Александр Попов - 54 метра
Нам очень хотелось куда-нибудь свалить из «системы». И о, чудо! Получилось. У меня и Парамона на руках оказались билеты во «Дворец», на премьеру балетной постановки. Ни во «Дворце», ни в балете мы ни разу не были, и было очень интересно. Придя в сам «Дворец» и сняв шинели, мы принялись осматриваться. Комбинатор сразу заметил большие плитки шоколада в буфете и, радуясь их дешевизне, принялся запасаться, готовясь к просмотру зрелища. Я же свой взор метал по холлу в поисках интересной особи женского пола. И уже начал вести с кем-то светскую беседу, как зазвенели звонки. Пора найти свои места, что мы и сделали. Парамон с охапкой шоколада сел рядом со мной, на галерке, и, не дожидаясь начала выступления, принялся улепетывать сладкое, активно шурша фольгой. Если и существовал прототип знаменитого Карлсона, то он сидел рядом, перепачканный «глазурью».
— Чего? — спрашивает он, ловя мой недовольный взгляд на себе. — Хочешь кусочек?
Я отрицательно качаю головой.
— Ну и правильно, я бы все равно тебе его не дал, — облизывая пальцы, говорит «шоколадный магнат».
В зале погас свет и под увертюру «Лебединого озера» на сцене появились девушки в белых балетных пачках и один мужик в такого же цвета лосинах. В тишине зрительного зала, набитого эстетами под завязку, раздался голос Парамона, забравшего уже у какого-то иностранца бинокль и всмотревшегося в происходящее на сцене более детально: «Мужик-то в колготках! Гей, что ли? Представляешь, видно очертания его „инструмента“!» Возможно, говорил он это достаточно негромко. Но почему-то его слова, попадая в тишину между тактами, услышали все, сидящие в радиусе тридцати-сорока человек от нас. Я видел, как они стихийно оборачивались и смотрели на нас, как на инопланетян. Я с силой вжался в кресло, пытаясь скатиться ниже, но коленки уперлись в спинку впереди стоящего сиденья.
Иностранец, лишившийся по своей наивности бинокля, в это время тщетно пытался отнять его у Парамона. Поначалу его попытки были относительно аккуратны и культурны, но постепенно они стали более настойчивы и грубы. Парамоха, несмотря на свою комплекцию, юрко уворачивался от рук зарубежного гостя, ерзая в ограниченном пространстве кресла, и возмущался:
— Что за отсутствие терпения? Что, подождать не можешь?
А когда тот все-таки вырвал бинокуляры из цепких ручонок Карлсона, громко заявил:
— Хам ты трамвайный!
Все снова повернулись и посмотрели на нас.
— Ш-ш-ш, — зашипели они нам. Но Парамон, поднеся палец к своим губам, зашипел, наклоняясь ко мне. Будто это я шумлю. Шипевшая окружающая реальность на миг замешкалась и с удвоенной силой зашипела теперь на меня одного. ОНИ ВСЕ ПОДУМАЛИ, ЧТО ЭТО Я.
— Ах ты сволочь, — сквозь зубы заявил я ПОДСТАВЕ и стукнул по ноге толстяка кулаком. Но тот тихо засмеялся и, прислушиваясь к звукам на сцене, принялся есть следующую шоколадку, пытаясь шелестеть фольгой под такты музыки. Но получалось в два раза громче прежнего, чем когда он не пытался делать это. Вся галерка смотрела уже не на сцену, а на нас. Мне начинало казаться, что я сейчас расплавлюсь, как шоколад на лице Парамона, и стеку на пол, как по его подбородку.
Этому же экземпляру находчивости не занимать. В доли секунды сообразив, что на нас снова смотрят, он громко сказал, кинув мне в руки недоеденную шоколадку в фольге, которая зашелестела и покатилась по мне на пол:
— Саша! Что ты как свинья какая-то?! С тобой всегда одни проблемы! Пора научиться себя сдерживать!
Блин, этот урод меня снова подставил. Да так, что все снова смотрят на меня. Мысленно я скинул его вниз с нашего балкона. А в жизни схватил его ладошку и, заломив кисть, вывел его за собой из зрительного зала. Идти пришлось долго, так как у нас были центральные места. Испепеляющие взгляды обжигали и без того залитое краской мое лицо. Парамон специально умудрялся наступать всем в ряду на ноги, некоторым на обе и по нескольку раз. К некоторым он наклонялся и просил позвонить в службу спасения. Рядом с некоторыми он пукал или рыгал. А я хотел уже плакать и убить его на месте. Шлейф вони только достиг носов сидящих, и те принялись недоверчиво смотреть друг на друга. Но я-то знал, что это Парамоха. Да и глядя на масштабы поражения газами со стороны, было понятно, что только идущий вдоль всех этих теперь мучающихся людей мог сделать это. То есть либо он, либо я.
— Саша, хватит пердеть! Говорил тебе, что нельзя тебе лимонаду! — Ваня рассеял все сомнения сидящих, вновь «элегантно» подставив меня под всеобщее внимание. Почему-то в коридоре, куда я его вытащил и стукнул в область солнечного сплетения, рядом оказалась какая-то старушка «божий одуванчик». Она четко заявила: «Сейчас вызову патруль и милицию, если не прекратите». Мы с «Картманом» сделали вид, что все в порядке, и под бдительным надзором пошли в курилку. Когда надзор исчез, я почему-то уже успокоился. Прошел этот первоначальный душевный порыв убивать, а раззадоривать себя не хотелось. Парамон, почувствовавший перемену в моем настроении в сторону улучшения, предложил:
— Ерунда этот балет, давай пойдем в буфет!
На что я резонно заметил:
— Но, Парамон, ведь денег нет!
Ваня продолжил:
— Тогда найдем лоха, который все оплатит и грамм по двести с тобой накатит.
— Тьфу! Уже стихами заговорили, — спохватился я. И тут вышли покурить три девушки. На их лицах читались несвойственное русскому человеку умиление и наивность. При ближайшем рассмотрении и знакомстве мы выяснили, что они приехали из Америки. Поскольку английским владел сносно из нас двоих только я, то должность переводчика с первых минут общения сама собой была присвоена мне.
Через час мы были пьяны и сыты. Вся группа подростков-иностранцев после первого антракта перекочевала к нам в полном составе. Теперь нас было чуть больше двадцати. Наши крепкие организмы держались нормально, а вот заграничная сборка начинали давать сбои в навигации и бортовой системе управления. Их штормило и весело шатало. Стеклянные глазки и хрюкающий смех говорили, что американским девчонкам и мальчонкам уже хватит. Но они продолжали пить «рашн водка» и «кусшадь красный икра». Того и другого в буфете, как ни странно, оказалось достаточно. Вооружившись несвязной речью и энтузиазмом, они обучались русскому языку. Как думаете, какие слова интересно узнать подросткам с другого континента? Правильно! Ругательные, матерные и обозначающие первичные половые признаки обоих полов. Для того, чтобы иметь возможность послать своего товарища в многострадальные и заезженные места на незнакомом языке. Это и называется у поколения MTV «проявить эрудицию». Чтобы товарищ после такого еще просил разъяснений: «А что это значит?» А он типа такой: «Йо! Ты типа, чо? Это же рашн слэнг». И чтобы не попадать в такую неловкую ситуацию, они очень старались. Они говорили с акцентом: «ЗЖОПА!» А мы смеялись. Было весело, как на уроках труда в школе, когда трудовик засыпал от излишка выпитого в подсобке с инструментами, а мы, предоставленные сами себе, играли в догонялки по всему зданию, закрыв учителя в его «спальне». Много, в общем, слов было разучено и еще больше выпито, пока не пришла все та же бабушка «смотрящая по Дворцу» (Парамон ее так назвал) и не разогнала интер-посиделки, направленные на улучшение мировой обстановки. Пришлось вернуться в зал к просмотру танцев. Наши иностранные гости расположились на своих местах в боковой лоджии и были нам хорошо видны. В зале было очень душно. На Парамона под половецкие пляски напала икота, и он, набирая полные легкие и щеки воздуха, задерживал дыхание. Глядя на него, я чуть со смеху не помер. Все опять шикали, но уже меньше, наверное, привыкли. Пляски на сцене вместе с музыкой ускорялись. Становилось жарче. Пьяные американцы тоже начали вести себя неадекватно. По-моему, их начало мутить от русского сорокаградусного напитка.
— Парамон, гляди на америкосов, — шепчу я ему в ухо, — что-то будет. Нужно сваливать, а то «смотрящая» заложит, что мы их так накачали. Парамоха с ходу в шутку предлагает вариант убить свидетеля: «Замочим и концы в воду». Но уже через мгновение, вновь ступая по ногам шикающих на нас зрителей, мы движемся к выходу. Выбравшись из западни тесного прохода, мы выслушали последние «культурные» ругательства со стороны «клана эстетов», на что икающий Парамон швырнул на звук свернутый большой шарик фольги от шоколадок. Сделал он это по параболаидальной дуге со словами: «Кому бог пошлет». Затаившись в тени занавесок у самой двери, мы решили досмотреть, что же все-таки будет дальше. Чутье подсказывало: что-то по-любому будет. И оно не подвело…
Атмосфера накалялась. Музыка ускорялась. Танцоры прыгали по сцене все активней. Парамон икал все чаще. А иностранным подросткам неожиданно стало плохо на ряды, находящиеся ниже. Кое-кто попытался выбежать в проход, но поскользнулся на чьей-то мерзкой жиже и упал. Местами раздавались крики «ЗЖОПА!» со знакомым акцентом. Некий защитник культурного наследия, явно выходец из интеллигенции, сидевшей в тех самых нижних рядах, метко и интеллигентно заехал в глаз подрастающему американскому империалисту, изрыгающему на него непереваренные красные икринки. Словосочетания «Фак ю» и «Оу, май гад» тоже мелькали в нарастающем гвалте вперемежку с русскими крепкими словечками.
