Татьяна Соломатина - Отойти в сторону и посмотреть
– Но кто-то же должен что-то делать для этого. А не просто сидеть и ждать, пока таблица Менделеева приснится! Или, по-твоему, это случайность – что таблица Менделеева приснилась именно химику? Почему не рыбаку или плотнику?
– Может, и снилась. Только, проснувшись, плотник примерил странный сон на своё плотницкое дело и понял, что для него от этой белиберды толку никакого не будет, и выбросил из головы.
Все замолчали. Отец разливал чай по пиалам.
– Всё равно! – хоть я и не могла так умело плести кружева софистики, но кое-какие мысли по поводу неявно роились в голове. – Можно просто принять гипотезу о веществе времени как исходную. Пусть и на веру! И действовать, исходя из этого.
– И как бы ты действовала?
– Не знаю… Пока не знаю. Но я подумаю. Или…
– Или?..
– Да нет, ничего… Спасибо за чай. И спокойной ночи всем. А то я уже чувствую, как с потревоженной паутины времени на меня сыплются странные комочки вещества, очень похожие на засушенных мух…
Ушла.
Ладно. Чёрт с ним! Посмотрим, что это значит: шар там забрал это
время
Я закрываю за собой дверь в комнату на шпингалет и прикрываю окно. Что так духота, что эдак. Зато голоса с террасы становятся совсем неразборчивыми, и можно не прислушиваться. И так понятно, что ближайшие минут десять будет обсуждаться «что это на неё нашло?».
Достаю из-под подушки две половинки прежнего шара, маленький целый шар и письмо. Думаю, может, перечитать, но… зачем? Всё понятно. Как всегда. Объяснения пространные – указание точное.
Прячу половинки и письмо обратно под подушку. Беру в руку маленький шар. Встаю и выключаю свет. Возвращаюсь к кровати. Сажусь поближе к окну. Из-за неплотно прикрытой рамы – стрекот, далёкие крики чаек, какие-то попискивания, лёгкий шелест и слабое тление южной ночи. Верчу шар перед носом. Кажется или он на самом деле испускает чуть заметное голубое сияние?.. Нащупываю пальцем небольшое отверстие. «Это не опасно…» Да уж. Письмо-то написала я. Вне всяких сомнений! Наверняка бы не стала саму себя подвергать опасности… что я, сумасшедшая, что ли?! «Вспомни птиц…» Понятно, о чём это она. В смысле… я. Ну, не помню, как оказалась дома тогда… Не помню!.. А может, узнаю наконец? И с крестиком тогда в пустыне… Почему именно эти истории? Мало ли со мной чудно́го происходило… А что будет, если взять и как долбануть по шару молотком?! Чушь!
Всё это что-то напоминает… Типа «съешь меня», «выпей меня»… Ага. И ещё «посмотри в меня»!
Ладно. Посмотрим…
Две половинки маленького шара и ещё один свиток с лёгким стуком падают на половицу под ногами. И в тот же миг крупная ночная бабочка глухо бьётся снаружи о стекло… Как будто
в отчаянии
…сгусток чего-то мутного, шокирующего, страшного метнулся перед внутренним взором. Боль? Память о ней? Ожидание её? Доля секунды. Как тень.
И всё…
Море. Солнечное, слепящее. Ветер, как новорождённый, играется с мелкой искрящейся рябью. И небеса. И берег. Там отец. Простыня, натянутая на каких-то палках ярко-белым пятном среди седых валунов и гальки.
Ты видишь.
Или знаешь?..
А может быть так, что ты видишь то, что знаешь? И поэтому оно есть?.. Но оно же есть! Вот оно, море… Странно. Ты как бы зависаешь над ним. Метрах в двух. Может, в трёх. Всё это так забавно… в метрах. Ты просто «над». И видишь берег.
Но – да! Море, ветер, солнце… Ты видишь. Ты вместе с ними. Радуешься. Это так здорово! От солнца нет жара. Но оно здесь. Яркое, слепящее. Море. Без плеска и солоноватого привкуса брызг на губах. Но и оно здесь. Игривое, ласковое. Самое любимое! И ветер… Он не касается тебя, но он здесь. Они все здесь.
Вот они. И это здорово. Здорово видеть собственное знание!
А вот отец… Это другое. Он там. Правда, там. Ты видишь знание о его фигуре, что выходит к полосе прибоя и смотрит вдаль. Но и он сам там. Он не просто то, что ты видишь. Он как бы с тобой. В тебе. Но там. Не здесь. И знание того, что там – это берег. Как место. Простыня, валуны – там. И здесь. А отец там, но не здесь, но в тебе…
Что-то не так. Это видно в знании. Фигура отца вновь у кромки прибоя. Она нервная. Ходит туда-сюда… Но это там. А в тебе что-то надрывается от того, что это не здесь.
Там, в знании, прошло уже два часа. Два часа, как тебя нет. Но это ещё не здесь. Это есть в твоём знании про то, что там. А здесь, но из там, за твоим знанием, поднимается волна. Этот сгусток… Маленькая тень чего-то огромного, страшного. Там… У него в сердце. В сердце отца. Твоё знание о его сердце – это твоё сердце… Он должен знать, что ты здесь! Так высоко паришь над волнами. Ведь совсем не далеко… Должно быть видно…
Но это твоё знание о его сердце! А там его сердце накрывает волна!
Но твоё знание о его сердце – это твоё сердце. И ты знаешь волну. Не маленький сгусток. А мутную мощь ужаса и скорби. Отчаяние. Твоё знание не видит страха. Оно видит скорбь. И оно видит волну. Волна – это и есть муть скорби. Она заполоняет лёгкие, она взрывает сердце, скручивает жилы и мышцы в тугие жгуты, и они лопаются… Там… Но в тебе.
Вдруг обуревает желание обернуться. Туда – откуда приходят море, и ветер, и солнце… Но знание не хочет поворачиваться. Лоскутом ярко-белого полотна где-то в стороне проносится простыня. И уносит с собой знание о мутной волне скорби, разорвавшей знание о сердце…
Ты хочешь повернуть эту боль вспять. Вновь ощутить эту волну и победить её… Но вместо этого узнаёшь лики скорби. Сгусток безразличия, как мешок с мёртвой рыбой. И вот уже сердце матери взрывается, и его ошмётки добавляют розового в орнамент моющихся обоев на кухне вашей московской квартиры.
Дед наливает рюмку и кладёт сверху маленькую горбушку чёрного. И его сердце, отравленное пакостями войны, болью и состраданием, – взрывается. И уносится через открытую балконную дверь третьего этажа куда-то туда, в цветущие шумные тополя.
И бабушкино сердце плачет слезами, и влажный тополиный пух облепляет её милое лицо…
Белая простыня сереет, уменьшается и сливается с низкими облаками, окутавшими вершину Кара-Дага. Сереет и море. Сереют ветер и солнце… Исчезают контуры, цвета, формы…
место
Знание говорит, что место важно. Для чего? Ни для чего. Но оно было важно три дня. Поэтому ни для чего.
Теперь только – когда. Но и само когда не важно для чего-то. Оно будет важно от трёх дней до девяти. Ничего важнее когда.
