Кэрол Дринкуотер - Оливковая ферма
Я с интересом изучаю крепость. Да, жизнь на острове сильно изменилась с тех пор, когда ее бастионы служили защитой от извечных врагов — свирепых сарацин. Внутри, если слово «внутри» применимо к помещению, у которого вместо потолка синее небо, смотреть особенно не на что: там только стены, сложенные в одиннадцатом и двенадцатом веках, да несколько расчищенных реставраторами участков. В salle du chapitre[82] — темной, сырой комнате — свалены старые деревянные стулья и висит один-единственный образ — Богоматерь с младенцем. Здесь сохранилось несколько прекрасных каменных колонн, арок и мраморные ступени, но все-таки главное украшение крепости — это потрясающий вид из бойниц и окон. К сожалению, все они закрыты толстыми стеклами в уродливых металлических рамах. Как же реставраторы такое позволили? Неужели это сделано для того, чтобы уставшие от вечного безмолвия монахи или потерпевшие любовную неудачу туристы не могли броситься вниз, на торчащие из воды острые скалы?
Из salle du chapitre мы переходим в соседнее просторное помещение. Посредине какое-то углубление, которое я сначала принимаю за крестильную купель, но потом, заглянув внутрь, понимаю, что это колодец. Внизу, очень глубоко, поблескивает черная гладь. Она совершенно неподвижна, а значит, вода поступает сюда не из моря. На поверхности плавает десяток банок из-под кока-колы да скользят какие-то насекомые. Я оглядываюсь, но Мишеля нигде не видно.
Я нахожу его в соседнем помещении: он внимательно изучает вывешенную на стене справку с историческими фактами и датами. Строительство монастыря и крепости началось в 1073 году. В 1653-м остров был захвачен испанцами, а в 1791-м выставлен на аукцион и продан актрисе Мари-Бланш Сенваль, которая и владела им до 1810-го. А как же Альзиари де Рокфор? Может, это экзотическое имя было ее сценическим псевдонимом? Оно нравится мне гораздо больше настоящего. Может, бумаги и были выписаны на имя Мари-Бланш Сенваль, но я все-таки стану называть ее Альзиари. Она представляется мне темпераментной соблазнительницей с огненно-рыжими волосами, une femme d’un certain âge[83]. Одному богу известно почему.
Мы добираемся до предпоследнего этажа и заходим в le cloître de la prière[84], где стены датируются двенадцатым и тринадцатым веками. Выходит, у тогдашних строителей на один этаж уходило примерно сто лет. Ах, если бы современные застройщики могли позволить себе такой темп и такое качество! Однако тут же располагается часовня Святого Креста, освященная в 1088 году. Я что-то совсем запуталась в хронологии.
В часовне деревянные скамьи стоят под углом друг к другу вокруг каменного алтаря с изображением распятого на кресте Христа. Как и в саду, они расположены таким образом, что на них хочется сесть и задуматься. Что я и делаю и несколько минут сижу молча, слушая грохот волн, разбивающихся о скалы тремя этажами ниже. Я задираю голову и смотрю на прохладный и синий простор наверху. Умиротворяющее зрелище, настоящий бальзам для глаз.
По мраморной, постепенно сужающейся лестнице мы карабкаемся на вершину башни, и звук наших шагов эхом отражается от древних стен. Площадка наверху огорожена красивой металлической решеткой. Страховка от несчастного случая или попытки самоубийства? Вид, который открывается отсюда, с такой высоты, иначе как божественным не назовешь.
«Когда Господь хотел поговорить со Своими пророками, Он часто заставлял их подниматься на вершины гор. Раньше я не понимал, зачем Он это делал, но теперь мне известен ответ: когда ты наверху, то все на свете становится маленьким». Эти слова принадлежат писателю Пауло Коэльо, который в юности несколько лет учился в семинарии. Мне как-то довелось обедать с ним в Рио. И правда, отсюда все кажется маленьким, включая и меня. И здесь чувствуешь себя ближе к Богу.
Наверху дует приятный свежий бриз. Я подхожу к самой ограде и смотрю вниз. Обычно высота меня не пугает, но тут при виде зловещих острых скал, торчащих из прозрачной воды далеко внизу, по спине пробегает холодок.
— Какая натура для съемок фильма! — замечаю я, любуясь бирюзовым морем и холмами Прованса вдали.
— Если бы ты жила здесь, неужели тебе бы хотелось, чтобы весь этот рай наводнила съемочная группа? Это будет почище сарацин. — Часы на крытой красной черепицей башне бьют полдень. — Нам надо идти, — спохватывается Мишель.
Прогулка по острову получается отчаянно романтичной. Мы, разувшись, бредем по самой кромке прибоя, и волны лижут наши босые ноги. Большие рыбы проскальзывают между камнями и играют в прятки с двумя бегущими по воде тенями. Воздух благоухает то нагретым эвкалиптом, то лавандой. Крошечные крабы разбегаются у нас из-под ног, ступни время от времени ощущают пружинистые подушки высохших водорослей. Мы идем, взявшись за руки, то и дело касаясь друг друга. Горячая, влажная кожа, мокрые волосы, соль на губах. Мы целуемся и слизываем ее. Намокшие полотенца волочатся по песку, как обессилевшие воздушные змеи. Мы то болтаем, как счастливые мартышки, то идем в блаженном молчании. Мы будто влюбленные Адам и Ева, еще не изгнанные из рая.
Окружность острова составляет не больше трех километров, и за полтора часа с небольшим перерывом на купание мы обходим его весь. Я мечтала искупаться голой, но почему-то не смогла. Хоть мы и не видели ни одного монаха, их духовное присутствие чувствуется в любом уголке острова и не позволяет вести себя чересчур фривольно.
Все здесь пропитано изумительными миром и гармонией. Ритмичные удары волн о песок, беззвучный плеск далеких парусов, шорох ветерка в листве и непрерывное пение птиц. Над головой проносятся чайки и ласточки, скворцы заливаются, точно маленькие стеклянные колокольчики, в кустах мелькают крошечные ярко-синие птички. Я снова задумываюсь о парижской актрисе и тех годах, когда остров принадлежал ей одной. Приглашала ли она сюда своих друзей, артистов и художников, чтобы поделиться с ними этой красотой? Чувствовала ли она духовные вибрации этого намоленного за века места, приносили ли они покой в ее душу? Или ей больше нравились шумные раблезианские пиры, на которых рекой лилось собственное вино? Я сама актриса и легко представляю себя и в той и в другой роли. А может, Альзиари мечтала создать на Сент-Гонорат то, что хочу сделать я на «Аппассионате»? Превратить несколько акров сорняков и зарослей в благодатную ферму? Конечно, у нее здесь были совсем другие масштабы. На острове есть и виноградники, и благоуханные лавандовые поля, и пасеки. Возможно, остров стал для нее убежищем, спасением от мира драм и иллюзий. И было ли ее имя известно жителям Канн, ведь телевидения в то время не существовало? Закатывали ли они в ужасе глаза, когда актриса поселилась здесь? Испытывали ли они к ней такой же жгучий интерес, какой, например, вызывала бы Катрин Денев, купи она виллу в окрестностях? Сомневаюсь, но все-таки надо будет разузнать побольше об этой загадочной леди, временной хозяйке древнего монастыря. Забавно было бы выяснить, что она, подобно мне, хотела круто изменить свою жизнь. Или что на юг ее тоже заманила любовь.
— Когда вернемся из Австралии, обязательно приедем сюда и устроим пикник на берегу, — вздыхаю я.
Только на пароме, по дороге на Сент-Маргариту, я вспоминаю о поисках сокровищ. Но пока нам не до этого: мы умираем с голоду и почти бегом спускаемся с причала.
— Ресторан вон там, — говорит Мишель и показывает на здание с белой верандой на самом берегу.
За ним между деревьями прячется еще с полдюжины домов со светло-бирюзовыми и сиреневыми ставнями. И над всем этим возвышается холм, на вершине которого красуется королевский форт. А я-то о нем и забыла!
— Сначала ланч, — смеется Мишель.
Мы подходим к ресторану и выясняем, что он закрыт. Как же быть?
— Тут есть еще один, — утешает меня Мишель, — забыл его название. Он на пляже за фортом. Придется подняться на холм и спуститься по другому склону. Это недалеко, но надо поспешить, ланч уже заканчивается. С вершины холма мы увидим, работает ли он, если нет, то и спускаться не будем. Боюсь, они уже закрыли сезон.
Мы трусцой бежим по пляжу и скоро приближаемся к заброшенного вида зданию, которое я еще утром заметила с парома. Неряшливая надпись, выложенная из обломков керамики, гласит: «Hôtel du Masque de Fer», отель «Железная маска». Странное название. Уверенная, что здание необитаемо, я все-таки прижимаю нос к застекленной двери и неожиданно вижу за ней фигуру сгорбленной светловолосой женщины, идущей между столиками по высокой, плохо освещенной столовой.
— Там кто-то есть!
Но Мишель твердо решил попасть в ресторан. Он тянет меня за руку:
— Заглянем сюда позже.
— По-моему, отель работает. Может, они нас накормят?
Он тоже заглядывает внутрь:
— И ты в самом деле хочешь здесь есть?
