Сара Джио - Ежевичная зима
– Вам все равно?
– Я не выношу светских девиц, – ответил Чарльз, махнув рукой в сторону отеля. – Они все одинаковые. Если вы позволите, я хотел бы узнать вас получше. Давайте начнем все сначала.
Я улыбнулась и протянула руку.
– Я Вера Рэй. Рада с вами познакомиться.
Глава 8
Клэр
Такси подъехало к подъезду моего дома, заскользило вперед по обледеневшей улице и наконец резко остановилось. В свете уличных фонарей блестки на моем платье переливались, как рыбья чешуя. Я вздохнула, жалея, что на мне не джинсы и футболка.
– Повезло парню, – бросил таксист, разглядывая мое платье.
– Простите?
– Тому, с кем вы встречаетесь сегодня вечером, – пояснил он.
Видимо, водитель не заметил моих покрасневших глаз и лица, залитого слезами.
– Да, наверное. – Я пожала плечами, протянула ему двадцатку и вышла из машины. – Он уже забыл о моем существовании, – прошептала я, когда такси отъехало.
Джин открыл передо мной дверь, и я подобрала подол платья, чтобы оно не зацепилось за порог.
– Пришли домой пораньше? Я думал, что вы с Этаном на…
– Вы же знаете, что я не люблю всю эту шумиху и гламур, – поспешила ответить я, чтобы швейцар замолчал. – И потом, это платье такое колючее…
Джин вгляделся в мое лицо.
– Клэр, как ваши дела? – спросил он, его большие глаза светились добротой. – После несчастного случая, – запинаясь, продолжил швейцар, – вы сама не своя.
Я кивнула.
– Вы правы, так и есть.
Он обнял меня за плечи сильной рукой. Ему удивительным образом удалось освободить меня от брони, чтобы я почувствовала то, что копилось у меня внутри, чтобы ощутила все те чувства, которые я так отчаянно пыталась спрятать. – Сегодня ведь годовщина, верно?
– О, Джин, – всхлипнула я, – иногда я думаю, что мое сердце вот-вот разорвется.
– Дайте себе волю, – сказал он, поглаживая меня по волосам, – так говорил мне отец, когда я был маленьким. – Вы слишком долго носили эту тяжесть в себе. Выпустите ее наружу.
Я закрыла глаза, поддаваясь воспоминаниям, хлынувшим, словно грязевой поток, разрушающим тот маленький мир, который я создала для себя, срывая эмоциональные доспехи, которые защищали меня и не давали чувствовать боль прошлого. Я закрыла глаза и начала вспоминать.
Годом раньше
– Розовый или голубой? – спросил Этан, утыкаясь носом в мою шею сзади.
Я повернулась к нему и увидела, что в каждой руке он держит крошечный комплект: голубой свитер со светло-голубыми ползунками в одной руке, а в другой – розовое платьице с оборочками и белые колготки. Мое сердце затрепетало.
– В любом случае этот ребенок будет хорошо одет.
Этан посмотрел на розовый наряд и улыбнулся.
– Думаю, что это будет девочка.
Я покачала головой.
– Мальчик.
Он притянул меня ближе, любовно поглаживая мой огромный живот. Мы решили не узнавать заранее пол ребенка – пусть это будет сюрпризом – несмотря на протесты наших родственников, особенно родителей Этана.
– Ты знаешь, как сильно я люблю тебя? – прошептал Этан.
Я просияла, крепко поцеловала его в щеку и тут заметила свои кроссовки для бега, стоявшие у двери.
– Я собираюсь немного пробежаться перед ужином.
Этан нахмурился.
– Клэр, думаю, тебе не стоит этого делать. Ты даешь себе слишком большую нагрузку.
Не буду отрицать: женщина на восьмом месяце беременности, с огромным животом, которая бежит трусцой по улицам Сиэтла, не раз шокировала прохожих. Но я много читала о беге трусцой во время беременности, и все источники утверждали, что это, как правило, безопасно. И хотя мой врач не была в восторге от того, что я планировала продолжить мои пробежки по шесть километров в третьем триместре беременности, она их не запретила. Я останавливалась, если чувствовала, что действительно задыхаюсь, и поддерживала правильный водный баланс. Кроме того, я бегала всю свою жизнь, и перестать бегать трусцой для меня означало все равно что перестать дышать.
– Этан, – запротестовала я, – ты же знаешь, что доктор Дженсен говорит, что во время беременности можно бегать трусцой.
– Да, возможно, в самом начале беременности, но на восьмом месяце это уж слишком.
– Не волнуйся, ребенок не вывалится, – со смехом ответила я и погладила Этана по руке. – Милый, все будет в порядке.
Я потянулась за моим iPod, надела наушники.
– Вернусь через полчаса, – пообещала я, прежде чем муж успел сказать хотя бы слово.
Выходя на тротуар, я помахала рукой Джину. Сияло майское солнце. Теплый воздух коснулся моих щек, я прибавила громкость и неспешно побежала. Когда я пробегала мимо Джеймс-стрит, ребенок толкнулся у меня в животе, и я задумалась над тем, каково будет бегать трусцой и везти прогулочную коляску с малышом. Я знала, что привыкну к этому. Я представила себе, каким станет мое утро с ребенком на руках.
С ребенком.
С моим маленьким мальчиком. Или с маленькой девочкой, как предсказывал Этан. Мое сердце забилось быстрее, слишком быстро на этот раз, поэтому я замедлила бег и глубоко вдохнула морской воздух, соленый и свежий, прилетевший из бухты Эллиотт. Я громче включила музыку, затем вернулась к привычному темпу. И в эту минуту краем глаза я заметила машину. Красную машину. Она оказалась близко. Слишком близко. Я рванулась влево. Моя левая нога попала в широкую трещину на тротуаре. На мгновение мне показалось, что я лечу, скольжу по воздуху, став невесомой, пока крыло машины не врезалось в меня. Удара я не почувствовала, почти не почувствовала. Мое тело приглушило боль. Только глубоко внутри я ощутила какое-то давление, и как будто что-то лопнуло. А потом все погрузилось во мрак.
* * *Я открыла глаза и зажмурилась. Яркий свет над головой заставил меня прищуриться. Этан сгорбился на стуле справа от меня, мама – слева. Оба были в голубых хирургических халатах и шапочках. Комната расплывалась у меня перед глазами, и я на мгновение крепко зажмурилась, потом снова открыла глаза. Картина немного прояснилась. Почему я не чувствую ног?
– Этан, – прошептала я, – что случилось? Мои ноги… Они онемели. Что происходит? Я бегала трусцой…
Память возвращалась ко мне, сначала медленно, и вдруг я отчетливо вспомнила, как машина ударила меня.
– Ма… Машина, – запинаясь, проговорила я. – Меня ударила машина. Этан… Ребенок!
Я опустила глаза на живот. Он стал заметно меньше. Я запаниковала, положила на него ладони. Живот был мягким, каким-то вялым, пустым. Я застонала.
