Анатолий Рыбаков - Екатерина Воронина
Еще на втором курсе института комсорг факультета Петя Блохинцев, милый парень в очках и с комично-важным выражением детского лица, сказал ей:
– Воронина, мне нужно поговорить с тобой. Вопрос такой: почему ты всегда одна? Как-то сторонишься ребят. Культурные мероприятия – не участвуешь. Концерты, танцы – нигде тебя не видно. У тебя неприятности?
Катя молчала, ошеломленная таким неожиданным вопросом.
– Ты скажи, – продолжал Блохинцев, – может быть, тебе нужна помощь?
– Нет, мне ничего не нужно.
– Значит, ничего?
– Ничего.
Блохинцев нерешительно потянулся карандашом к листу бумаги, где были записаны его дела на сегодня, потом снова поднял голову:
– Значит, мы с тобой поговорили?
– Поговорили.
Машинальным взглядом Катя проводила карандаш, которым Петя поставил аккуратную птичку против строки: «Беседа с Ворониной о личной жизни».
Обижаться тут было нечего: Петя, славный, наивный парень, так понимает свои обязанности. И выполняет их с прямолинейностью молодости, которая сглаживает любую бестактность. Но с тех пор Катя еще больше замкнулась в себе. Она должна быть счастлива тем, что личные неудачи не сломили ее. Она честно выполняет долг, она верит, что строит мир, в котором не будет места сочувствию лживому, ибо никто не будет нуждаться в сочувствии искреннем. И строительству этого будущего надо отдавать себя – это и есть ее личная жизнь.
Люди мирились с существующим положением вещей – она не могла мириться. Томительные простои судов в портах, когда недвижны теплоходы на рейде и могучие краны на причалах, были ненавистны ей как бессмысленная растрата человеческого труда.
Скоростная погрузка флота, бывшая темой дипломной работы Кати в институте, стала главной целью ее работы в порту. Она овладела ею так, как овладевает человеком идея, для осуществления которой у него нет почти никаких возможностей: усилия велики, результаты ничтожны, столкновения с людьми непрерывны. А человек или отступает перед трудностями, или отдает преодолению их всего себя.
Даже отец, плавающий теперь капитаном грузового теплохода «Керчь» – одного из новых прекрасных судов, появившихся на наших реках после войны, – убеждал Катю:
– Скоростная погрузка флота – чего бы лучше! Только ведь громаду надо своротить – и флот, и железную дорогу, и клиентуру. А ты кто? Песчинка!
Катя смотрела на его морщинистое, обветренное, изрытое синими точками порохового ожога лицо. Как всегда, ее охватывала жалость к отцу, к его старости, одиночеству, к тому, что многие несправедливо считают его суровым и угрюмым стариком. Она чувствовала в его словах заботу. Но как часто родительская забота становится преградой на пути беспокойных исканий детей. И раздражение, мгновенно овладевающее одержимым человеком, когда ему возражают, оказывалось сильнее и жалости и понимания.
– Тебе приятно неделями торчать на рейде – и пожалуйста. И не будем об этом говорить.
Требовательность и непримиримость, терпимые как качества административные, становились в ней чертами характера, мало украшавшими эту и без того замкнутую и недоверчивую натуру. Перестав интересоваться человеческими качествами окружающих людей, она обращалась только к качествам деловым, предъявляя им те требования, которые предъявляла себе самой.
Она борется – почему устраняются другие? Она все отдает работе – разве не обязаны это делать все? Человеческие радости? Обходится ведь она без них. Другие не могут? Их дело. Но это не должно мешать выполнению ими своих обязанностей. Сочувствие к людям? Да, конечно… Но сочувствие к слабостям – унизительно для того, кто его выражает, сочувствие к неудачам – невыносимо для тех, к кому оно обращено.
Такова была Катя, вступая в свое четвертое десятилетие. Она жила по ею же созданным законам и тем крепче держалась за них, чем больше чувствовала их непрочность перед законами жизни: с каждым годом она ощущала свое одиночество все сильнее и сильнее.
Долгие зимние вечера, диван, книга, которая валится из рук, вздохи матери и все понимающий взгляд отца…
Кино, куда приходишь одна на не слишком поздний сеанс и до начала его забиваешься в угол, в читальню, и сидишь, закрывшись газетой, потому что твое одиночество привлекает неприятное, а часто и оскорбительное внимание. И даже в зрительном зале тебя просят пересесть: какие-то пары хотят соединиться, а ты одна, и тебе все равно, где сидеть.
Красивые платья, модные туфли, безделушки, все то, что украшает жизнь женщины, чего хотелось и Кате, было ей не нужно, потому что не было желания нравиться, желания быть для кого-то привлекательной. Повинуясь неодолимому инстинкту, она приобретала их, и они, годами висящие в шкафу и в конце концов выходящие из моды, старели, как старела она сама, как угасала ее никому не нужная красота, как мертвело ее сердце, лишенное любви.
Она жила в мире, который увлекался, страдал, мучился и оттого был счастлив. Она шествовала по нему, стараясь не видеть улыбок, взглядов, цветов, которые дарили люди друг другу. Но аромат любви и жизни опьянял и ее. Тогда наступали дни такого отчаяния, такой безысходности, какие переживала она тогда, когда ее бросил Мостовой. Она боялась самой себя, боялась ослепления, страшилась того дикого и могучего, что бурлит в ней, этих ночей, долгих, томительных, нескончаемых, этих дней, наполненных лихорадочным, беспредметным и безнадежным ожиданием.
Эти приступы проходили, подавляемые волей, заглушаемые работой, заботами, треволнениями ее трудного дела. Она оправлялась, как после тяжелой болезни, но без того облегчения, которое приносит выздоровление. Еще более суровая и замкнутая, шествовала она по своему пути. Тяжелый крест одиночества пригибал ее к земле, но земля пахла вечными и нетленными запахами жизни.
Глава двенадцатая
Все же один человек привлекал Катино внимание. Это был Константин Алексеевич Леднев, заместитель начальника пароходства.
Несколько раз Катя мельком видела его еще в институте на торжественных заседаниях и выпускных вечерах. Средних лет, представительный и видный, один из руководителей флота, человек, который вершит судьбами сотен таких людей, как она, нынешних и будущих специалистов речного транспорта, он сидел положенное время в президиуме и потом удалялся, как удаляется со сцены действующее лицо красочного, но привычного спектакля.
Как-то она встретилась с ним в коридоре института. Леднев шел в сопровождении директора. Увидев Катю, он бросил на нее мимолетный, но внимательный взгляд. Такие взгляды часто бросали на нее мужчины, она не обращала на них внимания.
