Джумпа Лахири - Низина
Они слушали старый домашний радиоприемник и из новостей узнали об отделении Восточного Пакистана, который после тринадцатидневной войны превратился в Бангладеш. Для бенгальских мусульман такое событие означало освобождение, но для Калькутты грозило новым притоком беженцев из-за границы. Чару Маджумдар по-прежнему находился на подпольном положении. Этого человека объявили в розыск по всей Индии, за его голову назначили награду в десять тысяч рупий.
Они слушали эти сводки новостей в полной тишине, но отец словно пропускал их мимо ушей. Хотя прочесывание домов уже закончилось, он все еще держал ключ от дома под подушкой, когда ложился спать. Иногда он вдруг вскакивал ночью с постели и светил фонариком во двор — посмотреть, нет ли там кого.
Об Удаяне вообще не говорили. Ни слова.
Однажды вечером Субхаш все-таки спросил:
— Как это произошло?
Лицо отца осталось бесстрастным, словно он не слышал вопроса.
— Я думал, он вышел из партии, — не отставал Субхаш. — Отошел от этой политики. Это так?
— Я был дома, — сказал отец, словно опять не услышал вопроса.
— Когда ты был дома?
— В тот день. Это я открыл им калитку, впустил их.
— Кого впустил?
— Полицию.
Наконец-то Субхашу удалось хоть чего-то добиться, хоть какого-то объяснения, хоть какой-то информации. Правда, теперь ему стало еще хуже — из-за того, что его подозрения подтвердились.
— Почему же вы не сообщили мне, что он в опасности?
— А что бы ты сделал?
— Ну хорошо, тогда сейчас скажите мне: за что его убили?
И тут не выдержала мать, сердито сверкнула на Субхаша глазами. Ее маленькое личико по-прежнему выглядело моложаво, и в волосах все тот же прокрашенный киноварью пробор, означавший, что женщина замужем.
— Он был тебе братом, — сказала она. — Как ты можешь спрашивать о подобных вещах?
На следующее утро он пошел искать Гори, постучался в дверь ее комнаты. Она, видимо, только что вымыла волосы и теперь сушила их, распустив.
Он принес книгу, которую купил для нее по просьбе Удаяна. «Одномерный человек» Герберта Маркузе.
— Это тебе. От Удаяна. Он просил меня.
Она повертела книгу в руках, разглядывая обложку, потом открыла ее на первой странице. Ему даже показалось: она начала читать — таким безмятежно-сосредоточенным сделалось ее лицо, словно она забыла о его присутствии.
Он почувствовал себя лишним и повернулся, чтобы уйти.
— Спасибо вам, — поблагодарила она.
— Да не за что. Мне это было нетрудно.
Ему хотелось поговорить с ней, но в доме не было ни одного места, где они могли бы побеседовать наедине.
— А ты не хочешь пройтись?
— Не сейчас.
Она посторонилась, пропуская его в комнату, и указала на стул.
Он преодолел нерешительность и вошел. В комнате царил сумрак, пока Гори не растворила ставни на двух окнах. Квадратик солнечного света упал на постель ярким пятном с полосочками теней от оконных рам.
В комнате стояла низенькая кровать на тоненьких ножках. Еще там были невысокий шкаф и туалетный столик с табуреткой. На туалетном столике вместо пудрениц и гребешков — тетрадки, фломастеры, чернильницы. В комнате сильно пахло тиковой древесиной — от мебели. И Субхаш уловил аромат ее свежевымытых волос.
— А здесь светло, — сказал он.
— Это пока. Через несколько минут солнце поднимется выше и угол освещения будет хуже.
Он окинул взглядом книжные полки на стене. Там среди книг он заметил коротковолновый приемник. Тот самый. Субхаш взял его в руки, включать не стал, только пальцы инстинктивно покрутили колесико настройки.
— Мы вместе его собирали.
— Да, он мне рассказывал.
— А ты слушаешь приемник?
— Нет. Только он сам мог его настраивать. Хочешь его забрать?
Субхаш покачал головой и поставил приемник обратно на полку.
Она присела на край постели. Там тоже лежали книги — раскрытые, закрытые, обернутые коричневой крафтовой бумагой. Она даже надписала названия. Он наблюдал, как она стала обертывать книгу, которую ей подарил, старой газетой. Они с Удаяном сами всегда так делали с учебниками к новому учебному году.
— А в Америке никто так не делает.
— Почему?
— Не знаю. Может быть, там обложки, наверное, крепче. А может быть, людей просто не заботит потрепанный вид книги.
— Трудно было ее найти?
— Нет.
— А где ты ее нашел?
— В книжном магазине в студенческом городке.
— А это далеко от того места, где ты живешь?
— Да нет, прямо за углом.
— То есть пешком можно дойти?
— Да.
— А бумага какая-то другая. Гладенькая.
Он кивнул.
— А ты живешь там в общежитии?
— Нет. Снимаю комнату в частном доме.
— А столовая там есть?
— Нет.
— Тогда кто же готовит тебе еду?
— Я сам готовлю.
— И тебе нравится жить одному?
Ему вдруг вспомнилась Холли и их ужины вдвоем у нее на кухне. Этот короткий волнительный период в его жизни казался теперь обыденным. Он отпустил ее, бросил навстречу свободе, как бросал в море камешки во время прогулки.
И все же ему было интересно представить себе, как отнеслась бы Холли к этому печальному пустому дому, к этому заболоченному кварталу на юге Калькутты, где он родился и вырос. И интересно, как отнеслась бы она к Гори?
Он стал расспрашивать у Гори про ее учебу, и она рассказала, что получила в этом году степень бакалавра философии. Получила позже, чем должна была. Из-за неспокойной обстановки в городе. И она думала поступать в магистратуру еще при жизни Удаяна. Еще до того, как узнала о своей беременности.
— А Удаян знал, что скоро станет отцом?
— Нет.
У нее пока не было никакого животика, но душа Удаяна вполне ощутимо жила внутри ее, в стенах этой комнатки, где она проводила все свое время. Говоря об Удаяне, она словно вызывала его опять к жизни. Она не умолкла и не замкнулась в себе, как это сделали его родители.
— А когда родится ребенок?
— Летом.
— А как тебе живется в этом доме? С моими родителями.
Она ничего не ответила. А он ждал и вдруг поймал себя на том, что смотрит на нее, не отводит взгляда от маленькой темной родинки сбоку на ее шее. Когда он это понял, то отвернулся.
— Я могу отвезти тебя куда-нибудь, — предложил он. — Может, хочешь съездить погостить у своих родных? У дядюшек-тетушек?
Она покачала головой.
— Почему?
Впервые за все время губы ее тронула улыбка — та самая неровная улыбка с фотографии, немного скошенная в одну сторону рта.
— Потому что я убежала из своей семьи и вышла замуж за твоего брата, — сказала она.
— И что, даже теперь они не хотят тебя видеть?
Она пожала плечами:
— Они нервничают, и я их не виню. Я могу скомпрометировать их. Как и твоих родителей.
— Но кто-то же близкий у тебя есть?
— Ко мне приезжал брат, когда все это случилось. Он приезжал на похороны. Они с Удаяном дружили. Но он в семье ничего не решает.
— А еще что-нибудь ты можешь мне рассказать?
— А что ты хочешь знать?
— Я хочу знать, что случилось с моим братом, — сказал он.
Глава 2
Все произошло за неделю до праздника Дурга-Пуджо. В месяц Ашвины, в первой фазе прибывающей луны.
Возле трамвайного депо Гори со свекровью наняли велорикшу, чтобы ехать домой. Уселись, поставили пакеты с вещами на колени и под ноги. Они занимались покупками целый день и немного припозднились.
Подарков накупили для всей семьи. Новые сари для Гори и ее свекрови, панджаби и паджамы для свекра, отрезы ткани на рубашки и брюки для Удаяна. Простыни, тапочки, полотенца, гребни для волос.
У мечети на углу свекровь велела рикше притормозить и повернуть налево. Но рикша вообще перестал крутить педали и заявил, что никуда в ту сторону не поедет.
Свекровь кивнула на многочисленные свертки с покупками, обещала набавить ему за услуги. Но рикша все равно отказался везти женщин дальше. Все качал головой и ждал, когда они слезут. Поэтому остаток пути они шли с сумками в руках.
Дорога брала вправо, огибала празднично украшенные статуи божеств. При этом вокруг почему-то не было ни души. Вскоре впереди показались пруды, то есть до дома было уже рукой подать.
Возле первого пруда Гори увидела полицейский микроавтобус. Вокруг толпились полицейские и солдаты в хаки и касках.
Во двор Гори со свекровью вошли беспрепятственно и первым делом заметили: боковые чугунные ворота распахнуты. Ключ так и остался болтаться в наспех отпертом замке.
Они быстро сняли уличную обувь и поставили на землю сумки, потом стали подниматься по лестнице в дом. Примерно на середине Гори увидела свекра с поднятыми над головой руками. Он спускался шаткими, неуверенными шагами, словно боялся потерять равновесие. Как будто никогда в жизни не сходил вниз по этой лестнице.
