Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь
— С Вентурой надо сделать первый шаг самой.
— Мне он не кажется робким.
— Но это не так. Именно потому, что он этого не замечает.
Рейес спросила:
— Эсперанса, ты сама призналась ему в любви?
Эсперанса лениво растянулась на софе и рассмеялась:
— Не подпусти я его к себе совсем близко, он бы меня никогда не поцеловал...
Когда Рейес ушла, Эсперанса пожалела, что сказала лишнее. Ей стало неприятно. На душе скребли кошки. "Сказать Рейес... Рейес, которая все не так истолкует. . Будет думать, что..." У нее было такое ощущение, как будто бы ее, еще совсем молодую, невинную девушку, схватили и выставили на всеобщее обозрение.
Рейес целовала Агату слишком уж звонко и алчно.
— Оставь девочку.
— Что с тобой, Эсперанса?
Эсперанса томно развалилась на постели. "Господи, она увлечена...Увлечена моим мужем".
И внимательно вглядывалась в нее, выискивая следы Вентуры.
"Если он снизойдет до Рейес, то перестанет быть самим собой".
Тем самым она хотела сказать: "Я верну его".
IX
— Сюда, — сказала вдруг Эсперанса.
Фройлан притормозил.
— Разве ты не собиралась домой?..
— Мне необходимо выпить чего-нибудь горяченького.
Он остановил машину перед кафетерием.
— А ты не хочешь чего-нибудь?
— Пожалуй, выпью кофе, — немного помедлив, ответил Фройлан и вошел в кафетерий вместе с ней.
Кафетерий был оформлен в псевдотропическом духе: в витрине лежали ананасы.
Зеленовато-желтая окраска. Золотистые пляжи, высокие пальмы. И душистый пар, со свистом вырывавшийся из электрической кофеварки. В глубине помещения, в том месте, где стойка бара закруглялась, сидела пара. Официант стоял в дверях, опершись о косяк, и рассеянно смотрел на прохожих. Эсперанса направилась к столу. Как хорошо, когда на тебя никто не смотрит! Она чувствовала слабость.
— Ты сейчас собираешься пойти туда с Агатой? Фройлан взглянул на часы.
— Да, скоро.
(Та женщина разговаривала с ним. Сказала, что ждет своего сына. Как бы с ним не встретилась Агата.)
— Послушай, дорогой, а не будет ли это неприятно Агате?
Фройлан подождал, пока перед ним поставят чашечку с душистым черным кофе. Когда официантка отошла, он ответил:
— Агата давно уже не девочка. Она в том возрасте, когда отвечают за свои действия. У нее две дочери.
— Она еще очень молода... И этот мальчик...
И подумала:"Может произойти неприятная сцена".
— Ничего не будет. Ты же видела дом.
Он хотел сказать: "Это достойные люди", но промолчал.
(Та женщина сидела, положив руки на исписанные Вентурой листки. Она встала, когда он вошел, и оказалась такой маленькой, что только опущенные уголки губ да глубоко запавшие глаза изменили ее еще совсем девичий вид. Она улыбнулась, и лицо ее стало привлекательным, осветилось. Ее нельзя было назвать чувственной женщиной, ни даже привлекательной. Хотя оба эти слова равнозначны. Фройлан догадывался, что нашел в ней Вентура. Она напоминала студентку университета, вечно юную, жизнерадостную. Она родила сына и, очевидно, души в нем не чаяла. Была возлюбленной мужчины, но, глядя на нее, мало кто мог в это поверить. Но сын существовал, это было несомненно... Не будь у нее сына, Фройлан усомнился бы и стал бы отрицать, что у подобной женщины могла быть любовная связь с его тестем. Она держалась, деликатно, с достоинством. Ни разу не вышла и хранила молчание, пока там была Эсперанса.
Только сказала:
— Мне показалось это необходимым. (Как удивительно и глубоко могут рассуждать те, кто живет так, как она!)
В Пресенсии тоже было что-то экзотическое, подумал он, разглядывая пальму, нарисованную на стене. Интересно, откуда она? С ее удлиненными, узкими глазами, угловатым лицом и такими же узкими, как глаза, губами. Подстрижена под мальчишку. А ее чувствительные, нервные руки обладали способностью дрожать... Чайки, нарисованные на стене. Пресенсия!..
Может, это и было глупо, но ему хотелось бы, чтобы Агата познакомилась с ней. В жизни нет ничего вечно плохого.
Эсперанса была намного красивее. Вне всякого сомнения. Он посмотрел на тещу, увидел ее подкрашенное лицо, осунувшееся от бессонной ночи и слез, слегка дряблую кожу вокруг огромных глаз, все еще прямую линию носа, тонкий рот. Судя по Агате, у нее была прелестная кожа. (Ему не нравились слишком белокожие женщины.) Он считал, что Эсперанса надевает слишком открытые платья. Возможно, она понимала, что кожа ее лица увяла и поблекла, тогда как декольте обнажало теплую бледность тела, слегка обвислых, но еще вполне упругих, изящных грудей.
Он легко представлял себе Эсперансу возлюбленной: пленительной, капризной, холодной.
"Приятная женщина..." Наверное, Вентура, как человек неискушенный, должен был бы сразу влюбиться в нее... Ведь Фройлан, познакомившись с ней, тоже подумал: "Черт подери! Она слишком уж привлекательна для матери Агаты". И хотя никогда не признался бы себе, но почувствовал неловкость от того, что у Агаты такая мать. Когда свадьба только намечалась и шли переговоры, Эсперанса еще пленяла своей изысканной красотой. В тот день, когда он познакомился с ней, она была немного иронична и взволнованна. Обращалась с Агатой, как с маленькой девочкой, а с ним так, словно он дитя и не осмысливал своих поступков. "Да поймите же, я отнюдь не теленок", — хотелось ему сказать. Его так и распирало дать ей понять, что он уже взрослый. В какой-то момент, не выдержав, он решил: "Уйду. Не буду жениться!" Что-то смущало его, и он хорошо знал, что именно. Эсперанса была порывистой, зрелой, с горящими глазами на бледном лице. Соломенная вдова... Агата рядом с ней меркла и выглядела избалованной девчонкой. Фройлан подумал тогда о муже Эсперансы: "Какой же он глупец..."
— Ну, а теперь я оставлю вас. Вам ведь хочется побыть вдвоем, — сказала им Эсперанса чуть позже.
Он не мог совладать со своими чувствами в той комнате, полной неги и холода, под стать своей хозяйке. Агата, должно быть, уловила это его состояние и предложила:
— Пойдем в "Акилино".
Очутившись на улице, он испытал наслаждение от свежего воздуха, от каких-то новых, ревнивых глаз Агаты. Оставшись с Агатой наедине, он снова увидел ее такой, как всегда: упрямой, грациозной, непосредственной и дерзкой. И безгранично женственной. "Она подчиняется матери, потому что по сути своей очень женственна и покорна. Когда я поцеловал ее в первый раз, она дала мне понять, что ее уже целовали другие. "Яблоко от яблони..." Но потом я убедился, что она совсем невинна, только прикидывается... И бесконечно одинока. Может, именно поэтому. . до сих пор мне не приходила в голову такая мысль. Агата была самой одинокой девушкой в мире.
Как опустошительна нежность к молодой девушке, если она продиктована эгоизмом взрослых.
Эсперанса прикоснулась к руке Фройлана.
— Ты считаешь, что Агате необходимо пойти туда?
Фройлан вспылил:
— Ради бога, Эсперанса, Агата не кукла. Хватит держать ее под стеклянным колпаком.
Пусть столкнется с настоящей жизнью, с теми проблемами и обязательствами, которые встанут перед ней. Наконец, пусть узнает правду о своем отце.
— Что? — Эсперанса изменилась в лице. — Ты не сделаешь этого. Если ее любишь...
— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы она оценила каждого по его заслугам. Все возможное, чтобы она избавилась от горького сознания, что ее бросили.
Эсперанса судорожно вцепилась в его руку.
— Нет, ты не посмеешь. Прошло столько лет. .
— Не посмею?
(У дочек-близнецов были такие же изогнутые брови, такой же подбородок, как у Эсперансы. Это сходство, как ни странно, заставило его смягчиться.)
— Я сказала Агате только то, что считала нужным сказать. Ничего больше. Я сказала...
— Что отец бросил ее, не заботился о ней. Но ведь это ложь. Такая же ложь, как то, что я не жив.
Эсперанса смолчала. Не стала защищаться. А сидела так, вцепившись в его руку, только по лицу ее поползли крупные слезы. Фройлан подумал: "Сейчас раскисну", потому что они поползли к ее подбородку.
— Ты хотела сделать как лучше, — смягчился он, — но Агата ожесточилась от злобы, она смотрит на меня недоверчиво, когда я целую девочек. Смотрит на меня сиротскими глазами.
Теперь, когда он это осознал, сердце его разрывалось на части.
— Я никогда не замечала, чтобы ей не хватало его. Она была так счастлива со мной... Мы вместе путешествовали, она целовала меня. Ласкалась...
Думаю, что ни одна другая мать не заботилась бы о своей дочери так, как я.
"Она была твоим сокровищем, — хотел сказать ей Фройлан. — Твоей вещью, твоей безраздельной собственностью. Ты позаботилась о том, чтобы она стала такой".
— Девочка болела, разве ты не знал? Лимфатические железы. Я сняла дом в горах и провела там с ней всю зиму, ухаживала за ней, дрожала от холода, потому что приходилось все время держать окна открытыми. Она была такой замкнутой...
