Теодора Димова - Матери
Сейчас Никола повернул рычажок кондиционера еще чуть-чуть на холод, хотя Албена просила его точно об обратном, в их огромной гостиной было целых две климатических установки и отовсюду дуло, такое впечатление, говорила Албена, что ваша единственная цель, чтобы у меня свело шею от холода, а шею Албены ни в коем случае нельзя было подвергать опасности, ведь Албену ждали фотосессии, презентации, договоры, она была самая красивая и известная фотомодель, ее приглашали всюду и везде: она рекламировала бюстгальтеры, шампунь, дамские прокладки, на билбордах по Цариградскому шоссе Никола видел свою мать лежащей в шезлонге на берегу моря, видел и ее до крови ободранное колено на рекламах водки «Flirt», сейчас Албена начинала пробивать себе дорогу в Италию и Францию, быть фотомоделью совсем непросто, нужен железный режим, ложиться в девять и вставать в семь утра, два часа фитнес, два литра воды, шесть километров кросс, килограмм фруктов, много салатов, никакого жареного мяса, только рыба и птица, ни капли спиртного и — только улыбка, только выражение счастья на лице, легкость, которые Албене достались в наследство, по рождению, Никола все еще обожал свою мать — молчаливо, с каким-то глубоким, телесным или даже потусторонним, чувством, невыразимым, неоформленным, он обожал свою мать, обожал ее процедуры, ванны, ее косметичек, ее маски для лица, крем для ног, белье, ее солнечные очки, ее неустанную заботу о руках, ногтях, волосах и ресницах, Албена так упоенно занималось собой, будто была принцессой, моя работа — в том, чтобы следить за собой, а значит, я работаю хорошо, I am professional, не так ли? это была одна из ее адски тупых шуток, которую Никола терпеть не мог, но мать постоянно повторяла ее по десять, пятнадцать, двадцать раз на дню вместе с объяснением, когда и как родила его, сына я родила в семнадцать лет, объясняла она новой маникюрше, и хорошо, что именно тогда, потому что с тех пор у меня совсем нет времени рожать, совсем нет, иначе мне бы пришлось разрывать свои договоры, ангажементы, платить неустойки, толстеть, испортить себе походку, покрыться вот такими пятнами и шрамами, буквально разлагаться все эти девять месяцев, стать похожей на гусыню, а потом худеть, сидеть на диетах, да, да, и раздаться в бедрах, Николе просто повезло, что я родила его тогда, не смогла сделать аборт, вот и пришлось рожать, в этом месте истории Николе ужасно хотелось провалиться сквозь землю, но он ни разу не осмелился попросить Албену не рассказывать хотя бы про аборт, ведь это в самом деле унизительно: если бы Албене удалось сделать аборт, его, Николы, вообще бы не было на свете, абсолютно невозможно было и представить себе, что он, Никола, родился благодаря какой-то нелепой случайности, помешавшей его семнадцатилетней матери сделать аборт, избавиться от него, вырезать из своего живота, как весьма образно представлял себе этот процесс Никола
мама, почему ты не смогла сделать аборт, все же спросил как-то Никола, глаза Албены широко раскрылись от возмущения перед наглостью сына, но, скорее, от замешательства — говорить правду или солгать
мама, скажи мне правду, попросил Никола, он знал все возможные состояния своих родителей, читая их обоих, как книгу
не смогла сделать аборт просто по глупости, начала Албена, она знала, что нет смысла лгать сыну, да и не хотела, не могла ему врать, так спокойны и ясны, как у волшебника, были его глаза, они вздрагивали при малейшем отклонении от правды, при малейшей неправде они, как крылья бабочки, складывались, уходя вглубь, всматриваясь туда, где не было лжи, где всё было спокойно и ясно, как в его глазах, спокойно и ясно, как на поверхности озера
я не сделала аборт просто по глупости, повторила Албена, зарываясь пальцами в его волосы и задумчиво глядя на него, твой папа был у меня первый мужчина, впрочем, таким и остался по сей день, я понятия не имела обо всех этих делах, которые случаются с семнадцатилетними девочками и мальчиками, я была абсолютно темная, вообще не представляла, как становятся беременными, ни мать ни отец никогда не говорили со мной об этом, а ты вот знаешь, к примеру, как определить, беременна женщина или нет?
есть специальные тесты на беременность, в аптеках продаются, спокойно ответил Никола
а до тестов?
прекращаются месячные, ответил он
значит знаешь? несказанно удивилась Албена, а откуда?
девочки на улице говорят об этом, произнес Никола, ласково и ободряюще улыбаясь матери, которой очень не хотелось рассказывать дальше, она выжидала, стеснялась, тянула время, ждала, когда ей в голову придет какая-нибудь достоверная ложь, но Никола совсем не сердился, любуясь ее замешательством
меня постоянно рвало, я спала, ела, и снова меня рвало, мне было ужасно плохо, и как-то утром моя мать, учительница математики, вошла ко мне в комнату и спросила: ты беременна?
не знаю, я была крайне удивлена, лишь тогда впервые это пришло мне в голову, она стащила меня с кровати и сказала, что мы идем к гинекологу, и гинеколог строго спросил меня в ее присутствии, натягивая свои прозрачные резиновые перчатки:
девочка, у тебя была половая связь с мужчиной?
да, ответила я, с Орльо
меня не интересует, с кем именно, отрезал доктор и сердито полез ко мне между ног, Никола, сыночек, как хорошо, что ты родился мальчиком, а не девочкой, это так отвратительно ходить на эти медосмотры, лежать в гинекологическом кресле, раздвигать ноги, становишься такой беспомощной, и вообще вся эта беременность, все эти роды, кормления, все эти бесконечные хлопоты с ребенком, глаза Албены были полны слез жалости к себе
когда осмотр окончился, доктор, с явным усилием собравшись с духом, повернулся к моей матери и сказал: она на четвертом месяце. Мама пошатнулась. Побледнела. Я испугалась за нее и бросилась поддержать, но в тот же миг получила такую мощную затрещину, что чуть не упала. Мы вышли из кабинета, она тащила меня за руку по коридорам поликлиники, опустив голову, и спешила, спешила, спешила своими маленькими шажками, как будто за нами гнались, и все сидевшие в очереди смотрели, как мне казалось, только на нас и явно догадывались, в чем дело, позор! повторяла она, позор! опозорила нас! бросить такое позорное пятно на своего отца и на меня! не представляю, как он это переживет! у него будет инфаркт! как я ему скажу — твоя родная дочь беременна, да еще на четвертом месяце! И когда мы вышли на улицу, она сказала, что мы сходим еще к одному врачу, который избавит меня от зародыша, она так и сказала — зародыша, но это будет не в больнице, поэтому никто ничего не должен знать, и что мне будет больно, но не очень, а я сказала, что нет, больше не пойду ни к каким докторам, ни в коем случае — больше не пойду к докторам, нет, нет и нет!
ну а дальше ты уже знаешь эту историю, виновато улыбнулась Албена, я это сделала не из-за тебя, а из-за докторов, и Никола обнял мать, зарывшись лицом в ее волосы
значит, своим появлением на свет, своей болью, чувством обреченности и неуверенности, своим восторгом перед Яворой он обязан всего лишь тому, что его мать так боялась гинекологических осмотров
но даже и теперь тайна его рождения не становилась понятнее
кто-то другой вместо его матери решил, что он должен появиться на свет
кто-то другой решил так безжалостно оторвать его от нее
а потом вернуть обратно
да, кто-то другой
Никола догадывался, кто этот «другой», но все еще не хотел додумывать до конца и говорить об этом вслух
это не отец, а кто-то другой, более мощный и сильный, чем он
а потом, твой отец, Орльо, он так настаивал, чтобы мы поженились
и чтобы ты родился, он был дико влюблен в меня, в сущности, с тех пор вообще и не изменился, все такой же ревнивец, никак не может сообразить, что у меня никогда не было других мужчин, а это Албена уже рассказывала не столько сыну, сколько только что вошедшей педикюрше, которая раскладывала перед специальным креслом свой чемоданчик с инструментами и разными салфетками, и я думаю, что если я когда-нибудь ему изменю и он об этом узнает, я думаю, он меня обезглавит, как иракские террористы режут головы нашим, и думаю, что, как и они, снимет всё это на камеру в назидание всяким сучкам, которыми он считает всех женщин, продолжала откровенничать его мать перед этой только что появившейся женщиной, еще не посвященной в их семейные дела, Никола даже подозревал, что мать так часто меняет своих педикюрш только для того, чтобы снова и снова рассказывать им свои истории с Орльо, женщины иногда срывались, проявляя недовольство, но тогда их тут же меняли, на этот раз Албена уже давно ждала появления новенькой, предвкушая свое наслаждение от разговоров, а Никола вернул ее, да так бездарно, совсем в его стиле, на пятнадцать лет назад, она ждала новую женщину как жертву, добычу, думал Никола, но это было неважно, главное — что из-за глупости или по неведомому приказу он все-таки появился на этом свете, который так изумительно загадочен, потому что в нем существовали его мать и Явора, он был уверен, что Явора плавала в этом мире, как в аквариуме, освещая его иногда своими прозрачными глазами, и тогда он должен быть рядом, чтобы ловить эти лучи света, которыми она связывала любую вещь со всем остальным миром; необычные и странные фигуры, которые возникали из слов и глаз Яворы, завораживали его, мир каким-то непостижимым образом прогибался перед Яворой, опускаясь на колени, или, точнее, начинал походить на нее. И в эти мгновения Никола должен был находиться рядом с ней — так же, как он должен быть рядом с матерью, потому что обожал слушать интонации ее голоса, ее капризные носовые гласные, экзальтированные восклицания, неумеренный, наигранный восторг перед совершенно незначительными вещами
