Мария Бушуева - Отчий сад
— Нет, — она покачала головой, привстав. — Тебя я от него не отделяю. Но если и брошу кого-то, то не его. — Ей нравилось говорить мужчинам неприятные вещи. — А Митьку — ни за что! Его острая тень метнулась.
— Нет так нет! — взвизгнул. Тогда обрезаем мы.
— Ты и любовник в тысячу раз хуже, — сказала она ядовито.
— А ты… — Острая тень прыгнула к ней, но приостановилась.
— Бог с тобой. Ты все равно мне нравишься. Люблю шлюх. note 95
— А ты кобель, — парировала она.
— Так шлюха — это же комплимент.
— И кобель тоже.
— Эге! Через минут пять она поднялась, оделась, вышла к нему в кухню. Он уже налил в рюмки водку и нарезал салат из огурцов.
— Немного. А то мне еще Кристинку из сада забирать.
— Лампопусенька ты моя, — расчувствовался после первой он и дотянулся острыми кривыми пальцами до ее волос, — симпатюлечка, ей-богу. — И, налив, залпом выпил вторую рюмку.
— Ты все равно никогда меня не сможешь разлюбить, — сказала она. Тут он немного удивился: уже о любви? — но вежливо промолчал.
— Кто хоть раз со мной, тот потом ни с кем не может.
— Эге?!
— Да. — Она постаралась придать взгляду магическую силу.
— Я и так уже почти не могу.
— Один парень из-за меня покончил с собой. Сергей глянул тревожно. Признаться, мысли о самоубийстве иногда подкрадывались к нему, как воры, намереваясь украсть его жизнь, но он ловко ловил их и загонял в тюрьму своего сознания.
— Давно?
— В доме отдыха. Несколько лет назад. Правда, не из-за нее. И не в доме отдыха, а в соседнем подъезде. Но и точно говорили, что из-за бабы. Дебил, в общем, другую найти не мог. Ритка таких малахольных презирает.
— Ты отказала, что ли?
— Мне он не нравился.
— Хоть похоронить пришла?
— Нет.
— Жестокость — это плохо, — сказал он, — ты как моя жена Томка, та никого не любит. note 96
— Я Дмитрия люблю.
— Забыл!
— И тебя немного, — она улыбнулась и показала ему язык. Расстались они очень мило. Она ощущала себя роковой черной кошкой, он все-таки был слегка доволен, что пошалил с бабочкой своего брата. Нехорошо, конечно, но так, впрочем, ему и надо, Иванушке-дурачку! * * *
На этот раз Мура нарисовался к Наталье сам. Чудището какое, Бог ты мой, шепнула в кухне Клавдия Тимофеевна, дверь-то я открыла, прямо обмерла. Наташа заварила чай, поставила на поднос чашки, печенье, сахарницу, вынесла в комнату, где ожидал ее Мура, оплывшим сугробом нависая над журнальным столиком, блестящим от солнечных бликов. Отпил чай — шмыгнул носом. Он не был уверен в себе сейчас, в обстановке ее, а не своей квартиры — и забыл, с чего хотел начать. Она уловила: он мучается поиском темы для разговора — и, чтобы ему помочь, поинтересовалась: ну как твое горло? Отпила чай, попробовала печенье. Не очень вкусно.
И тут его точно прорвало: он заговорил торопливо, своим высоким голоском, о том, как болел он в детстве, как обижала его ужасная Серафима, как смеялись над ним во дворе — он был и тогда таким толстым, рыхлым, плохо бегал и не мог перелезть через забор, однажды мальчишки взяли его и перекинули, как мешок. А на все продукты у него была аллергия: от апельсинов вспыхивали пятна на щеках, от арбуза его тошнило. В школе его дразнили сарделькой. Он всхлипнул, тоненько рассмеялся. А первая жена заставляла его бегать каждое утро вокруг дома. И соседка как-то кинула в него огрызком яблока.
— И попала? — сочувственно спросила Наталья. А в институте все такие спортивные, все катаются на лыжах и плавают на байдарках. И пришлось ему оттуда уйти. Его съели, загрызли, выплюнули прямо в пивной киоск.
note 97
— Но киоск ведь не навсегда? А мать считала, что он должен много зарабатывать. А отец не сумел защитить кандидатскую — и мать очень из-за этого переживала, так как отдала его работе свои лучшие годы. И Мура много занимался. Ведь мать есть мать. Он так много занимался, что даже в обморок упал. Вот.
В общем, всё очень, очень плохо в его жизни. Все мучают его, обижают, смеются — и никто, никто не понимает его возвышенной, деликатной, неординарной души!
Ей стало так жалко его — такого нелепого. И она пошла проводить его до остановки. На тебя все мужчины смотрят, шмыгнув носом, заметил он, ты — такая яркая и привлекательная. Ты тоже симпатичный. Подошел автобус. И он попытался в него залезть, но его оттолкнули. Наверное, те же, которые на яхтах и на лыжах. Он неуклюже отскочил в сторону.
Наталья вновь к нему подошла.
— Надо иметь много денег, чтобы ездить в такси, — произнес он виновато, — а то в транспорте общественном
— убьют, а машину я водить не могу — у меня от запаха бензина пятна на груди и насморк.
— А я хочу скоро сесть за руль, — сказала она, кивнув. Он тут же спросил: «Я позвоню завтра?» В его омутках засветилась надежда, аленький ротик растянула жалкая полуулыбка.
— Позвони, конечно, — сказала она, грустно на него глядя. Таким несчастным он казался — толстый, с дурацкой кучерявостью вокруг одутловатых щек, с пухлыми младенческими пальцами и высоким голоском… и с пивным киоском его проклятым! * * *
Ритка проснулась часа в три ночи. Дом спал. Ленин храп доносился из его комнаты, сладко посапывала Кристинка. Свет фонаря бил в окно — и светлел, точно жуткий глаз, на дорогих обоях. Ритка не могла сразу понять,
note 98 отчего так резко проснулась. Чаще всего она сразу пробуждалась, когда начинала плакать во сне Кристя. Нет, тихо спит — очень тихо. Скоро-скоро, уже меньше чем через полгода, появится второй ребенок.
О своей беременности сказала Ритка пока только Юлии Николаевне.
— Дай-ка мне сигарету, девочка, — попросила та, както сразу ослабнув, — а Митя в курсе?
— Нет. Юлия Николаевна вдруг заплакала. По тяжелому ее крупноглазому лицу текли прозрачные слезы.
— Юлия Николаевна, — взволновалась Ритка, — ну что вы? не надо!
— Свое вспомнилось, деточка, свое… …Вот отчего она проснулась — ей снился Сергей. Его острые локти торчали из воды, в которой плавала рыбка. В аквариуме у дочки такая: розовато-серебристая. Ритка во сне наклонилась к воде — и вдруг ей стало так страшно, непонятно отчего…
Она поднялась с постели, всунула ноги в мягкие тапочки, включила торшер. Тогда она была с Митей, а потом, через дня два или три… два? с Сергеем. Какое число? Тринадцатого
— запомнилось, потому что Леня ездил в область и вернулся… нет, то было в другой раз, — но точно тринадцатого. Что же тогда в тот день было?.. Правильно, двенадцатого у свекровки был день рождения, приехала поздравлять и на сутки оставила дочь у нее, а сама поехала на дачу с Митей. Так. Значит, точно тринадцатого. А ее женские хвори должны были закончиться девятого. Так было — девятого… пятый день. Серединка наполовинку. Полуопасный. Шестой уже точно опасный, а в пятый может проскочить. А через два… два? Странно, почему раньше эти мысли не приходили ей в голову?! Вот это да.
Ритка вышла в кухню, поставила чайник. Газовая плита — чайник закипел мгновенно; блестел чистый, как в хирургическом кабинете, белый стол. Идеальная хозяй
note 99 ка, а Леня не всем доволен. Видите ли, в пеньюаре она по дому не разгуливает. Ритка пила чай, и ей хотелось курить, но только представив сигаретный дым, она почувствовала тошноту. И первый раз, когда она носила Кристинку, она не могла курить. В первый же вечер, залетев, она ощутила — нет удовольствия от сигаретки, подташнивает как-то. А ведь с Митькой… курила она тогда? Нет, не помнит. Вроде тоже сразу затошнило.
Она пила чай и кусала губы. Начало ноября — и выпал первый снег. Сухая земля — и снег на ней, как пудра. И ледок припорошен, и ветер — такой холодный. Французский крем, кстати, кончился. Утром надо бежать в клуб рано: директор просил явиться на планерку, не опаздывая.
Сказано — надо, значит — надо. Она плохо ела утром и так, а сегодня вообще не смогла и куска хлеба запихнуть в рот. Сказала вышедшему из спальни Лене, — он опять показался ей, в махровом халате, черноволосый, весьма интересным, только надезадорантился сверх меры: «Сделаю аборт».
Он так и застыл возле ванной.
— Второй у нас будет?
— Не будет. Не хочу.
— Сделаешь — разведусь, — вдруг отрезал он.
— Разведешься? — Этого она боялась больше всего на свете.
— Уже сказал. Хочу сына. Мамочка моя родная. Ритка всхлипнула. Вот такие пироги с кутятами.
* * *
Антону Андреевичу, надо сказать, не нравилась возня Серафимы. От него Сергей узнал, что Наташка както сочувственно к ухаживаниям Муры относится, и сообщил об этом вечером Томке. Томка сжигала волосы на ногах — страшно волосатая от природы, она подносила к коже спичку и жгла растительность, отчего в комнате
note 100 отчетливо воняло жареным бараном. Жареной овцой, поправила она флегматично. Сколько раз говорил, не могу видеть эту экзекуцию, скривился Сергей. Томка лупоглазо на него глянула. Кукла с мозгами. Тьфу. Морщась, двигая кончиком носа, размахивая рукой, он сообщил ей, что у Муры относительно его сестры вроде серьезные намерения. Томка чуть ногу не сожгла: перспективка!
