкам, щупали брюки, заставляли примерить. Их супруги нехотя соглашались, балансировали на картонке в одних трусах, напоминая фламинго с поджатой ногой. Рядом крутились продавщицы: «Ох, как хорошо село, как на вас шили! И по бедрам, и спереди», «Валя, пригляди за клиентами, я на три минуты отойду».

Лена чувствовала себя чужой. Инопланетянкой, которая ничего не понимает в реальной жизни и в качестве брюк. Но ее наконец-то окликнули:

– Девушка, вот курточка на вас, примерите?

В небольшой палатке парусили ряды болоньевых курток – с лампасами, приталенные, укороченные, с рукавом три четверти. Всех цветов радуги. Ну что ж. Пора уже сменить свое твидовое пальто на что-то более практичное.

– А давайте. Вон ту болотную.

– Размер элечка?

Это было немного обидно.

– Я обычно S ношу.

– Ну, это вы зря. Лучше брать посвободнее, под свитерок.

Лена подумала и взяла M.

Она решила вооружиться не только новой курткой, но и новой прической. В Крюкове было три салона красоты – «У Анжелы», «Компромисс» и «Шанс». Идти до каждого считаные минуты. «Анжела» сразу вызвала сомнения одним своим вымышленным именем. Лена вообще не встречала реальных людей с именем Анжела. Поэтому выбирала между последними – «Шансом» и «Компромиссом».

От рынка свернула на улицу Мира. Неровный асфальт как будто шпателем намазали на землю. Тут не было и намека на тротуар или хотя бы бордюр. Ржавые гаражи, облокотившись друг на друга, плотно обступили дорогу справа и слева. Лена испытала жалость к железным перекошенным коробкам, которые давно утратили свои цвета. Казалось, если слегка толкнуть крайнюю, то остальные тоже завалятся на бок, как кости домино.

Она миновала кордон гаражей, и пейзаж сменился на более дружелюбный. Желтые оштукатуренные двухэтажки чередовались с деревянными бараками, где вместо стекол парусил полиэтилен. У каждого дома – детская площадка, новая, построенная из яркого пластика. Резиновое покрытие, паровозики, качели, целые скамейки, песочницы, горки. Сколько же в Крюкове вообще детей? На площадках красовались таблички, что-то вроде: «Пусть распускаются цветы жизни. Проект партии „Единая Россия“» или «Юным сахалинцам. Построено по инициативе и.о. Губернатора Сахалинской области Панюшкина Е.О.». Каждый по-своему пишет на заборе слово из трех букв.

Площадки пустовали. Цветы жизни плескались в огромной луже посреди улицы, толкали от берега к берегу рваную шину и бросались комками земли. Толстый черный кот восседал на штакетине забора, наблюдая за их возней, – хоть кто-то в этой жизни обрел равновесие.

«Компромисс» оказалось не так легко найти. Лена обошла кругом грязно-белый дом и только на втором заходе заметила металлическую дверь, ведущую в подвал. Внутри пахло перекисью водорода. На стене висело несколько мятых постеров с Клаудией Шиффер, Анджелой Дэвис и Дженнифер Энистон. Пять сиреневых кресел из кожзаменителя пустовали. В шестом сидел полный старик. Его шея была обернута белой салфеткой, а тело скрыто под коричневой мантией, и сам он в этой накидке напоминал ромовую бабу. Вокруг него суетился узбек и ровнял триммером виски.

– Вы без записи? – Из подсобки высунулась низенькая женщина с чашкой чая.

– Без записи, мне только кончики подрезать. Получится?

– Ну, не знаю. Сейчас посмотрю по журналу, у нас вообще сегодня плотно. – Она скрылась за дверью и завела беседу с парикмахером: – Том, возьмешь клиентку? У тебя до четырех никого нет вроде.

– Свет, передохнуть-то дай. Только вон куксу заварила.

– А чё за кукса? «Доширак», что ли?

– Да не, какая-то новая. Попробуй.

В скоплении химических запахов Лена уловила аромат быстрорастворимой лапши и невольно перенеслась в плацкартный вагон, который везет ее, десятилетнюю, на море с мамой и папой. За окном мелькают станции, в граненом стакане мечется ложка, родители рубятся в дурака.

– Так что передать-то? Первый раз ее вижу. Такая она, знаешь, хитросделанная. Из этих, понаехавших, похоже.

– Пусть ждет.

Администратор вынырнула из подсобки и указала Лене на свободное кресло:

– К вам скоро подойдут, располагайтесь.

Кожзаменитель затрещал. Лена посмотрела на себя в зеркало и не узнала. Что с ней стало? Осунулась, что ли? Потом глянула на соседа. Он тряс ногой, уставившись на свое отражение. Мокрая челка, зачесанная на лоб, скрывала бесцветные брови. Узбек пытался аккуратно состричь ее, нигде не скосив. Лена подумала, что парикмахерская – это чуть ли не единственное место, где человек неотвратимо сталкивается со своим возрастом. Конечно, каждое утро ты тоже смотришься в зеркало, наскоро поправляя прическу, бежишь по делам. А тут – целых сорок минут, а то и больше вынужден разглядывать лицо, подмечать новые морщины, седые волосы, заломы. Что сейчас ощущает этот человек, глядя на свое оплывшее тело? Лена боялась стареть.

Глава 18

Перед отлетом на Сахалин она заехала к матери. Купила торт «Наполеон», по дороге репетировала, подбирала слова, чтобы грядущая командировка и перемены в личной жизни казались чем-то будничным, а не выходом в открытый космос. Мать выслушала молча, даже улыбалась. Потом резко встала и вышла в коридор.

– Иди сюда, к зеркалу. Я тебе кое-что покажу.

Лена подошла к старому трельяжу.

– Знаешь, что это? – Она указала пальцем сантиметра на 3 выше Лениной ключицы.

– Моя шея, что же еще.

– Нет, дорогая, это кольца Венеры.

– Что-что? Звучит, конечно, романтично.

– Ничего романтичного тут нет. Так морщины называют, которые с годами превратят твою шею в гармошку. А это вот что, видишь? – Она довольно болезненно ущипнула Лену за щеку.

– Мам, прекрати. Ну щеки мои, что.

– Это, – она шумно вдохнула, прежде чем сообщить диагноз, – гравитационный птоз!

– Ну что за бред. – Лене было смешно и обидно.

– Это всё не шутки. Тебе почти тридцать. Посмотри на себя. – Мать еще раз оглядела Лену и решила все-таки сделать комплимент: – Волосы у тебя, конечно, хорошие. Но лицо, с твоим-то типом кожи. Лицо скоро поползет вниз! О чем ты думаешь вообще? Какой Сахалин?

– Мам, я знаю, что уже не подросток. Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, Лена, что ты не о том думаешь. Срок женщины отмерен. Тебе пора заводить семью. Ты что, хочешь остаться одна?

Лена через силу улыбалась, хотя очень хотелось уйти, хлопнув дверью. Еще была надежда ловко перевести тему, но мать накручивала обороты.

– Ты не знаешь, не знаешь, каково это – быть одной! – Она выдержала короткую паузу и, оставив дочь в коридоре, устремилась в комнату. Лена немного постояла, услышала сбивчивые щелчки зажигалки. Все-таки пошла следом. Мать сидела на стуле, обхватив себя одной рукой, глубоко затягивалась и стряхивала пепел прямо на стол.