Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Цунвэнь Шэнь

— Я помню, и я не убегала, я тебя не боюсь! — ответила Цзиньфэн.

— А я не боюсь тебя!

— Ты меня сейчас боишься… — улыбнулась ему Цзиньфэн.

Гуйшэн как будто понял, к чему она клонит, и, прищурившись, тоже улыбнулся. В душе он знал: «Нет, точно не боюсь».

Накосив огромную вязанку травы, вернулся Лайцзы, Чесоточный. Приметив Гуйшэна, он закричал:

— Гуйшэн, ты же сказал, что пойдешь на гору косить траву?

Гуйшэн, не обращая на него внимания, продолжал разговор с Цзиньфэн. Он говорил, что на горе нашел целую кучу плодов «августовской лозы» и что, если она хочет, может завтра пойти за ними сама. Завтра все пойдут сбивать тунговые плоды, и он пойдет помогать, к тому же Сы-лаое и У-лаое собрались охотиться на зайцев, и он боится, что будет слишком занят и не сможет принести их.

Когда Гуйшэн ушел, помощник сказал:

— Цзиньфэн, этот балбес с виду большой, а внутри маленький.

— Лучше следи за своим языком, если ты разозлишь его, он может раздавить тебя, — возразила Цзиньфэн.

— Такие, как он, не сердятся. И я не оловянный чайник, чтобы он мог меня раздавить.

На следующее утро, как только рассвело, Гуйшэн с серпом отправился на гору. Под горой гладко стелился туман, как будто там развернули большой белый ковер, который медленно растягивался и становился все тоньше. Вдалеке виднелись тенистые деревья семейной усадьбы Чжанов, и несколько старых деревьев гинкго, вздымающихся к небу, свидетельствовали о материальном благополучии клана. Казалось, что все вокруг, расплывчатое и непостоянное, парит над облаками. Гуйшэн подумал, что Сы-лаое и У-лаое там, в поместье, наверное, все еще спят и видят сны про то, как они пьют и играют в маджонг.

Однако вскоре он услышал нестройные звуки бубенцов на конских сбруях, доносившиеся с обочин рисовых полей, и гул людских голосов. Значит, Сы-лаое и У-лаое все же решили прибыть пораньше. Гуйшэн поспешил вниз по склону, чтобы взять под уздцы их лошадей. Всего прибыло двенадцать наемных работников, включая женщин, плюс четверо слуг, а еще несколько детей из поместья. Все тут же принялись за работу, начав с вершины: одни забирались на деревья, другие снизу били по веткам длинными бамбуковыми шестами. По траве, по земле катились пурпурно-красные плоды.

Сы-лаое и У-лаое понаблюдали немного, затем взяли бамбуковые шесты и тоже сделали несколько ударов. Вскоре им это наскучило, и они попросили Гуйшэна отвести их к нему домой. На очаге в котле уже кипела вода, и Ямао заварил чай для двух хозяев. Когда Сы-лаое увидел в углу плоды акебии в бамбуковой шляпе Гуйшэна, он взял один из них и усмехнулся.

— У-лаое, смотри, на что похоже?

— Сы-лаое, что ж ты за невежда такой необразованный, даже «августовской лозы» не знаешь!

— Да как я могу не знать?! Я говорю, что они очень похожи на маленькую женскую штучку.

Гуйшэн собирался подарить эти плоды Цзиньфэн, а тут услышал от Сы-лаое такие непристойности, что почувствовал себя очень неловко, и, стараясь казаться небрежным, сказал:

— Если господам они нравятся, забирайте.

У-лаое взял один, закопал ненадолго в тлеющую золу, затем очистил твердую черную кожуру и съел сердцевину. Сы-лаое сказал, что эти плоды слишком сладкие и отказался, но продолжил говорить о достоинствах «удочки» [52] Гуйшэна.

Это привело Сы-лаое к более пространным рассуждениям о различных способах ловли рыбы в ручьях, реках, морях и даже в северных тростниковых отмелях. Вдруг его размышления были прерваны ясным и звонким голосом молодой девушки, звавшей Гуйшэна из-за изгороди. Гуйшэн поспешил на улицу, затем вернулся, взял охапку акебии и снова ушел.

Внимательный Сы-лаое, проницательным взглядом приметив у ворот белый головной платок [53] и длинную блестящую косу, спросил у Ямао:

— Кто эта девушка?

Утиное Перо ответил:

— Это дочь торговца из города Пуши, у него лавка у моста в Сикоу. Ее мать умерла прошлым летом, когда отправилась в родной город на свадьбу к родственникам. У отца осталась только эта девочка. В этом году ей исполнится шестнадцать, зовут Цзиньфэн. Но им следовало назвать ее прекрасной Гуаньинь, в честь богини милосердия! Лавочник давно уже приметил Гуйшэна в зятья — простой и сильный, хороший помощник, может продолжить его дело. Только вот Гуйшэн никак не решится, ждет, что ветер переменится, да напрасно ждет.

Сы-лаое воскликнул:

— У-лаое, да ты прямо как наш последний император последней династии [54], живешь в своем Запретном городе, только ешь да пьешь, а что творится за его пределами, не знаешь. Почему бы тебе не узнать о жизни твоих подданных? В таком красивом месте должны быть плодородные земли, благородные мужчины и хорошие женщины…

Ямао вставил:

— Этой женщине гадатели предсказали плохую судьбу, по гороскопу ей выпадает «извести родителей» и «подавить мужа», поэтому никто не решается приблизиться к ней. Гуйшэн наверняка тоже боится умереть раньше срока, если женится на ней…

В этот момент вернулся Гуйшэн с раскрасневшимся лицом, он хотел что-то сказать, но не знал что и лишь потирал руки.

У-лаое спросил:

— Гуйшэн, чего ты боишься?

Не понимая смысла этого вопроса, Гуйшэн недоуменно ответил:

— Боюсь нечистой силы.

Эта фраза рассмешила всех, сам Гуйшэн тоже рассмеялся.

Взяв с собой двух поджарых рыжих собак, они отправились в пустынные горы, чтобы поохотиться на зайцев, но за полдня так ничего и не добыли. К полудню снова вернулись в дом Гуйшэна передохнуть. У-лаое спросил у наемного работника, каков в этом году урожай с тунговых деревьев, и, узнав, что лучше, чем когда-либо, велел Ямао отмерить пять даней плодов и вручить Гуйшэну, чтобы вознаградить за услуги. Затем они с Сы-лаое сели на лошадей и отправились в поместье. Лавка у моста в Сикоу была в стороне от их поместья, но у Сы-лаое возник план, и он предложил У-лаое сделать крюк и заглянуть в лавку. Там они купили немного еды, поболтали с хозяином, хорошенько рассмотрели Цзиньфэн и только потом вернулись в поместье.

По возвращении Сы-лаое снова стал упрекать У-лаое за то, что он похож на императора, который не знает о невзгодах людей за пределами его дворца. У-лаое прекрасно понимал, к чему тот клонит.

В итоге он произнес:

— Сы-лаое, ну ты даешь! Неужто толкаешь меня вырывать мясо прямо из пасти дворняги?

Четвертый Господин хлопнул его по плечу и сказал:

— Ерунда! На твоем месте я бы не позволил собаке съесть кусок сочной баранины.

У-лаое в ответ только улыбнулся. У каждого свой удел, и его удел — играть в кости. Сам он, проигрывая, не признавал ошибок в игре и считал, что это просто невезение, а не отсутствие мастерства. Его забавляло, что Сы-лаое готов гоняться за каждой юбкой — пресытившись городскими деликатесами, заинтересовался дичью.

Гуйшэн об этом, естественно, ничего не знал.

Он знал только, что в этом году получил дополнительные пять даней тунговых плодов, и если пособирать остатки самому, то можно набрать еще три-четыре; восьми даней плодов вполне хватит, чтобы пережить зиму.

Дни сменяли ночи, колосья лисохвоста, высохшие и побелевшие, колыхались на ветру возле дома. Шарики дикого шиповника стали сладкими и желтели у дороги, как маленькие золотые слитки. Гуйшэн раз десять, не меньше, сходил в город продать траву и отнес туда несколько корзин дикого шиповника, который купили в аптеке. Был октябрь, пора бабьего лета. Погода стояла теплая, и кое-где на берегу ручья зацвели дикие персиковые деревья. У лавки с наступлением темноты Лайцзы разводил костер — огонь горел ярко, привлекая внимание соседей и как бы приглашая их к мосту погреться у костра и посудачить о том о сем. Сено для скота уже было заготовлено и связано в тюки, зерно засыпано в амбары, а клубни красного батата спущены в погреба. Пришло время отдохнуть, поэтому люди собирались у лавки и днем, и ночью, если позволяла погода. Особенно оживленно бывало по вечерам: время от времени возвращались в родные края солдаты-отпускники, а также продавцы киновари с рудников в Дасине, приносившие новости из провинциального центра — города Чанша. Эти разговоры обо всем на свете неизменно будоражили людское воображение.