Дуглас Кеннеди - Особые отношения
— Никто из соседей до сих пор не зашел познакомиться.
— И не придут, здесь не принято.
— И в магазинах так грубо разговаривают. Маргарет ухмыльнулась:
— Неужели заметила?
Да, я действительно заметила это — особенно на примере продавца в ближайшем газетном киоске. Казалось, мистер Hyp — так его звали — каждый день вставал не с той ноги. Вот уже несколько недель я ежедневно покупала у него газеты, но он ни разу не удостоил меня (как и любого другого клиента) улыбки. Я не раз пыталась хотя бы добиться ответа на простейшие вежливые фразы. Но он с мрачным видом игнорировал мои приветствия и упорно отказывался снять маску отъявленного мизантропа. Журналист во мне недоумевал: откуда такая неприветливость? Трудное детство в Лахоре? Отец, который зверски избивал по любому поводу? А может, он бежал из Пакистана в семидесятые, оказался в промозглом и сыром Лондоне, в обществе, для которого он лишь паки, черномазый, вечный аутсайдер, и до сих пор не может прийти в себя от шока?
Один раз я поделилась своим предположением с Каримом — владельцем соседнего магазинчика. Тот только печально улыбнулся в ответ.
— Этот тип в жизни не бывал в Пакистане, — сказал Карим. — И даже не думайте, что он вам хамит потому, что вы его чем-то обидели. Он со всеми так себя ведет, без всяких причин. Просто грубиян и поганец, вот и все тут.
В отличие от мистера Нура Карим всегда вставал с той ноги. Даже когда стоял собачий холод и дождь неделями лил как из ведра, а все интересовались друг у друга, выглянет ли когда-нибудь солнышко, Кариму удавалось оставаться приветливым. Может, отчасти все объяснялось тем, что дела у них с братом Фейзалом шли хорошо — кроме этого магазина у них в Южном Лондоне имелось еще два, и они планировали расширять свой бизнес. Я задавалась вопросом, не объясняются ли оптимизм и учтивость этого человека тем, что ему — хотя и коренному британцу — присущи целеустремленность и чисто американское чувство уверенности в себе.
На другой день после похода на Ибсена я не пошла в магазин Карима, там мне ничего не было нужно — так что первым, с кем я столкнулась в то утро, был Чертов Мистер Hyp. Он пребывал в обычном своем искрометном настроении. Подойдя к прилавку с «Кроникл» и «Индепендент» в руках, я произнесла:
— Как вы сегодня себя чувствуете, мистер Hyp?
— Один фунт десять, — проронил он, не глядя на меня.
Не сводя с него глаз и не торопясь расплачиваться, я повторила свой вопрос:
— Как вы себя сегодня чувствуете, мистер Hyp?
— Один фунт десять, — повторил он раздраженно.
Я продолжала улыбаться, твердо вознамерившись добиться от него вежливого ответа.
— У вас все в порядке, мистер Hyp?
Он молча протянул руку за деньгами. А я снова повторила вопрос:
— У вас все в порядке, мистер Hyp?
Он шумно вздохнул:
— Все нормально.
Я одарила его широкой ослепительной улыбкой:
— Рада это слышать.
Я расплатилась и кивнула на прощание. За мной стояла женщина лет сорока пяти, державшая в руке «Гардиан». У выхода из магазинчика она меня нагнала.
— Какая вы молодец, — сказала женщина. — Без вашей помощи он бы еще долго на это не решился.
Протянув руку, она представилась:
— Джулия Франк;. Вы, кажется, живете в доме двадцать семь?
— Да, — ответила я и назвала себя.
— Ну а я от вас через дорогу, в тридцать втором. Приятно познакомиться.
Я бы, конечно, остановилась и поддержала разговор, если бы не торопилась на интервью с бывшим членом ИРА[14], который стал писателем-романистом, поэтому я только сказала: «Может, заглянете как-нибудь на огонек». Ответом была радостная улыбка… можно было понять ее как знак согласия, а можно — как новое свидетельство ошеломляющей закрытости и неискренности жителей этого города. Однако сам факт, что она остановилась познакомиться и перебросилась со мной парой реплик (да еще и сделала комплимент), придавал мне силы в течение всего дня.
— С тобой в самом деле заговорила соседка? — удивилась Сэнди, когда я позвонила ей вечером. — Удивительно, что это не попало в экстренный выпуск новостей на Си-эн-эн.
— Да, это и впрямь серьезное событие. И представь — сегодня даже солнце выглянуло.
— Господи, что же с нами будет? Только не говори, что тебе кто-то улыбнулся на улице.
— А вот представь, так и было. На аллее у реки. Дядька, который выгуливал собаку.
— Что за собака?
— Золотистый ретривер.
— Да, у этих хозяева обычно симпатичные.
— Согласна на сто процентов. Но ты не представляешь, как там красиво у реки. И всего три минуты до моих дверей. Я понимаю, может, прозвучит глупо, но вот гуляю я там у Темзы, а в голову приходит: похоже, я наконец обрела точку опоры.
Подобными чувствами я поделилась с Тони, когда он стоял, обводя взглядом строительный мусор, среди которого мы жили.
— Не отчаивайся, — сказала я, — разруха рано или поздно закончится.
— Я не отчаиваюсь. — Но голос его звучал безнадежно.
— У нас будет не дом, а загляденье.
— Уверен, так оно и будет.
— Ну ты что, Тони. Все наладится.
— Все прекрасно, — отвечал он безжизненным голосом.
— Хотела бы я верить, что ты и в самом деле так думаешь.
— Я и правда так думаю.
С этими словами он удалился в соседнюю комнату.
Но когда на другой день я проснулась в пять утра, обнаружилось, что все вовсе не прекрасно.
Потому что мой организм вдруг повел себя как-то странно.
И в эти первые мгновения, когда еще ничего не было понятно, кроме одного — что что-то идет не так, меня вдруг охватило чувство, которого я не испытывала годами.
Страх.
Глава 4
Казалось, ночью меня внезапно атаковали полчища клопов. Я проснулась от мучительного зуда — вся кожа была словно воспалена, все тело горело, и, как я ни чесалась, легче не становилось.
— Никакой сыпи я не вижу, — сообщил Тони после того, как обнаружил меня голую в ванной, где я пыталась содрать с себя кожу.
— Я же не придумываю, — зло пробормотала я, решив, что он подозревает у меня психоз.
— Я и не говорил. Просто…
Я осмотрела себя в зеркале. Он был прав. На коже не было никаких повреждений, кроме царапин, которые я сама нанесла себе ногтями.
Тони наполнил ванну горячей водой и помог мне в нее забраться. В первый момент было чувство, что меня ошпарили, но, когда я чуть привыкла к обжигающей воде, стало легче. Тони сидел рядом, держа меня за руку, и рассказывал очередную свою уморительную историю о том, как он, делая репортаж о межплеменной розни в Эритрее, подцепил вшей, так что пришлось срочно брить голову у местного цирюльника.
