Тама Яновиц - На прибрежье Гитчи-Гюми
– Возможно, она не выкарабкается.
– Шутите!
– Нет, не шучу, – сказал он. – Да, кстати, я нашел модель пылесоса, которая может оказаться вашей маме по средствам. – Он протянул мне брошюру и листок с какими-то цифрами.
– Бог ты мой! – вскричала я. – Ваша мать на пороге смерти, а вы составляете график выплат за пылесос.
– Возможно, это защитная реакция, – сказал он. – А ваша сестра здесь?
– Оставайтесь тут, – велела я. – Я ее приведу. Никуда не уходите.
Я вышла в вестибюль. Мариэтта стояла и разговаривала с врачом ростом не меньше шести футов семи дюймов.
– В коридоре ждет Стив Хартли, – сказала я. – Он хочет тебя видеть. Его мать умирает.
– Буду через минуту, – ответила Мариэтта, даже не обернувшись.
Я вернулась к палатам.
– Она придет, – сообщила я. – Соблазнит врача и придет. – Вид у Стива был несчастный. Мне стало его ужасно жалко. – Стив, что произошло с вашей матерью? Она действительно умирает? Если ее изнасиловали агенты ФБР, вы можете подать в суд.
– Нет, дело не в ФБР. Она уже давно больна.
– А что с ней? – спросила я.
– Синдром Шай-Драгера, – сказал он. – Возможно, ей понадобится операция.
– Какой ужас! Простите, я не знала. Подумать только, эти люди напали на нее, невзирая на ее состояние! Мне так ее жаль.
– Как я уже сказал, она давно больна. Этого удара она может и не пережить.
– Я не была с ней знакома, но она всегда казалась мне очень милой женщиной, – сказала я.
Стив благодарно кивнул.
– Наверное, дом достанется мне. Понимаете, я в нем вырос и, окончив университет, снова туда вернулся. Дом большой, пожалуй, даже слишком большой для одного.
– А в какой части города? – спросила я.
– На Холмах, – ответил он. Это лучший район Нокомиса.
– Викторианский особняк, белый с зеленым?
– Нет, красный кирпичный, тридцатых годов девятнадцатого века.
– Я его отлично знаю! – сказала я. – Очень красивый. Мне всегда нравились кирпичные дома.
– Нам никогда не хватало денег на его содержание. Мой отец давно умер, и мы с матерью были стеснены в средствах. Спасибо вам за сочувствие. Мариэтта мне все рассказала, я представляю, как вам самой теперь нелегко.
– Отчего это мне нелегко? – возмутилась я.
– Наверное, мне не стоило об этом упоминать, – пробормотал Стив. – Мне пора обратно в палату. Попросите Мариэтту, чтобы она здесь не курила. Мама под кислородным колпаком.
– Мариэтта что, курит? – спросила я.
Он изумленно уставился на меня.
– Она сказала, что вы практически вынудили ее закурить.
– Да, такие заявления вполне в ее духе. Какая подлость!
– Она говорила, что именно так вы и скажете. Дыма без сигарет не бывает. Вчера вечером она дымила как паровоз. Просто ужас!
Я отправилась в вестибюль.
Мариэтта все еще беседовала там с врачом-гигантом.
– Я и не знала, что ты куришь, Мариэтта, – сказала я. – Мало тебе наркотиков! Может, хватит вымогать у несчастных врачей рецепты?
Врач отверз было коралловые уста, но так и не проронил ни слова, только обдал меня зловонным запахом, после чего, даже не представившись и не извинившись, развернулся и ушел.
– Огромное спасибо, Мод, ты все мне испортила, – сказала Мариэтта.
– С этим великаном тебе нечего было ловить, – ответила я. – Ну, допустим, у вас что-то получилось бы, все равно с твоими мальчишескими бедрами тебе никогда не выродить младенца-гиганта. Съела? – Ноздри ее раздувались от гнева, и я предусмотрительно отступила назад. – А куда подевался Леопольд? Ты что, его потеряла?
– Диетолог повел его на кухню – показывать, как готовят больничную еду.
– Только бы он не вздумал у них что-нибудь перенять, – сказала я. – Ты знала, что Стив Хартли здесь? Его мать умирает, и он скоро унаследует очаровательный особнячок.
– Похоже, ты совсем бесчувственная, – холодно сказала Мариэтта.
– Всего за несколько минут я получила убийственные характеристики от двух ближайших родственниц. Вы что, решили окончательно уничтожить во мне чувство собственного достоинства? Снимай юбку.
– Ни за что! – сказала Мариэтта и, помолчав немного, спросила: – А где именно находится дом, который наследует Стив?
– Скажу, если пойдешь со мной в туалет и поменяешься одеждой, – сказала я. – Мама так велела. У меня свидание с этим кошмарным Фредом де Галлефонтеном, а его раздражает то, как я одета. Не понимаю, почему он сначала тебя не пригласил. Решил, наверное, что ты не про него. Плохо же он разбирается в людях.
– Я что, должна буду напялить на себя эти кошмарные клетчатые штаны? – спросила Мариэтта, но в туалет со мной все же пошла. – Ты наденешь чудесную кремовую юбку и наверняка зальешь ее соусом, а мне придется вырядиться клоуном. Не понимаю, как это тебе раз за разом удается все мне портить.
– Колготки тоже, – сказала я. – И вообще, несправедливо, что у тебя роскошные льняные волосы, а у меня темно-русые.
– Каштановые, – уточнила она. – Шелковистые каштановые кудри. А у меня на голове солома.
– Быть такого не может! О-хо-хонюшки, – вздохнула я, поглядевшись в зеркало.
– Ты зациклилась на себе самой. Считаешь себя центром вселенной.
– А ты что, нет?
– У меня все по-другому.
Мы вернулись в вестибюль в тот момент, когда в дверях появился англичанин.
– Привет, – сказал он слабым голосом. – Я бы вас расцеловал, но, увы, чувствую себя прескверно. Какие вы обе хорошенькие!
– У нее свидание с этим Фредом Д. Галлефонтеном, – сказала Мариэтта. – Ей до смерти хотелось, чтобы он ее пригласил. Она так мечтала выглядеть получше, что мне пришлось отдать ей свою одежду. Иначе я бы ни за что не напялила этот шутовской костюмчик.
– Он очень мил, – сказал Саймон.
– Вам нравится? Вообще-то это я его отыскала, а потом отдала ей. Да, если вам понадобится помощь, меня вы найдете здесь. Пока она развлекается, буду ухаживать за больными.
– С Фредом Галлефонтеном? – спросил Саймон, почему-то крайне заинтригованно.
– Глупый юнец, – сказала я. – Провинциальный мальчишка. Он для меня ничего не значит. Кстати, а почему ты здесь? Что случилось?
– Я лежал в постели и вдруг понял, что надо немедленно обратиться к врачу. Боюсь, если то, что ты говорила, верно, моим ягодицам грозит серьезная опасность.
– А ты чувствуешь, как яд проникает в твой организм?
– Мод эти ощущения хорошо знакомы, – сказала Мариэтта.
– Да! – воскликнул Саймон. – Как будто тебе поставили капельницу с каким-то едким раствором. Здесь случайно нет ли кого, кто бы меня осмотрел?
– Только что был один врач-великан, – сказала я. – К сожалению, Мариэтта своим агрессивным поведением его вспугнула, и он укрылся у себя в логове. Кто знает, сколько часов он там будет отсиживаться. Вот что я предлагаю: пошли со мной в туалет, я сама тебя осмотрю.
– Я тоже пойду! – заявила Мариэтта.
– А если нас кто-нибудь там застанет? – спросил он. – Я… боюсь, я буду смущаться. Понимаете, я воспитывался совсем в иных традициях.
– Тогда вот что, – сказала я, подумав. – Зайдем в туалет в какой-нибудь палате. Подождите меня здесь – я пойду поищу, где лежит больной потяжелее. – Отойдя на несколько шагов, я обернулась и увидела, как Мариэтта, схватив англичанина за локоть, наклонилась к нему и что-то говорит.
Я почувствовала себя лошадью, которую всю дистанцию придерживали, но у финиша ее азарт взыграл. Дверь одного из кабинетов была открыта. Там сидел толстый врач и жевал «Твинки». В пачке лежал еще один кексик.
– Привет! – сказала я. – Доктор Джонсон, как поживаете? Я же говорила, не ешьте вы больше эти «Твинки». Если похудеете хотя бы на пять фунтов, вы станете совершенно неотразимым. – И я выхватила у него несъеденный кекс.
– Я доктор Кенмор, – сказал он, с тоской глядя на утраченный «Твинки». – Вы, должно быть, ошиблись.
– Прошу прощения. – Я быстро откусила половинку кекса. – Я была уверена, что вы доктор Джонсон. Отдать обратно? – Из кекса потек крем, который мне пришлось слизнуть. – Знаете, доктор Кенмор, вы тоже станете неотразимым, если потеряете фунтов пятьдесят. Послушайте, я хочу попросить вас об одолжении. Я попала в крайне затруднительное положение. Не могли бы вы вызвать мою сестру? Ее зовут Мариэтта Сливенович. Ей надо срочно идти в палату триста два, иначе будет поздно. Я буду вам так благодарна, доктор Кенмор.
Я успела забыть, до чего мне отвратительны все эти ванильные кексы. Я проглотила калорий четыреста, не меньше, да еще того, чего терпеть не могу. Из глаз у меня брызнули слезы.
– Да-да, конечно, – сказал доктор Кенмор. – Мариэтта Сливенович. Ее вызовут. С вами самой все в порядке? Могу я угостить вас кофе? Не желаете сходить со мной в буфет?
– Благодарю вас. Может быть, сходим, но потом, когда все закончится. – Я порылась в карманах и вытащила носовой платок лорда Саймона, залитый кровью Леопольда. Кровь давно высохла. Я деликатно обтерла свои коралловые уста. – Сами понимаете, такие дела…
