Степан Чепмэн - Тройка
Она почувствовала головокружение и уселась на пол.
— Вы выглядите недокормленной, — заметила ближайшая женщина-моллюск.
— На грибах долго не протянешь, — сказала другая.
— Вы любите молоко?
Четыре дня на той подземной ферме они отпаивали ее молоком. Женщины-моллюски с бульканьем отрыгивали свое молоко в рот. Затем падшая женщина целовала их, и сладкое, как мед, молоко попадало из их твердых коричневых рылец ей в рот.
Но прошло четыре дня, потом еще четыре, и она оказалась вдали от того места, карабкаясь вдоль края старой штольни к ущербному солнцу Тахуатинсуйу. День она шла вдоль дороги. Ее халат весь пропитался потом, а губы потрескались от солнца. Целый день мимо проезжали телеги, которыми управляли мужчины. Ни один не остановился.
Она шла второй день, надеясь найти какой-нибудь город. Ногти расщепились, из носа текло. Опустив голову, она смотрела на бетон. Земля превратилась в выжженный кусок хлеба, приставший черным тестом к яркой металлической сковороде. Этот кусок, приставший к сковороде, был раскатан под колесами телег, у него был вкус опилок и бренди. Небо свисало грязными клочками с ржавых заклепок, как белье, выстиранное в грязной воде, а затем намотанное на палку и выбитое о бельевой камень. Gamine у camine[1].
И все это время она стояла на коленях у алтаря на станции. Поднявшись, она взяла с полки для подношений ванильную вафлю и засунула ее в рот.
Выйдя на улицу, пошла куда глаза глядят. Осторожно заглядывая в глаза мужчин. Encontre el camino a traves de la ciudad[2].
Некоторые из мужчин оглядывали ее, но никто не встречался с ней взглядом. Неужели сегодня ночью нет голодных и отчаянных?
Nadie me miro a los ojos. No se escucho ninguna voz[3].
И все шло так, как полагается. Потому что она была из избранных. Потому что она была рождена, чтобы ее не касались, а преклонялись перед ней. Она могла излечить больного или заразить здорового благочестием. Ее народ строил для нее алтари, и плевал на нее, и зажигал ей свечки, и сжигал ее на кострах, и умирал за нее, и убивал ее детей. Потому что так они привыкли.
Она бродила по дорожкам на открытой площади, где тротуар был выложен мозаиками из кварца и слюды. Прошла по изображениям Императора рыбы-кит, его Невест и его Бойцовых Крабов. Она смеялась про себя, проходя этим узким каньоном между высокими пирамидами, и каньон смеялся вместе с ней.
Она уселась на каменную лавку около деревьев юкки, посаженных в бочку. Двойная колонна детей в туниках прошла мимо, ведомая монахиней-кальмаром в длинной черной одежде. Дети возвращались домой из похода. Их головы были гладкие и сверкали. Глаза у них были как черные пуговички. Они толкались и перешептывались, а в их туфлях стучали камни. И все были так мучительно прелестны. У всех были дома свои постели. Все имели подлинные, законные имена. Женщине захотелось потрепать их по головкам.
Она беспомощно смотрела, как рука потянулась в направлении одного из детей. Монахиня, словно почувствовав, взглянула через плечо и мгновенно подбежала к падшей женщине, потрясая кулаком и визжа на детей.
— Отойдите от нее! Не дайте ей прикоснуться к вам! Эта падшая женщина! Шлюха! Грязная шлюха! — Кальмар иха стала между ней и детьми, уперев в нее пылающий взгляд, а затем заспешила их увести, им даже пришлось бежать, чтобы поспеть за ней.
Она ушла с площади и пошла в своем черном платье и красных туфлях по освещенным фонарями улицам. Прозвучали сирены, возвестившие о начале комендантского часа. Сколько проблем!
Столько проблем, и все потому, что она не дала хирургам убить себя. Все могло быть так легко. Но нет.
Она хотела остаться жить. Поэтому она выкинула себя и свое священное прошлое на помойку, и вот теперь она здесь, в этой выгребной яме. В этом лабиринте из камня.
Она все шла и шла в ночь, по доскам, толю и кускам бетона. Шла, мечтая о реках, пампасах и джунглях. Желая увидеть песчаную дюну, снежный сугроб, ворох желтых опавших листьев, что-нибудь мягкое, на что можно прилечь. Она шла, сожалея о том, что не спит. Donde pondria уо ir?[4] В этом лабиринте из камня. В коралловом рифе. В улье термитов. На земле чужих людей, которые потеряли свои человеческие лица. En el lugar donde nacir. E el laberinto de piedra[5].
Поведайте о своем горе в умирающем свете дня.
Вдруг ей почудился перестук шагов краба-полицейского впереди. Тут она не выдержала, развернулась и побежала сквозь косые тени к верфи, к морю.
Она бежала к морю, бормоча про себя. Нет, нет, нет, это все иллюзия! Меня околдовали. Я попала в кошмар. Я как отравленный пепел на воде. О, Богиня! О, ангелы света! Кто-нибудь! Прекратите это наваждение! Разбейте этот глиняный кувшин и освободите меня! Поцелуйте меня! Отрубите мне голову! Проберитесь через этот лес колючек! Пронзите мне сердце!
Так, изливая на ходу свои жалобы, она бежала к морю. Потому что Ворон покрыл Лик глубин! И долгие годы еще у Чудищ Гила не будет детей. А Игуаны будут хранить тайны друг от друга. И Морские Скорпионы вернутся. И Прыгающие Крабы. И нам придется забрать наших детей. И снова прятать их от Пещерных Людей, пока мужчины будут плясать вокруг своих костров с горячими железными кочергами в руках. И снова осваивать земледелие, и осушение, и пение, и ткачество, и молитву — открывать все заново в миллионный раз. В то время как мужчины где-то бегают. Ставят ловушки для птиц и капканы для кроликов. И ослепляют Лягушек горячими железными кочергами.
Она опомнилась на том же месте, где и раньше, в самом конце причала. Впереди, во тьме, нефтяные костры вспыхивали или горели ровными бороздками на поверхности гавани. Из-за них грязь казалась обманчиво твердой. Как африканская пустыня, когда в ней горят огни караванов, остановившихся на ночь. Черный дым вился над кострами и исчезал в ночном небе.
Падшая женщина решила покончить с собой. Ей уже представился труп, внизу, у свай причала. Опутанный водорослями и кишащий маленькими синими крабами. Печальные останки Женщины Ночи, которая завершила свою греховную жизнь смертным грехом самоубийства.
Вообще-то она уже пыталась это делать. Несколько раз. Она травилась, резалась, пробовала задушиться кожаным садомазохистским ошейником… И каждый раз каким-то образом оказывалась в больнице, живая и здоровая.
Ее попытки были полностью серьезны. И все равно не получалось. Как будто ангел-хранитель следил за ней. И эти чертовы хирурги! Коварные маленькие твари могли сделать все, что угодно. Перекачать вам кровь или пересадить вам легкие абсолютного незнакомца. Не было такой жестокости, какую бы они не сделали ради спасения человеческой жизни. Настоящие извращенцы. Они сводили на нет все попытки женщины.
Но ей будет достаточно, если успехом увенчается хотя бы одна попытка. Она сняла свою сумку-мешок с плеча и, перегнувшись, высунула ее за ограждение. Открыла и перевернула. Бутылочки с таблетками, фальшивые удостоверения, дырявые шестиугольные монеты — все тихо упало в темноту под причалом. Она выпустила из рук мешок и прислушалась. Потом стянула с шеи шелковый шарф и тоже выбросила.
Забралась на швартовочный столб и с него шагнула на перила ограждения. Выпрямилась, стараясь держать равновесие, осторожно сдерживая дыхание. Она очень ясно представила себе, как завибрирует рельс, когда освободится от груза ее тела.
Внезапно сзади раздался чей-то голос. На причале стоял мужчина. Она повернула голову и потеряла равновесие. Одна нога соскользнула с перил. Она упала на причал. Приземлилась на спину, глядя снизу вверх на мужчину-сома в деловом костюме. Он подал ей руку и помог подняться.
Дотронувшись до его потной ладони, она поняла, что клиент на ночь найден. Он нервничал. Ей нравилось, когда мужчины нервничали. С ними тогда было меньше проблем.
И так, сом расстроил ее планы на вечер и снова усложнил ей жизнь. Но придет новый вечер. Завтра или послезавтра, неважно.
— Комендантский час уже наступил, — сказал он. — Нам лучше отсюда уйти.
Она пожала плечами.
— Что вы делали там, на ограждении?
— А разве не ясно?
— Вам очень тоскливо? — спросил он, не отрывая взгляда от ее груди. — Вы так одиноки?
— Да, — ответила она и посмотрела на его брюки. — Но кроме этого, у меня еще проблема с деньгами.
Произнося эти слова, она горько улыбалась. Она знала, они любят это.
— Мы могли бы обсудить ваши проблемы в моем гостиничном номере, — предложил он. — У меня там припрятана бутылка вина.
— Хорошо, — согласилась она. — Пойдем.
И перешла к исполнению своей обычной программы. Сделала все необходимые движения. Кивнула. Взяла его под руку. Засмеялась. Все сработало, как обычно. Они пошли в город.
