Мария Бушуева - Модельерша
Обзор книги Мария Бушуева - Модельерша
Модельерша
Но крошка заплакала и сказала, что не хочет выходить замуж за скучного крота.
Г. Х. АндерсенВсе, что в обиходном сознании обычно связывается с образом настоящей женщины, было ей ненавистно.
Но она с самого раннего детства научилась скрывать подлинные чувства, наверное, потому, что была девочкой интуитивной, склонной доверять порой четким, а порой туманным подсказкам своей тайной советницы и скоро уловила, что собственные чувства катастрофически отличаются от тех, каких ожидают от нее взрослые при тех или иных обстоятельствах.
«Итак, настоящая женщина — это…»
Впрочем, нет, еще немного — о странных особенностях моей героини. Она была (именно — была, поскольку ее настоящее время остается за рамками портрета) весьма (а скромное уточнение «весьма», между прочим, говорит о ней весьма многое) рассеянной, погруженной в себя, но стоило ее взгляду, случайно упав на какой-нибудь обыкновенный предмет, вдруг заметить его или же зацепить любой мимолетный штрих, мгновенный жест изменчивой природы: листок, оторвавшийся от ветки родимой, тучку золотую и пр. — ее фантазия, выпархивая бабочкой из куколки, тут же обращала увиденное в символ, то есть в нечто прямо противоположное случайности, в камень образа, зачем-то оживленный Пигмалионом. Так и крутящийся столбик пыли на проселочной дороге (они шли с приятельницей со станции Береговая) она сперва, по-детски легко, превратила в человечка, а потом сказала, пожевывая травинку: «Вот и многие люда, поверь мне, лишь вихрики, возникающие при общении и рассыпающиеся на тысячи тысяч прозрачных пузырьков, едва они остаются одни. Вращение суеты создает иллюзию объема. Когда за таким человеком я закрываю дверь, мне иногда хочется выглянуть в окно, но я знаю — никто не пройдет через двор, а мой подъезд не имеет второго выхода. И я не делаю этого, чтобы вновь обмануть дракона одиночества…»
— А настоящая женщина — это?..
— Зеркало и обезьяна.
— ?
— Отражение и подражание.
— ?
— Подробная лекция завтра. Или послезавтра.
— Тогда пока!
— Привет.
— Будешь смотреть в окно?
…Да, по сути своей, она — всего лишь вихрик, столбик пляшущих частичек, вдруг принявший форму человека благодаря налетевшему ветру — мужчине, завиток пустоты на проселочной дороге, рассуждала, уже мысленно, Наталья, оглядывая иронично своих приятельниц, одна из которых даже взялась обучать ее этой премудрости — быть настоящей женщиной. Приятельница курила короткие крепкие сигареты, надувала по-фазаньи шею и считалась знатоком в вопросах тяжелого секса, то есть завершающей фазы действа, начинающегося легким флиртом. Значит так, девочки, понижая голос, втолковывала она, главное, он не должен почувствовать, что как мужчина — ноль, иначе потом с ним начнутся трудности.
Порой Наталье нравилось, что ее учат: так приятно, согласитесь, отступив в тень, спрятав иронию, наблюдать за тем, что происходит вокруг!
* * *И все-таки не проявлять себя научила меня, наверное, жизнь. Моя душа, не умещаясь в расписанной и расчерченной обыденности, более того, рискуя быть разрезанной, как тесто металлическими формочками для печенья, ее кружками, звездочками и квадратами, могла спастись и сохраниться, только уйдя в глубину. Там она и плавала, легко и свободно, всегда перед выходом на поверхность принимая иную форму, дабы не пораниться об острые углы, пока, с течением времени, не овладела множеством форм и не научилась, как сама вода, пропускать сквозь себя и острое, и железное, и замкнутое, не поранившись, не потеряв своей целостности и оставаясь такой же свободной.
Но трудно было объяснить так Ольге. Да и зачем? Возможно, ей казалось, что я просто мечтаю о принце, считая себя очень тонкой и возвышенной. На что-то подобное она как-то мне намекнула. Я в ответ посмеялась: обычно утонченные барышни с подобными мечтами либо остаются старыми девами, либо, отчаявшись обрести идеал, довольствуются скромными коммерсантами, торгующими пирожками с изюмом. А я, вероятно, по сути своей… дикарка? может быть.
* * *Сказала мне: я — маленькая разбойница из сказки. Не помню я этой сказки. Проще всего тебя представить на берегу океана или моря…
— …почему, почему киты выбрасываются на берег?
…в светлой юбке и простой белой блузке, с выгоревшими рыжеватыми волосами, с твоими легкими веснушками на чуть вздернутом носу, скорее просто симпатичную, чем красивую и очень похожую на худую фотомодель, на киношную девочку неопределенного возраста.
Но не верь глазам своим. И знай, воображение, заполненное, как пустая коробка, стереотипами массовой культуры, есть всего лишь пустая коробка. Китайский юмор. Я прошу тебя, Наталья, я просто умоляю, не учи меня жить. Извини. На себя посмотри, на вот зеркало и погляди: примитивней, по-моему, чем твой бородатый. Он — усатый. Ах, все равно. Сколько их было — бородатых, усатых! Уходишь? Пока. За пока бьют бока. Значит, усатый? Угу. И это было у моря? Ну, почему, почему… Заткнись про своих китов, может, у них революция. Самоубийство нации. Где заря, так сказать, бирюзова.
Она сбежала по ступенькам; рассыпались и скатились колесики ее смеха. Все проходит, и мгновение это уже в прошлом. Ау.
Где лазурная пена. Гламурная яма.
Пожалуй, появись на берегу мужчина, чуть-чуть приятный мне, я могла бы легко увлечься им ровно на один день, чтобы, едва он скроется вон за той, серо-золотистой горой, вспомнить, что так и не спросила его имени. И волна плеснет в берег дальний.
Ни один мужчина не способен был погрузиться на ту глубину, где свободно и радостно плавала порой моя душа. В оперетте от любви поют и танцуют, в трагедии от любви умирают, а в жизни — а в жизни — а в жизни. Но знакомилась, обнимала и любила я чаще всего только в воображении. И, поделившись своим чувством, мгновенным, как пламя спички, или чуть более долгим, как пламя зажигалки, с одной из своих подружек, забывала и само чувство, и того, кто его невольно вызвал. Навсегда. Мне самой пришло на ум странное сравнение: я примеряю и его, и его жизнь, на какое-то время новый костюм полюбив, и демонстрирую тем, кто оказывается рядом, как х-модель, где х, как мы помним из школьной программы неизвестная величина, значение которой и требуется определить…
* * *А я хочу сделать небольшое отступление. Поговорить и о себе. Сочинители, страшно устав от постоянной необходимости скрываться за персонажами, стали сначала осторожно, а потом все смелее высовываться из-за них, как кукловоды, и, наконец, даже запустили слушок, что вновь, как в старые добрые времена, коих, разумеется, к счастью сочинителей, никто не помнит и не знает, модно вводить в повествование автора, а самые современные стали просто писать о себе, только о себе, исключительно о себе.
