Эмма Тополь - Катья
В магазине, куда я заехала минут через двадцать, особого выбора не было. Я походила между прилавками, нашла две майки, шорты, дешевые шлепанцы и, торопливо расплатившись, принесла все в машину.
– Ну и барахло ты купила, – брезгливо перебирая вещи, сказал Дэвид.
– Извини, здесь лучшего нет. Вернемся домой, поедем в хороший магазин – я куплю все что ты захочешь.
– Обещаешь? – он, хитро прищурившись, посмотрел на меня.
– Клянусь! Снимай мокрые трусы.
Мне нравилось смотреть на него. Он снял плавки. Кожа на бедрах от влажности побелела и покрылась волной мелких мягких складочек, то, что он пренебрежительно называл «штукой», сморщилось и стыдливо перекатилось в сторону. Дэвид поймал мой взгляд и раздраженно прикрикнул:
– Отвернись!
Я улыбнулась и вышла из машины. В автомате на углу купила несколько банок пепси-колы, а когда вернулась, он уже сидел одетый. Не говоря ни слова, протянула ему пепси и завела машину.
Минут через сорок мы остановились у центрального входа в гостиницу.
ГЛАВА 24
– Ну, и что было потом? – от долгого молчания голос у Алексея охрип. Он потянулся к сигарете, слегка задев ее плечо локтем.
– Ничего. Я никому ничего не сказала. Боялась...
– А он? – Катя почувствовала, что Алексей старается быть равнодушным, но что-то мешает. Обида. Он закурил. – Это... еще повторилось?
Ей вспомнились большое тяжелое тело, боль, страх и смеющиеся темные глаза.
– Нет, на следующий день он уехал, – соврала Катя. Ей снова стало страшно. Не так, как тогда, но в животе заныло от неприятных подозрений. – Зря я это рассказала!
Прижавшись к нему, она почувствовала его жесткое плечо и какое-то еле ощутимое сопротивление ее обьятиям.
Алексей молчал. Она отстранилась и внимательно посмотрела на него. В полумраке зарождающегося утра его лицо казалось более худым и злым. Взгляд неподвижно застыл на одной точке впереди. Почувствовав, что Катя смотрит на него, он закрыл глаза.
– Ты чего? – обиженно спросила она.
Алексей по-прежнему молчал. Катя откатилась от него на край кровати, завернувшись в простыню, села.
Какой же надо быть дурой, чтобы вот так все испортить! Какого черта меня потянуло исповедоваться?! – ругала она себя. – Теперь он возненавидит меня. Будет презирать, или еще хуже – жалеть! Идиотка! Кто за язык тянул?! Ведь дала себе слово: никогда и никому! И держала же слово. До сих пор. Так тебе и надо!Чтоб не думала: Алешка не такой, как все, он умный, чуткий! И потом, они же любят друг друга, при чем же здесь кто-то, кто был раньше?!
– Я никому об этом не рассказывала. Только тебе...– неожиданно для себя сказала Катя и почувствовала, что глаза наполнились слезами.
– Что же, мне тебе за это орден дать? – вдруг грубо ответил он.
– Алешка, ты что?..
– Ничего... – лениво протянул он и, наигранно зевнув, добавил: – Спать охота, утро уже...
Алексей отвернулся и накрылся одеялом с головой.
Обхватив себя руками за коленки, Катя сидела на кровати и чувствовала, как слезы текут по щекам. Она старалась не двигаться и дышать ровно, чтобы не выдать себя. Минут через пять она услышала его легкий храп. Она поднялась и, осторожно ступая, пошла в туалет. Сев на унитаз, Катя наклонилась, обхватила голову руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, заплакала.
Злость, обида, стыд, жалость к себе выходили из нее волнами, ослабив тело, согнули его пополам, бросили на пол, словно изношенную одежду. И чем больше она пыталась ухватиться за какой-то выступ, удержаться, найти точку опоры, где можно было бы набраться желания жить дальше и заставить тело быть снова сильным и упругим, тем резче была волна отлива. Влажная слабость окатывала ее с ног до головы, вопли становились протяжнее, и она испытывала непонятную радость, слыша себя издалека.
– Ты что? – руки Алексея жестко впились в ее плечи, пытаясь поднять с пола. – Что ты так воешь? С ума сошла?
– Уйди! – слабо сопротивлялась она. – Пусти!
Он, как ей казалось, брезгливо морщась, подхватил ее на руки, внес в комнату, опустил на кровать, подняв простыню, одним движением накрыл. Сам сел с другой стороны и закурил сигарету. Ее стал трясти озноб. Она потянулась за одеялом. Он даже не повернулся, чтобы помочь. Ей захотелось ударить его, так сильно, чтобы с его лица слетела эта хмурая сосредоточенность и брезгливость. Куда исчез веселый, стеснительный, по уши влюбленный в нее Лешка из параллельного класса?! Где его обещания, что через месяц они закончат школу и вместе поступят в один институт, женятся, родят пятерых детей?!
Сейчас рядом на кровати сидел чужой полумужчина-полумальчик, которого она обидела. Он не мог ей простить – что?! В чем она виновата перед ним? В том, что ее, тринадцатилетнюю девчонку, изнасиловал взрослый сосед по даче? И она не могла дать ему отпор? Или, может быть, ему противно, что после года его приставаний она в конце концов решилась и легла с ним постель? Но она же полюбила его! Или только казалось, что полюбила...
После пяти лет слез, ненависти и презрения к себе она так мечтала влюбиться! В кого угодно. Кому она могла признаться, что в тринадцать лет потеряла невинность?! Что встречи с соседом продолжались все лето, и какие встречи! Если бы Алексей знал, что этот взрослый любовник заставлял ее делать и делал сам, доставляя ей головокружительное удовольствие, наверняка не только презирал бы ее, а просто избил до полусмерти. Хотя бы за то, что целый год не позволяла даже обнять себя.
Катя встала, сбросив простыню, начала одеваться.
– Куда ты? – не поворачиваясь, спросил Алексей.
– Ухожу.
– Куда? Сейчас полпятого. Метро закрыто...
– Ничего, прогуляюсь.
Он продолжал сидеть спиной. Его острые лопатки, сутулые плечи, карикатурно тонкая шея, спутавшиеся на затылке птичьим гнездом темные волосы вызвали в ней отвращение и удивление. Нет, она не понимает мужчин. Не понимает, что в них вызывает жалость, любовь, нежность, презрение. Ведь Алексей плакал, когда признавался ей в любви! А как он жалобно, словно ребенок, просил поцелуя, умолял разрешения обнять ее!
И она верила ему. Как верила тому, у кого были такие горячие жадные губы, большие ласковые руки и тяжелое тело. Он ведь тоже плакал, тоже клялся, что любит и страдает от того, что развращает ее в таком юном возрасте. А через минуту, забыв о муках раскаяния, влажно целовал каждую родинку на ее шее, каждый изгиб, каждую бледную прожилку на ее животе, выступающие косточки на бедрах и особенно медленно и нежно розовую, скрытую под золотистыми колечками узенькую щель между ногами, чем приводил ее в затуманенное полузабытье...
– Я не пущу тебя, – Алексей встал между нею и дверью. – Не понимаю, куда ты сейчас идешь..
– Подрастешь – поймешь! – резко сказала Катя. – Отойди. Какая тебе разница, сейчас я уйду или позже? Все равно уйду.
– Подожди пока метро откроется, – с его лица исчезла хмурость, глаза растерянно бегали, губы дрожали.
– Нет, я хочу сейчас!
Он стал ей неприятен, хотелось поскорее выйти из душного коридора, давящего ободранными, уходящими в бесконечность стенами, а главное – Катя не могла видеть унизительной трусости в глазах Алексея. Рыдания опять подкатили к горлу.
Она с силой толкнула его в грудь, повернув замок, открыла дверь и вышла на лестницу.
ГЛАВА 25
Утро еще только начиналось, солнце, просвечивая откуда-то издалека, обещало переменчивый весенний день. Улица Герцена сонно утопала в свежей, недавно распустившейся зелени деревьев. У соседнего дома одинокий дворник монотонно елозил метлой по асфальту. Катя с удовольствием вдохнула и выдохнула ломкий майский воздух, вздрогнув от неожиданной прохлады, несколько раз подпрыгнула, чтобы разогреться, и торопливо пошла в сторону метро.
Как замечательно чувствовать себя свободной. Никто ей не нужен. Она прекрасно проживет одна, без этих глупых мальчишек. Что он воображает о себе, этот дурак Алешка?! Она таких, как он, найдет десяток! Только и знает, что умничает, хвастается, сколько книг прочел, как его хвалил какой-то профессор за работу, которую он тому послал. Да и ни черта не умеет, тычется своей штукой куда попало, а потом – дотронулся, и готов. Вот и все удовольствие! Знал бы хоть немного из того, что умел ее взрослый сосед по даче, к которому приревновал! Тот так хорошо ее изучил, так просто и быстро делал ей приятно. Ей и себе.
Валентин. Все это время она старалась о нем не вспоминать. И почти забыла. До сегодняшней ночи.
Рядом остановилось непонятно откуда взявшееся такси. Усталый, заросший ночной щетиной шофер лет пятидесяти, высунувшись в окно, спросил:
– Куда ехать?
– На «Сокол».
– Далеко, – задумчиво почесал затылок, посчитав что-то и мельком глянув на часы, предложил: – Четыреста рублей.
– Ой, как дорого. Ну ладно, только у меня с собой денег нет, но если вы подождете, я поднимусь домой и возьму...
