Лариса Райт - Плач льва
— Отдайте тем, кто не собирается заниматься разведением.
— Да кому он нужен — двухлетний остолоп?! Я все пытался характер воспитывать, но без толку. Собаки — они ведь как люди: каждая рождается с какой-то своей особенностью, которую можно, конечно, слегка подкорректировать, но так, чтобы полностью искоренить — увы, — мужчина беспомощно развел руками, а Жене почему-то стало жалко этого трусливого пса, поневоле разочаровавшего хозяина.
Девушка пытливо изучала стандарт породы и кропотливо исследовала все недостатки, которые не позволяли тому или иному представителю бриаров заслужить оценку «отлично». Но то, что кропотливо собирал и изучал ее ум, вовсе не мешало сердцу проникаться симпатией ко всем без исключения французским овчаркам. И эту поразительную увлеченность Жени полностью разделяла Сессиль. Именно поэтому, когда с момента пребывания Жени в Дижоне прошло девять месяцев и она собиралась отправиться на каникулы в Москву, предложение Сессиль поехать вместе в Бьяриц, потому что там проводится очередная конференция членов Евробриарсоюза, пенится океан и светит солнце, заставило Женю задержаться во Франции.
Через несколько дней после приезда на побережье Атлантики Женя стала воспринимать это приглашение подруги как подарок судьбы, а через несколько лет переименовала его не во что иное, как в злой рок. Но тогда, в самое первое утро двухнедельного отдыха, она просто валялась на лежаке под зонтиком и рассуждала о том, что жизнь была бы еще прекраснее, если бы тот долговязый детина, стоящий у кромки воды, наконец сдвинулся с места и позволил ей снова любоваться парой чаек, застывших на валуне в сотне метров от пляжа.
— Эй, — в конце концов недовольно окликнула она его, — не могли бы вы отойти немного вправо или влево?
Молодой человек даже не соизволил повернуть голову.
«Хам!» — подумала Женя и решительно поднялась с места. Подойдя вплотную к обидчику, она, пытаясь сохранить вежливость, повторила вопрос. Теперь мужчина удивленно посмотрел на нее и огорченно развел руками:
— Sorry?
«Вот оно что. Иностранец». В отличие от незнакомца, у Жени проблем с языками не было. Конечно, после месяцев, проведенных в Дижоне, французский стал на порядок выше английского, но все же знание языка Шекспира позволяли ей объясняться на бытовом уровне без видимых трудностей. Она мысленно подобрала слова и составила безобидную фразу, что заставила бы молодого человека отойти на несколько метров, и даже подняла руку, намереваясь указать на чаек, но неожиданно передумала. Глядя, как он растерянно и вместе с тем внимательно смотрит на нее, она протянула свою поднятую кисть ему и сказала:
— Джейн.
Он не удивился, скорее обрадовался, сжал ее руку своими ладонями и приветливо ответил:
— Майк.
— Байк! Мой байк! — вопит Жене в приоткрытое окно автомобиля какой-то мальчишка лет пятнадцати. — Ты че, тетя, белены объелась?! Совсем не соображаешь, куда едешь?!
Женя потерянно смотрит в лобовое стекло. Так и есть. Она настолько удалилась от реальности, что, паркуясь, задела велосипед бедолаги. Профессиональным взглядом начальника она мгновенно оценивает нанесенный ущерб: разбитый фонарь, слегка погнутая передняя рама, испорченная камера. Женя быстро достает из кошелька несколько банкнот, отдает возмущенному юноше:
— Этого хватит?
Гнев вспылившего велосипедиста тут же гаснет:
— Ладно. Чего там, тут и на моральный ущерб с лихвой. Нет проблем.
— Если бы нет, — вздыхает женщина, глядя, как юноша увозит свое изувеченное сокровище, — если бы нет, — повторяет она и, прежде чем выйти из машины, еще долго сидит, глядя в пустоту потухшими, словно неживыми глазами.
11
Несмотря на то что у нее внутри созревала и расцветала новая жизнь, Юленьке казалось, что она умерла. По крайней мере, все ощущения полностью соответствовали ее представлениям о смерти. Все сколько-нибудь значимое осталось в прошлом, отошло в небытие. Впереди только пустота, мрак, безысходность. Юленька не могла даже самой себе объяснить, что уязвило ее больше: предательство любимого мужчины или последствия этого предательства, которые одним махом перечеркнули все ее тщательно составленные и выверенные планы. Она — современная, в меру начитанная девушка, воспринимавшая, как и большинство представителей ее поколения, Татьяну Ларину, Наташу Ростову, мадам Бовари какими-то недалекими, совершенно потерянными и абсолютно непрактичными созданиями, неожиданно осознала, что она мало чем отличается от этих героинь литературы девятнадцатого века. Любовь сделала ее безрассудной, мгновенно превратила из твердо стоящей на земле, знающей себе цену и верящей исключительно в светлое будущее девушки в несчастную, опустошенную и наказанную жизнью за свое безрассудное чувство толстовскую барышню. Юленька была настолько шокирована произошедшим, что, как ни старалась, не могла составить ни одного хоть сколько-нибудь приличного плана дальнейших действий.
Сначала она просто заливалась бесполезными слезами, ни на что не надеясь и ни о чем не думая, кроме как о своей никчемной участи. Конечно, рыдания не произвели никаких глобальных изменений в ее судьбе, но все же помогли хотя бы немного успокоиться и поверить, пусть и на короткое время, в то, что все еще можно исправить. Однако никакие размышления не позволили ни на миллиметр приблизиться к хоть сколько-нибудь приемлемому ответу на извечные вопросы «как быть» и «что делать». Она не хотела открыто признаваться в этом даже самой себе, но все же где-то в глубине души лелеяла надежду на то, что блудный профессор одумается. Девушка пыталась убедить себя в том, что он не рассказывал ей об отъезде лишь потому, что не хотел волновать и страдать понапрасну. Казалось, что вот сейчас, вот в эту самую секунду прозвенит звонок и на пороге появится он и скажет, что приехал за ней, и… Но вокруг стояла гнетущая тишина: молчал звонок, молчали телефоны, и только автоматический голос на другом конце трубки время от времени с сожалением сообщал Юленьке о том, что «абонент в сети не зарегистрирован». Идеалисткой девушка не была. Или уже не была? Неважно! В этих пустых мечтаниях она провела не более нескольких суток, по прошествии которых на смену гнетущему унынию, абсолютной растерянности и душераздирающей жалости к самой себе пришло наконец осознание того, что необходимо срочно что-то предпринимать.
Юленька думала о возможности возвращения в общежитие. Пока она является студенткой, то имеет право жить там, но через два месяца она должна превратиться в дипломированного архитектора, и полученная корочка о высшем образовании навсегда закроет перед ней двери комнаты, в которой прожито без малого четыре с лишним года. Наверное, можно попытаться договориться с администрацией и снимать там хоть какой-нибудь угол, но на какие средства этот угол оплачивать, Юленька не имела ни малейшего представления. Она пробовала искать работу, что в ее положении оказалось занятием совершенно бесперспективным. Если в отдельных, отнюдь не многочисленных компаниях работники отделов кадров были настолько хорошо воспитаны, что проводили с ней обычное интервью и вежливо говорили свою коронную фразу: «Мы вам перезвоним», то в большинстве относились с нескрываемым удивлением и чуть пальцем у виска не крутили, глядя на ее характерно выпирающий живот. Все, чего Юленьке удалось добиться за несколько дней хождения по архитектурным бюро, строительным и дизайнерским конторам, — это разовая подработка в виде распространения у ближайшего метро листовок с рекламой одной из студий по оформлению интерьеров. На полученные деньги можно было вполне комфортно просуществовать целый огромный, длинный один день.
