Стивен Фрай - Теннисные мячики небес
Порция, запинаясь, рассказала, что было потом. Я сразу понял, что она уже повторяла эту историю множество раз — другим людям и — снова и снова — себе самой, словно надеялась, что, рассказывая, сможет разобраться в случившемся, отыскать ключ к загадке. Когда она после собеседования вышла на улицу, Неда там не было. Она подождала его на Кэтрин-стрит, вернулась домой, звонила, звонила, а в семь утра ей наконец удалось упросить служащего палаты общин связаться с сэром Чарльзом. Тот приехал прямо сюда и позвонил в полицию, которая до сих пор ничего не смогла обнаружить.
— Простите, мисс, — прервал ее один из полицейских. — Вы ведь не поссорились с мистером Маддстоуном, верно? Ни размолвки, ничего в этом роде?
Порция уставилась на него:
— Размолвка? Между мной и Недом? Нет, это было невозможно. Мы никогда… мы и не могли никогда… Мы были как…
Сэр Чарльз подошел к ней с носовым платком и обнял за плечи. Полицейские обменялись взглядами, потом заметили, что я наблюдаю за ними, и уставились в свои записные книжки. Все это было очень трогательно.
— Могу ли я чем-то помочь? — заговорил я. Позвонить куда-нибудь?
— Вы очень добры, Эшли, но не думаю, что… — начал сэр Чарльз.
— Стоит подумать о журналистах, сэр, — сказал один из полицейских. — Они могут оказаться очень полезными. Возможно, мистер Барсон-Гарленд мог бы позвонить кому-то из ваших знакомых газетчиков.
Сэр Чарльз напрягся. Пресса не принадлежала к числу любимых его общественных институтов. Она посмеивалась над ним за «отсталость» и выговор, из-за которого герцог Эдинбургский обретал сходство с архивным клерком. Как правило, пресса именовала его Гавкинстоуном, Психстоуном и сэром Чарльзом Чокнутым.
— Вы действительно считаете это необходимым? — озабоченно спросил он. — Они же только…
Громкое дребезжание дверного звонка вынудило нас на время отложить дальнейшее обсуждение роли прессы в обществе. Порция ахнула, вырвалась из рук сэра Чарльза, подскочила к окну и глянула вниз.
— Ох. Там какие-то трое, — упавшим голосом сообщила она.
— Это Специальная служба, сэр.
Замерший посреди ковра сэр Чарльз выглядел теперь ровно на все свои годы. Мне пришло в голову, что Порцию он обнял, чтобы не только успокоить ее, но и самому остаться на ногах.
— Я открою, — вызвался я.
Так это утро и тянулось. Одна из новостей, появившаяся наконец к середине дня, сильно озадачила меня. Я поделился ею с Руфусом и Гордоном во время очередного нашего завтрака в пабе, стоящем в тени Биг-Бена.
— Похоже, полиция нанесла визит в Найтсбридж-колледж, — сказал я. — Вроде бы четверо испанских студентов видели, как молодого светловолосого англичанина запихали в машину и увезли. Договориться между собой о том, был ли это «воксхолл» или «форд», они не смогли, и их потащили куда-то, чтобы посмотреть фотографии Неда.
— А, дьявол! — воскликнул Руфус. — Они же его сразу узнают.
— Я что-то не врубился, — сказал Гордон. — Копам ведь уже известно, что это он. Ради Христа, они же сами его и забрали.
— Чем больше проходит времени и чем больше полицейских вовлекается в дело, тем менее правдоподобным выглядит то, что они вообще забирали его, — пробормотал я, однако Гордон в этот миг слушал Руфуса.
— Машина, конечно, была «воксхоллом», — убежденно говорил тот, — и сомневаться нечего. Трехрежимный «кавалер». И выглядели они, по-моему, как парни из отдела наркотиков. Кожаные куртки, небритые, в линялых пятьсот первых, в «адидасах». Классический отдел наркотиков. Такие у них представления о маскировке. Даже трогательно.
— Господи, ну и каша. Так ты думаешь, его держит отдел наркотиков и они там не знают, что он объявлен в розыск? Может, позвонить им еще раз?
— Гордон, это очень опасная идея, — сказал я. — Послушай меня. И вбей себе наконец в голову, что какие бы джинсы и обувь ни предпочитали люди, которых мы вчера видели, они были не из отдела наркотиков. И вообще не из какого бы то ни было отдела.
Я провел очень жаркие полчаса, убеждая эту парочку, что если мы признаемся хоть в каком-то своем участии во всей этой истории, то лишь сильнее ее запутаем.
— Это простое совпадение и ничто иное, — объяснял я им. — Неда похитили. Вот очевидное и единственное объяснение. Случайно получилось так, что похитители выбрали именно это время и это место. Если вдуматься, все вполне логично. Вчера у них появилась первая за долгое время возможность. Несколько месяцев он провел в школе, потом был в плавании. А вчера — вчера они могли проследить Неда с Порцией от дома до Найтсбридж и, увидев, что он остался на улице один, схватили его. Это произошло на наших глазах. Мы, естественно, подумали, что это арест. А полиция, скорее всего, не приняла наш звонок всерьез и решила не связываться. Или, — добавил я, — они там услышали, как Руфус хихикал около будки, и поняли, что имеют дело с обычным школьным розыгрышем. Чем все это и было.
На мой взгляд, объяснение звучало довольно беспомощно, однако они на него купились и некоторое время переваривали эту версию. Гордон, как я и предполагал, первым обнаружил слабое место.
— Если его похитили, почему никто не требует выкупа?
К этому я был готов и мрачно ответил:
— Похитители похитителям рознь. Отец Неда два года занимал пост министра по делам Северной Ирландии.
Когда до них дошел смысл сказанного, челюсти у обоих отвисли.
— Понимаете теперь, — продолжал я, — почему нам следует затаиться и не говорить никому ни слова? К нам все это не имеет никакого отношения.
— Если не считать того, что мы свидетели, — сказал Гордон. — Мы могли бы дать показания…
— Там же были испанские студенты, они отлично опишут тех людей. А мы находились на другой стороне оживленной улицы. Нет уж, поверьте мне, ничего, кроме лишней путаницы, мы тут не добавим.
Паб я покинул в уверенности, что на них можно положиться — ничего неблагоразумного они не сделают и не скажут. Вернувшись на Кэтрин-стрит, я обнаружил, что попасть в дом могу теперь, только предъявив свой пропуск в палату общин поставленному у входной двери полицейскому.
В кабинете Маддстоуна имелось подобие шезлонга — плюш, позолота, — из тех, в которых обычно позируют живописцам экзотические принцессы. Поднявшись наверх, я увидел обмякшего в нем сэра Чарльза, с лица которого сбежали все краски. Порция сидела, припав к нему, — или это он к ней припал — по лицу ее катились слезы. Ясно было, что в мое отсутствие поступили очень серьезные новости.
Какой-то человек — с виду от двадцати до тридцати лет — разговаривал по телефону, присев на краешек стола. Когда я вошел, глаза его обшарили меня с ног до головы, породив неприятное чувство, что, сколь бы ленивым и благосклонным ни показался мне осмотр, человек этот видит меня насквозь, до самого донышка, и увиденное его не очень-то впечатляет. Оперативник из разведки, сказал я себе, стараясь стряхнуть неприятное чувство. Умение смотреть так на людей, без сомнения, оттачивается одновременно с умением пользоваться шифровальными книгами, микропленкой и капсулами с цианистым калием.
— Что случилось? — спросил я. Сэр Чарльз открыл глаза и попытался что-то сказать. Бедняга окончательно развалился на куски. Если таковы наши политические лидеры, нечего и удивляться, что страна пошла к чертям собачьим. Когда я приду к власти, меня никому так просто сломать не удастся.
«Когда я приду к власти». Странно. Очень странно. Впервые в жизни я облек эту мысль в слова. Я вечно твердил себе, что стану преподавателем, и сейчас, записывая ее, испытываю непонятное облегчение. Возможно, я всегда это знал.
Ну-ну.
— Вы кто? — спросил человек у стола, мягко кладя трубку и улыбаясь мне.
— Эшли Барсон-Гарленд. Личный помощник сэра Чарльза.
— Эшли Барсон-Гарленд, Эшли Барсон-Гарленд… — Он взял две лежавшие у телефона записные книжки. — Ну и почерк же у наших друзей в синем… ага, да, вот оно. Эшли Барсон-Гарленд. Здесь сказано, что вы школьный товарищ Эдварда и проводите для сэра Чарльза исследования. Но, позвольте, в таком случае вам должно быть года двадцать два? Или двадцать три?
— Через две недели мне исполнится восемнадцать, — слегка покраснев, ответил я. В школе новички нередко принимали меня за учителя, и мне не нравятся напоминания о том, что выгляжу я старше своих лет.
