Ханс-Петер де Лорент - Негласная карьера
Томас рассказывал занятные случаи с чудаками.
– Сегодня позвонила одна старуха и говорит: у меня есть вопрос.
– Пожалуйста, задавайте ваш вопрос. Для того мы здесь и сидим.
– Знаете, мы живем, у самой телебашни. Я вот хочу узнать, почему там не горит фонарь. Обычно его всегда там зажигают.
– Видите ли, говорю, у них фонарщик заболел. На следующей неделе выйдет на работу и зажжет.
– Ах вот в чем дело. Спасибо.
Вскоре и Рюдигеру нашлось, что порассказать. Странные бывали звонки…
– Вы не могли бы сказать, почему сегодня вывешены флаги? – спрашивала какая-то женщина.
– Никак не могу решить задачу, – жаловался школьник. – Вот послушайте: условный проход поршня составляет…
– Извини, здесь телефонная справочная… Я даю справки только о телефонных номерах.
– А на прошлой неделе мне помогли.
– Наверное, ты говорил с кем-то, кто изучает математику.
– Переключите разговор на него.
– Нас тут человек восемьдесят. Как я его найду? Да и нельзя переключать разговоры с аппарата на аппарат.
Рюдигер быстро уяснил себе, что именно не нравилось ему в новой работе. Особенно его раздражали секретарши, которые хорошо знали свои права.
– Ваш номер? – спрашивали они с самого начала разговора, и это сразу же настораживало. Тем самым ему намекали, что если им останутся недовольны, то жди жалобы. Хотя, вообще-то, они были правы. Согласно инструкции полагалось самому называть свой номер.
После столь грозного вступления секретарши обращались с Рюдигером так, будто он был диктофоном или компьютером.
– Мне нужны три номера. Первый…
Они точно знали, что за один раз можно спросить три номера. Рюдигера возмущало, когда с ним так обращались. Раздражала и самоуверенность секретарш.
Ко второй категории неприятных клиентов Рюдигер относил всех тех, кто своей бестолковостью затруднял работу, а порою задавал такой вопрос, на который вообще нельзя ответить. Правда, зато этими звонками можно было посмешить коллег в столовой.
– Алло, мне нужен телефон моего старого друга.
– Как его зовут?
– Как зовут? Я и сам все время вспоминаю, а вспомнить никак не могу.
– Но это же ваш друг, вы должны знать, как его зовут.
– Да я знаю. Мы его звали Куддель. Но вам-то небось фамилия нужна?
– Конечно. Или дайте адрес. Я назову всех абонентов в доме, и вы, может, вспомните фамилию.
– Каких-таких абонентов?
– Людей, у которых есть телефон. Вы помните, где живет ваш друг?
– Ясное дело. На самой окраине. Знаете, за трамвайной линией. Там еще от бензоколонки идет дорожка…
– А улица какая?
– Черт, как же она называется…
Тут уж бедняга Рюдигер совсем не знал, что делать. А клиент еще минут пятнадцать мучил его, а затем требовал начальника смены. Впрочем, и тот ничем не мог помочь.
Или взять разговор с одной пожилой женщиной.
– Барышня, соедините меня с фрау Янсен.
– А где живет фрау Янсен? – нарочито забасил Рюдигер.
– Видите ли, барышня, она живет там же, где когда-то жила и я. В Ноймюнстере, Килерштрассе, 6.
Рюдигер быстро просмотрел список абонентов в Ноймюнстере, но фрау Янсен не нашел.
– Алло, вы слушаете? Извините, но никакой фрау Янсен там, к сожалению, нет.
– Она там живет, говорю я вам. С шестьдесят четвертого года живет.
– И фамилия у нее Янсен? Посередине «с» или «з»?
– Да Эльфрида Янсен. Только она давно вышла замуж Янсен – это ее девичья фамилия.
– А как ее фамилия теперь?
– Не знаю, барышня. Но вы смотрите на урожденную Янсен.
Этим диалогом вполне можно развлечь коллег за обедом, однако обращение «барышня» разозлило Рюдигера. Но у Томаса и вовсе был хриплый бас, тем не менее звонившие и его называли «барышней» или «девушкой». Так что дело не в голосе Рюдигера, который кому-то показался женственным.
Через год работа окончательно приелась. Двадцать часов в неделю вдобавок к университетским занятиям всерьез тяготили Рюдигера.
Да еще с почты уволили Томаса. Дело в том, что работу студентов специально проверяли, чтобы держать их, так сказать, в постоянном страхе. Еженедельно, два, а то и три раза, к линии безо всяких уведомлений подключалась одна из контролерш, которые сидели в отдельном помещении. Никто не замечал подключения, о нем нельзя было как-то догадаться заранее или предупредить товарищей по ходу проверки. Производилась получасовая запись разговоров на магнитофон, затем следовал их разбор. Студента-оператора приглашали для беседы и указывали ему на ошибки, нелюбезность или нерасторопность. Этих проверок все опасались. Томас советовал не обращать на них внимания и не переживать из-за них:
– Я уж дважды попадался. Поругают, конечно. Но ничего серьезного с тобой не сделают. Во всяком случае, до увольнения дело не дойдет, не бойся.
И вот его уволили. Проверку устроили неделей раньше, чем ожидалось. Томас любил поболтать, чтобы слепка отвлечься, особенно с женщинами. Однажды он протрепался так целых два часа. Рюдигера это даже восхищало. Ведь целых два часа! Самому Рюдигеру даже найти тему для разговора и то было трудно. Он не знал толком, как обратиться по телефону к незнакомой женщине. Томас же был завзятым говоруном. Контролерша подключилась к линии как раз в тот момент, когда Томас угадывал внешность собеседницы. Старухе Зиберт, самой вредной контролерше, впору было оглохнуть. Она терпела не меньше получаса. Томас все еще продолжал беседу со своей новой знакомой, когда Зиберт появилась у него за спиной.
– Все равно пора уходить из этой лавочки. Тут ведь слежка почище, чем у ведомства по охране конституции, – сказал потом Томас в столовой.
Подобные проверки не нравились и Рюдигеру. Некоторые из студентов пытались даже протестовать. Он знал этих ребят из окружения Бастиана. Здесь, за стенами университета, они на практике осуществляли сотрудничество с профсоюзами. Подписав трудовое соглашение, многие сразу же вступили в профсоюз почтовых служащих, тем более что студентов, даже если они работали временно, принимали туда полноправными членами. Эти активисты говорили об утомляемости глаз от экранов, требовали удлинить перерывы или сократить рабочее время. Они же выступили и за отмену проверок.
Одного из них (он учился на педагогическом факультете и дружил с Бастианом, Рюдигер знал это) избрали в производственный совет, где студент добился принятия некоторых требований. После трудных переговоров перерывы удлинили. Причем за счет рабочего времени. Ночную смену сократили на полчаса. Да и с проверками кое-что изменилось. По новому положению контроль, хотя и сохранялся в качестве средства для улучшения работы, однако теперь полагалось уведомлять о каждой предстоящей проверке. Конечно, работать стало легче. В том числе и Рюдигеру. Но все же ему претило, что улучшений добились именно эти активисты. Он таких людей не любил.
13
Координационные совещания, которые регулярно проводил третий отдел федерального ведомства, превратились для Поммеренке в малоприятную обязанность. Два года назад он впервые приехал на такое совещание вместо Беренда. Тогда Поммеренке гордился принадлежностью к кругу столь значительных лиц, теперь же он откровенно скучал. Его не покидало чувство, будто он находится в музее восковых фигур.
Рюдигер не делал исключения и для самого Дегенкольбе, самовлюбленного карьериста и бездельника, которому, правда, в последнее время пришлось пошевеливаться. Именно ему ставили в вину проколы с вербовкой тайных сотрудников, особенно на предприятиях. Поговаривали, будто кресло под ним уже шатается. Даже газеты намекали на возможное увольнение. Ходили слухи, что министр внутренних дел вызывал его к себе для отчета.
Атмосфера совещания вполне соответствовала слухам. Дегенкольбе, пятидесятилетний толстяк, обычно проводивший совещания весьма уверенно, сегодня явно нервничал. Начальники отделов из земельных ведомств заметили это, причем не без злорадства, как выяснилось позже в частных беседах за традиционным совместным ужином.
– Речь идет не только о моих личных установках, – говорил Дегенкольбе. – Необходимо больше внимания уделить предприятиям. Этого требуют интересы частных предпринимателей, а также иные обстоятельства. Министерство внутренних дел разделяет наше мнение о том, что подрывная деятельность на предприятиях, маскирующихся обычно под профсоюзную работу, или акции производственных советов, влечет за собою гораздо более серьезные политические последствия, чем эскапады интеллигентских группировок, которые нам в известной мере удается держать под своим контролем.
Похоже, что, разговорившись, Дегенкольбе вновь обретал прежнюю самоуверенность.
– Но, господа! Прежних проколов допускать нельзя. Иначе все у нас полетит к чертям.
Сказал «у нас», а речь-то идет о нем самом, усмехнулся про себя Поммеренке. В нашей-то «конторе» все идет, как по маслу, уже не первый год. Запросы с предприятий обрабатываются быстро, действуем наверняка, а главное – без ненужной огласки. Никакого шума, никаких газет.
