Мемуары белого медведя - Тавада Ёко

Настал полдень, муж все не возвращался, а мой живот громко урчал от голода. Я попросила Тоску зайти в клетку и подождать меня там. В зал вошла секретарша Панкова, которая вела за руль некое транспортное средство. По-видимому, странный предмет был трехколесным велосипедом.

— Я подумала, возможно, вас заинтересует этот велосипед для маленьких медведей. Мы получили его в подарок от русского цирка. Вещь уже не новая, прямо скажем, видавшая виды, но еще исправная, — пояснила она.

Трехколесник имел прочную конструкцию; я села на него и надавила на педали, но не смогла сдвинуться с места. Тоска жадно наблюдала за мной из клетки. Велосипед был маловат для нее. Следовало бы попросить Панкова заказать подобный велосипед для Тоски, но он наверняка прочел бы мне в ответ длинный доклад о красных цифрах, которыми записывались долги.

Подтянув колени к груди, я примостилась на сиденье медвежьего транспортного средства, перебирая в памяти денечки, когда развозила на велосипеде телеграммы. Моя нынешняя зарплата, конечно, не слишком высока, но воспоминания о тех днях определенно отмечены ярлычком с надписью «бедность». Позже, с образованием ГДР, все финансовые отчеты вдруг заблестели черным цветом. Я слышала, что красные цифры — примета капитализма и что нам они не нужны.

По пути от телеграфа до дверей адресатов я каждый день разучивала приемы велосипедной акробатики. Если я разгонялась и, не нажимая на тормоз, резко выписывала кривую, мои лодыжки задевали исступленную землю. Для меня центробежная сила имела силу эротического притяжения. Иногда меня тянуло вверх, я приближала руль к груди, и переднее колесо отделялось от земли. Я гордо ехала на заднем колесе, пребывая в эйфории. В другой раз я отрывала ягодицы от сиденья, медленно переводила вес тела на запястья и поднимала бедра. Возникало ощущение, что я могу одновременно поднять обе ноги с педалей и прямо на движущемся велосипеде сделать стойку на голове. Я была импульсивной, смелой, бесстрашной. Грезила цирком, мечтала перепрыгнуть через радугу и прокатиться верхом на облаке.

В зрачках Тоски замерцали черные огоньки. Вокруг меня стало светло, так ослепительно светло, что исчезла разделительная линия между стенами и потолком. Страх перед Тоской исчез, но атмосфера вокруг нее сделалась устрашающей. Я перенеслась в область, куда никто не сумел бы попасть. Там, во мраке, грамматики разных языков блекли, таяли, перемешивались, застывали, двигались по воде к льдинам, которые странствовали по морю. Я сидела на той же льдине, что и Тоска, и понимала все, что она мне говорила. Неподалеку плавала еще одна льдина, на которой сидели инуит и заяц-беляк. Они тоже беседовали друг с другом.

— Я хотела бы знать о тебе все.

Эти слова произнесла Тоска, и я поняла каждое из них.

— Чего ты боялась, когда была маленькой?

Ее вопрос поразил меня, потому что никто не спрашивал меня о моих страхах. Я была известной дрессировщицей хищников, которая ничего не боялась. Впрочем, кое-что все же внушало мне страх.

В детстве я иногда ощущала присутствие насекомых за своей спиной. Однажды сумеречным летним вечером я играла одна возле дома и вдруг почувствовала, что позади меня кто-то стоит, обернулась и увидела старого жука с наполовину втянутыми лапками. «Как он таскает этот громоздкий панцирь на таких тоненьких ножках?» — пронеслось у меня в голове. Я задумалась, из чего на самом деле состоит насекомое. Если из одних только лапок, тогда панцирь является его багажом. Если панцирь тоже является частью тела жука, он снабжается кровью, если у насекомых вообще есть кровь, в чем я не была уверена. Мой школьный ранец сидел на спине как щит, который оберегал меня сзади от внезапного нападения. Я давно перестала снимать его, и он врос в мою плоть. Подобно растениям, разветвляющим корни под землей, мои артерии проросли через спину в школьный ранец, а я и не заметила этого. Если я сниму его сейчас, моя кожа потянется за ним и начнет кровоточить.

— Ты тут? — позвала мать. — У меня сегодня еще дела. Можешь поужинать одна.

— Куда ты идешь?

— К врачу.

— К зубному?

— Нет, к гинекологу.

Услышав слово «гинеколог», я выбежала на улицу. Снять со спины ранец по-прежнему не было возможности. Я помчалась в сторону зеленого поля, привычная местность вокруг нашего дома пропала из виду, запахло темно-зеленым. Зеленый цвет пах зеленым. То, что было красного цвета, пахло красным, пахло кровью и красными розами. Белый цвет пах снегом, но до зимы было далеко, добраться до снега мне предстояло еще не скоро. Я остановилась, не в силах бежать дальше, пыхтя как паровоз, оперлась руками на колени. На мою макушку приземлился крохотный летчик с тонюсенькими шелковыми крыльями. Когда я смахнула его, он улетел, но тут же вернулся обратно. Я протянула руку и не глядя схватила его. Опустив кулак, я медленно разжала его и увидела на ладони оторванный кусочек крыла и пару тонюсеньких лапок, которые сверкали в холодном свете, точно волоски. Как знать, возможно, мои волосы тоже всего лишь насекомые. Каждый волосок — длинное тощее создание, которое впивается в кожу головы, чтобы сосать кровь из моего тела. Я тут же возненавидела свои волосы, стала выдирать их из головы клочьями.

На подъеме своей левой стопы я обнаружила родинку, которую не замечала прежде. Я осторожно коснулась ее, и она оказалась муравьем. Прищурившись, чтобы разглядеть мордочку муравья, я различила угольно-черную маску без глаз и рта. Внезапно я ощутила, что мой мочевой пузырь полон, и встала, широко расставив ноги. Мочеиспускательное отверстие нагрелось, но из него ничего не выходило. Я присмотрелась к земле, изучая пунктуацию из муравьиных тел. Сплошные муравьи! Одни только муравьи и никого кроме! Когда я наконец поняла это, что-то горячее побежало по уретре, забурлило, потекло вниз по внутренней стороне бедер. На муравьев пролился душ, отчего они, по всей видимости, почувствовали прилив сил и поползли вверх по дорожкам мочи на моих ногах. На помощь! На помощь!

Я положила голову Тоске на колени и всхлипнула. Наконец-то я обрела подругу, с которой можно поделиться мучительными воспоминаниями детства. На вкус слезы напоминали сахарный тростник, так что было бы жаль, если бы я перестала плакать слишком быстро. Я заревела горше прежнего.

— Что с тобой? — спросил меня голос, длина волны которого была совсем не такой, как у Тоски-ного.

Светильник на тумбочке зажегся, и я увидела клетчатую пижаму своего мужа. Видимо, это был всего лишь сон.

— Тебе привиделся кошмар?

Мне стало неловко, я торопливо вытерла слезы ладонями.

— В детстве я боялась насекомых. Они-то мне и приснились.

— Боялась насекомых? Муравьев и прочей мелкой живности?

— Да.

Муж расхохотался, сотрясаясь всем телом. Пижама засмеялась вместе с ним и пошла клетчатыми складками.

— Львы и медведи тебя не страшат, а муравьев ты, значит, боишься?

— Ну да.

— Что, и червяков тоже?

— Да. А больше всего пауков.

Понимая, что после такого будоражащего сновидения мне еще долго будет не уснуть, я решила рассказать мужу историю о пауке.

По соседству с нами жил мальчик по имени Хорст, мы с ним дружили. В отличие от других ребят, от Хорста всегда приятно пахло, правда, я не могла разобрать, чем именно.

— За вокзалом есть фруктовый сад. Пойдем туда воровать яблоки?

Мне было все равно, лжет он или нет, но идея мне понравилась, и я согласилась. В названном месте и впрямь располагался фруктовый сад, в котором зрели сотни кроваво-красных яблок. Ветви яблонь сплетались, образуя подобие купола, края которого свисали достаточно низко, словно были созданы специально для наших вороватых ручонок. Когда я поднялась на носки и попыталась со-рвать блестящее красное яблоко, прямо перед моими глазами возник паук на своем сетчатом лифте. Рисунок на его спинке выглядел как искривленное гримасой лицо. Это лицо открыло рот и зашлось в крике, да таком громком, что я подумала: «Сейчас оглохну!» Несколько секунд спустя до меня дошло, что кричал вовсе не паук, а я сама! Хозяин услышал вопль, примчался в сад и нашел там меня — девочку, которая лежала на земле без сознания. Он привел меня в чувство, а потом проводил домой, не упрекнув ни словом.