Дмитрий Быков - Статьи из еженедельника «Профиль»
Обзор книги Дмитрий Быков - Статьи из еженедельника «Профиль»
Дмитрий Быков
Статьи из еженедельника «Профиль»
Александр Миндадзе: «Молодой отец двух взрослых дочерей»
«Время танцора» — фильм о войне и людях послевоенного времени. Несмотря на то, что на картину обрушились потоки критики, публика голосует за нее рублем: московские кинотеатры давно не помнят таких полных зрительных залов.
[Дмитрий Быков:]
— Саша, самые яростные поклонники вашей картины — те, кто прошел войну. Неважно, чеченскую или абхазскую. По их словам, вы очень точно поймали ощущение раззоренного, покинутого дома, в котором победитель жить не может. Поговаривают, что это у вас — от потери собственной дачи, которая якобы разрушена в Абхазии…
[Александр Миндадзе:]
— Слушайте, это потрясающий комплимент! Надо Вадиму рассказать. Значит, мы действительно попали в точку. Потому что ни у него, ни у меня сроду не было в Абхазии никакой дачи, и я всегда очень об этом жалел. Жизнь сложилась так, что я никогда не владел недвижимостью. Хотя, уделяй я этой проблеме какое-то внимание, можно было бы пожировать и понежиться на излете застоя… Вы не разрушайте эту легенду, ладно? Пусть думают, что мы магнаты.
[Дмитрий Быков:]
— И еще в одном вы правы. Человек после войны не может благополучно жить в прежнем браке — даже если, в отличие от вашего героя, не завел романа с медсестрой. Просто не выносит стабильности. Мой приятель, военный корреспондент, так и не может ужиться ни с одной…
[Александр Миндадзе:]
— Это хорошо.
[Дмитрий Быков:]
— Что ж хорошего?
[Александр Миндадзе:]
— Нет, другу вашему, скорее всего, плохо. Но значит, мы и тут угадали. Понимаете, я никогда не был на войне. Ни на афганской, ни на абхазской, ни на последней. Я служил, конечно, в армии, но это ведь совсем другая жизнь, гораздо более рутинная. А после войны действительно нельзя встроиться в нормальное существование — прежде всего потому, что там все происходит гораздо быстрее. У нас и говорит один персонаж, Фидель: до войны жил двадцать лет — ничего не помню. На войне был полгода — помню каждый день. И любовь тоже очень быстрая, полуслучайная, потому что все может кончиться вот сейчас, — это, конечно, придает почти невыносимую остроту всем чувствам.
Лично мне кажется, что вернуться к жене после современной войны даже труднее, чем после Отечественной, — потому что с той человек приходил с сознанием своей правоты, ему было чем жить, а с этой он приходит просто со снятыми табу и с совершенно новым представлением о себе. Он ведь и не подозревал, на что способен. И жить после этого, как раньше, — кто же сможет?
[Дмитрий Быков:]
— У меня есть ощущение, что большинство из нас — живших во времена перемен — тоже подспудно не приемлет стабилизации.
[Александр Миндадзе:]
— Ну а как же! Тем более, что вы скоро увидите эту стабилизацию. Мы получим жизнь куда более тоталитарную, а главное — куда более пошлую, чем до всех этих пертурбаций последнего времени. С пресловутым Ермашом, закрывавшим и резавшим картины, можно было спорить. Это был человек, восприимчивый к аргументации художника, чувствовавший подспудную неправоту перед ним… Посмотрю я, как вы поспорите с Эрнстом! Да и не в нем, собственно, дело, — пришла генерация людей, совершенно неспособных сомневаться и меньше всего озабоченных проблемами искусства. Так что если кто-то тоскует по временам инфляции, путчей и локальных войн — в этом нет ничего удивительного. В это время человек стоил того, чего стоил.
[Дмитрий Быков:]
— У вас дебютировала прелестная Чулпан Хаматова. Если бы у меня на картине работало такое существо, я бы — при всей удачности своего брака — обязательно как-то… в платоническом смысле, конечно…
[Александр Миндадзе:]
— Нет, там это совершенно исключено. Я вас понимаю, Чулпан очаровательна. Но, во-первых, она татарка, и у нее очень строгие правила. Она замужем.
Но главное — у нее девяносто девять процентов жизни уходит на самореализацию. Не в карьерном смысле, а в рабочем: больше сыграть, больше успеть… А на все остальное — один процент, и этот один процент уже занят.
[Дмитрий Быков:]
— Вам никогда не хотелось поработать отдельно от Абдрашидова? Если не расставаться навсегда, то хотя бы сделать паузу.
[Александр Миндадзе:]
— Нет. У нас с Абдрашитовым, смею думать, общее видение мира и общие цели. Мои персонажи довольно абстрактны — это скорее типы, а не конкретные люди. Вадим умеет их такими снять. Это меня абсолютно устраивает.
[Дмитрий Быков:]
— Вы получили какие-то деньги за «Время танцора»?
[Александр Миндадзе:]
— Получил, хотя меньше, чем заработал бы раньше. Раньше платили потиражные, а как теперь пойдет прокат — еще неизвестно. Пока, слава Богу, она в нескольких кинотеатрах лента пошла и как будто собирает людей. Вообще, мы ее дешево сняли. Она финансировалась Роскино и стоила два миллиона долларов — это при трех экспедициях и двух с половиной часах действия.
[Дмитрий Быков:]
— Поскольку главным критическим жанром стала сплетня, то про вас есть еще одна легенда — будто вы на пари написали женский роман.
[Александр Миндадзе:]
— Как во всякой хохме, в этом есть доля истины: одно издательство мне предложило превратить несколько старых сценариев в романы. Я попробовал и сразу убедился, что не мое это. Я очень уважаю людей, которые могут вот так сесть и написать двести страниц. Мне семьдесят, сто страниц написать трудно.
[Дмитрий Быков:]
— В вашей жизни есть что-то, кроме кино?
[Александр Миндадзе:]
— Есть, конечно, но это неинтересно. Частная жизнь у нас у всех довольно обыкновенна. А вот придумывание историй — это и есть то единственное, ради чего я ем, сплю, хожу, общаюсь с людьми.
Я человек скорее не кинематографический, а литературный. У меня, например, никогда не было желания снимать самому. Режиссеру приходится управляться с грубыми вещами — камера, свет… А у писателя нет всех этих отговорок. Ему даже компьютер не обязателен — есть люди, которые и гусиным перышком ничего себе пишут…
[Дмитрий Быков:]
— А вы на компьютере пишете?
[Александр Миндадзе:]
— На машинке.
[Дмитрий Быков:]
— Что вам нравится из сегодняшнего молодого кино?
[Александр Миндадзе:]
— Да его и нет, как ни странно. Оно все подозрительно немолодое. Они формально нам в дети годятся, а желания снять действительно новое кино у них нет: наоборот, чем меньше движения, тем комфортнее. Самый молодой человек в нашем кино — это Алексей Герман. Он может нравиться, не нравиться, но вот его я очень люблю. Потому что Герман — изобретатель.
