Чарльз Буковски - Хлеб с ветчиной
— Я прочитала все ваши сочинения, основанные на личных наблюдениях за визитом президента в Лос-Анджелес. Я была там. Некоторые из вас, как я заметила, не смогли, по тем или иным причинам, присутствовать при его речи. Для тех, кто не был на встрече с президентом, я бы хотела прочитать сочинение Генри Чинаски.
В классе воцарилась зловещая тишина. Я числился самым неприятным и никем не признаваемым учеником. Эта акция для всех учащихся была настоящей пыткой, будто острый нож шинковал их сердца.
— Оно очень художественное, — добавила миссис Фритаг и начала читать мое сочинение.
Все слушали. Для меня лично мои собственные слова звучали здорово. Они заполнили классную комнату от одной доски до другой, бились о потолок и отскакивали вниз, они покрыли туфли миссис Фритаг и засыпали пол. Самые красивые девочки нашего класса стали бросать на меня испуганные взгляды. Все крутые парни просто на говно изошли от злости, потому что их сочинения ни хуя не стоили. Я упивался своими словами, как истерзанный жаждой человек. Я даже сам начал верить в то, что выдумал. Я возрождался. Я видел Джуана, сидящего в нашем классе, и как я при всех бил его по харе. От нетерпения мои ноги то вытягивались, то поджимались. Но все это слишком быстро закончилось.
— На этой грандиозной ноте, — объявила миссис Фритаг, — я заканчиваю урок и отпускаю всех…
Ученики поднялись и стали собираться.
— Кроме Генри, — закончила учительница. Я сел на свой стул, а миссис Фритаг стояла у доски и смотрела на меня. Потом она сказала:
— Генри, ты был там?
Я сидел и думал, как же мне ответить? Но ничего не придумал и сказал:
— Нет, я не был там. Она улыбнулась.
— Это делает твое сочинение по-настоящему замечательным.
— Да, мэм…
— Ты можешь идти, Генри.
Я встал, вышел из класса и пустился в свой ежедневный путь домой. Так вот, значит, что им нужно — ложь. Красивая ложь. Они хотят, чтобы им вешали лапшу на уши. Люди — болваны. Оболванивать их для меня оказалось проще простого. Я оглянулся — Джуана и его приятелей у меня за спиной не было. Жизнь стала лучше.
20
Временами мы с Франком были дружны с Чаком, Эдди и Джини. Но, в конце концов, обязательно происходил какой-нибудь инцидент (обычно виновником казуса был я), и меня изгоняли из компании, а следом за мной и Фрэнка на правах моего друга. Но мы с Франком здорово проводили время и вдвоем. Мотались по всему городу автостопом. Одним из излюбленных наших мест была киностудия. Поднырнув под забор, поросший высокой травой, мы проникали на территорию студии и глазели на огромные стены и ступени, которые использовались при съемках фильма о Кинг-Конге. Мы бродили по декоративным улицам, разглядывали дома-муляжи. Все здания состояли лишь из фронтонов, за которыми ничего не было. Мы облазали всю территорию вдоль и поперек, пока нас не вычислила охрана и выгнала прочь. Тогда на попутках мы стали ездить на пляж в парк Смеха. Мы проводили там по три-четыре часа и изучили все досконально. Паршивое это было местечко. Люди гадили, где попало, и повсюду валялись пустые бутылки. Стульчаки в туалете были обосраны. После закрытия на территории парка ночевали бродяги. На самом деле ничего смешного в этом парке Смеха не было. Поначалу нам понравился Зеркальный лабиринт, но как только мы научились из него выбираться, интерес пропал. Мы с Фрэнком никогда никого не задирали и ни в какие драки не ввязывались, Мы просто познавали мир. На пристани показывали документальный фильм о кесаревом сечении, мы не могли не посмотреть. Кровавое зрелище. Каждый раз, когда врач делал женщине надрез, кровь била струёй, фонтаны крови, но зато потом он извлекал из нее младенца. И еще мы ходили рыбачить, а потом продавали наш улов старым еврейкам, которые сидели на скамейках в парке. Много раз отец бил меня за то, что я убегал с Фрэнком, но я рассуждал так: все я равно он найдет повод, чтобы выпороть меня, так пусть уж лучше лупит за мою веселуху.
Но у меня по-прежнему были проблемы с другими ребятами нашего квартала. И частенько мой отец был тому причиной. Например, он купил мне костюм индейца, а к нему лук и стрелы, тогда как другие ребята имели снаряжение ковбоев. И снова, как и в школе, я оставался один против всех. Эти ковбои окружали меня, держа наготове свои пистолеты, и когда улизнуть от них не удавалось, я вставлял в лук стрелу, натягивал тетиву и ждал. Но они всегда отступали. Я никогда сам не надевал этот злосчастный индейский костюм, пока отец не заставлял меня.
С Чаком, Эдди и Джини продолжалась старая история: они меня принимали, я чего-нибудь вытворял, и меня изгоняли.
Однажды после обеда я стоял возле своего дома в одиночестве. С компанией Чака я не контактировал. Я выжидал, пока они забудут последнюю мою выходку, которая их разозлила. Делать было нечего. Вокруг белое пространство и скука ожидания. Я устал торчать на одном месте и решил прогуляться до бульвара Вашингтона, потом на восток до кинотеатра и вернуться обратно по бульвару Адамса, пройдя мимо церкви. Я тронулся в путь и вскоре услышал голос Эдди:
— Эй, Генри, иди сюда!
Ребята стояли в проулке между домами — Эдди, Фрэнк, Чак и Джини. Они склонились над большим кустом и что-то разглядывали.
— Давай сюда. Генри!
— Что там?
Я подошел к компании.
— Смотри, сейчас паук будет жрать муху! — похвастался Эдди.
Я тоже склонился над кустом. Паук соткал паутину между ветвей, и муха попалась в нее. Теперь хищник был в предвкушении и очень возбужден. Пытаясь вырваться на свободу, муха бешено жужжала, сучила ножками, но все бесполезно — паук все больше и больше оплетал ее крылья и тело паутиной. Он кружил и кружил вокруг своей жертвы, пока не заключил ее в кокон. Хищник был огромен и ужасен.
— О, сейчас он нападет на нее! — заорал Чак. — Смотрите, сейчас он вонзит в нее свои клыки!
Я протиснулся вперед и ударом ноги смахнул паутину вместе с пауком и мухой.
— Какого черта? — взвился Чак.
— Ты, урод! — заорал Эдди. — Ты же всех обломал!
Я слегка отступил. Даже Фрэнк в изумлении вытаращился на меня.
— Порвать ему очко! — завизжал Джини.
Они преграждали мне путь на улицу, и я кинулся вперед по проулку во двор чужого дома. Друзья бросились за мной. Я пересек двор, забежал за гараж и наткнулся на шестифутовую изгородь, увитую виноградными лозами. Пришлось перемахнуть через преграду. Я пересек следующий двор, форсировал еще одну изгородь и оказался в параллельном проулке. Выскочив на улицу, я оглянулся. Чак влез на изгородь и собирался уже спрыгнуть в проулок, но поскользнулся и свалился обратно во двор прямо на спину.
