Сын - Паломас Алехандро
Я не очень понял, для чего ей мое сочинение про то, что нарисовано на рисунках, ведь эти рисунки для нее, но просто она, наверно, плохо видит, и ей нужны другие очки, только она об этом пока не знает.
— Но перемена уже кончилась, и у нас сейчас физкультура, — сказал я.
— Из-за этого не беспокойся, — сказала она и немножко растрепала мне волосы, вот так. — Я вернусь в кабинет и сразу же позвоню секретарю, скажу, что ты здесь у меня.
И она проводила меня в комнату у коридора, где я репетирую к концерту, и дала мне бумагу и зеленую ручку. Ну, точнее, маркер.
Когда закончишь, оставь все на столе. А я, когда освобожусь, зайду сюда и все заберу.
— Хорошо.
И она ушла.
Я не знал, с которого рисунка начать, и взял рисунок про то, что будет дальше, когда волшебное слово сработает. Положил его рядом с листком бумаги в линейку и написал зеленой ручкой:
И одну минутку смотрел на рисунок, чтобы все как следует вспомнить.
А будет вот что — когда я спою на концерте. Мэри Поппинс услышит волшебное слово много рва. потому что в песне оно все время повторяется, хотя сделать это довольно трудно, потому что я пою и танцую в одно и то же время, ведь я устаю, и у меня голос глохнет. Тогда a успею сделать все, чтобы изменить жизнь, успею вовремя, но в последнюю минуту, но это ничего, и тогда Назию не увезут в наказание в Пакистан, чтобы ока познакомилась с толстым и некрасивым усатым сеньором, который будет ее мужем, хотя он совсем старый, просто он ее двоюродный брат, а еще он богач, и Рафик уже обо всем договорился, или нет, они, наверно, уедут все, кроме Назии, и тогда мой папа, ведь ему так одиноко и он так много плачет, ее усыновит. Да, я думаю, так будет лучше всего, пусть папа ее усыновит, и нас снова будет трое, как раньше, и мы будем есть виноград дома перед теликом, и, наверно, Назия иногда сможет снимать платок, не знаю, там будет видно.
Дописав сочинение про первый рисунок, я взял новый лист в линейку и положил рядом второй рисунок, чтобы ни о чем не забыть.
На этом рисунке нарисована мама, когда она уехала, и тогда она осталась жить в папином сундуке с сокровищами, на шкафу, потому что превратилась в русалку, а русалка это такая сеньора, похожая на рыбу, но я никогда не говорю о маме, потому что думаю, что никто этого про нее не знает, ведь если бы знали, не написали бы, что она пропала, а так написано в газетах у папы в коричневом кожаном альбоме. Я вот что думаю, просто в Дубае море очень синее и есть русалки, морские коровы и морские быки, и поэтому мама ныряет с рыбками и все время плавает, совсем как на Майорке, когда мы шли на пляж с желтым надувным матрасом, и она говорила: «А теперь пойду в разведку, я ненадолго», и ныряла, и возвращалась нескоро. И наверняка… ну, даже не знаю, что еще написать. А, вот, вспомнил… и наверняка Мэри Поппинс иногда прилетает с ней повидаться, и они вместе танцуют с крабами, осьминогами и ракушками, такие ракушки гудят наподобие больших кораблей, и, наверно, с ней случилось то же самое, как с русалочкой Ариэль в мультике, когда никто не знал, где она, а потом оказалось, что она сбежала, чтобы полюбить принца с черными волосами, он похож на моего папу, и это всё. Вот как-то так, наверно.
Я дописал второе сочинение, проверил оба, чтобы не было ошибок, мы так проверяем диктанты на уроках испанского, оставил на столе сочинения вместе с рисунками и ушел. Взял рюкзак, вышел в коридор, а когда шел мимо кабинета сеньориты Марии, увидел, что дверь немножко приоткрыта, и заглянул сказать «до свидания», но она сидела и разговаривала по телефону, и в комнате больше никого не было, и я не понял, что лучше сделать, и не стал ничего говорить.
— Соня, нам нужно увидеться, — говорила она. Помолчала, а потом сказала: — Надеюсь, ты уже выздоровела Да, да. Конечно. Да, нам надо поговорить о Гилье. И о Назии.
Потом помолчала, довольно недолго, что-то записала.
— Нет, наверно, до завтра подождет. Хорошо. Я бы предпочла не обсуждать этот вопрос по телефону.
Еще чуть-чуть помолчала.
— Да. Отлично. Завтра с утра у тебя.
Я думал, она вот-вот повесит трубку, потому что когда так говорят в фильмах, это значит, они уже все сказали, и потому, ведь сеньорита Мария сказала, что мне необязательно заходить и говорить ей «до свидания», я прокрался мимо двери на цыпочках и вышел в сад, и тут прозвенел звонок на последний урок, и я побежал, а то еще опоздаю. Вот и все.
Мария
— Что ты сказала?
Соня подняла глаза от отчета, поджала губы. Вся напряглась: заметно и по голосу, и по движениям ее рук — она прямо вцепилась в страницы.
— Сначала я посчитала, что Гилье это выдумал, просто не придавала этому значения, но позднее, когда он упомянул об этом снова, решила, что, возможно, стоит известить тебя. Недели две назад, наверно. Ты как раз заболела, и я, если честно, предпочла обождать, пока ты не выйдешь на работу, — сказала я.
Соня одновременно слушала меня и дочитывала отчет, где я пересказывала слова Гилье: про недоразумение в подсобке мини-маркета, когда они с Назией переодевались, и про их разговор на уроке, и про записки, и про ее двоюродного брата Ахмеда, и про предполагаемую поездку в Пакистан, которую якобы затеял Рафик, чтобы выдать Назию замуж за Ахмеда. Соня на секунду глянула на меня серьезными, бездонными глазами, вынула из папки желтые листочки с записками.
— Пожалуй, жаль, что ты мне не позвонила, — сказала, обеспокоенно насупившись. — Возможно, это лишь игра детского воображения, ничего серьезного, но…
Скривила губы, медленно покачала головой.
«Соня права», — подумала я, злясь на себя: асе из-за моей оплошности. Вчера ночью я не могла сомкнуть глаз — ворочалась с боку на бок. размышляя о вчерашнем разговоре с Гилье, о рисунках и сочинениях, которые он мне оставил, а наутро беседа с Соней началась крайне неудачно. Утро было хмурое, небо затянули темные тучи. Такой рассвет характерен не столько для декабря, сколько для конца лета, когда до полудня жарко, а потом налетают грозы. Я пришла в школу, попыталась вкратце рассказать Соне про то, что узнала за три недели на сеансах с Гилье, но мне казалось, что говорю я бестолково и косноязычно. Да и Соня, если честно, была не в лучшем настроении. После гриппа у нее лицо бледное, под глазами круги. Тем не менее мы сварили кофе и немедля взялись решать проблему.
— По правде говоря, меня так поглотил случай Гилье, что сцена с Назией как-то не привлекла внимания, — попробовала я оправдаться.
Соня даже не смотрела на меня. Продолжала читать отчет, быстро перелистывая, иногда призадумываясь.
— Как ты считаешь?.. — обратилась я к ней.
— Не важно, что считаю я, — прервала она, вскинув голову. Потом, видимо, заметила, что допустила срыв. Улыбнулась, слегка смягчившись. — Меня кое-что тревожит: если судить по твоим записям, в рассказе Гилье о Назии нет никаких несообразностей. Ни единой. Все изложено…
— Связно? — предположила я.
— Да, связно, — кивнула она. — Иначе говоря, Мария, я вижу, что на детскую выдумку это непохоже. По крайней мере, в том, что касается Назии. — Она снова уткнулась в отчет. — Давай для начала выясним, не прогуливала ли Назия школу, — и отвернулась к компьютеру. Ввела свой пароль, открыла отчеты о посещаемости. Нашла четвертый класс, кликнула на «Происшествия». И через миг выпялила: «Вот черт!» Почесала затылок.
