Имре Кертес - Английский флаг
Но Боже мой, что это был за человек! Посланец смотрел на него со все большим изумлением. Он был в походном костюме туриста, весь, с головы до ног, в крупную клетку; в эту жару на нем были спортивная куртка и брюки гольф, башмаки, шерстяные носки, а на голове красовалась кепка с козырьком, сшитая из того же клетчатого материала. Шагал он, словно на ходулях с осторожной уверенностью пробираясь по какой-то, хорошо известной ему трясине; на длинном носу сидели очки в золотой оправе; дружелюбная улыбка открывала зубной протез из чистого золота.
Как он оказался здесь, в этой безлюдной местности, причем именно в тот момент, когда в нем возникла необходимость? Кто он: паломник — или местный житель; реальность — или плод фантазии?.. Посланец терялся в догадках.
Во всяком случае, человек этот был тут, и он говорил: сомневаться в его реальности было невозможно. Как же, как же, он с удовольствием им поможет, блеснули его глаза; он вытянул длинную руку с большой костлявой кистью, но вытянул ее в направлении, прямо противоположном тому, которое имел в виду посланец. Стало быть, вы интересуетесь местной достопримечательностью? Ступайте в ту сторону, только поторопитесь, программа вот-вот начнется: там и кино, и музей, исторические руины и современные произведения, живым — зрелище, мертвым — упокоение; программа — разнообразна и поучительна, к тому же выверена по минутам, соответствие расписанию гарантировано, для каждого пункта — свой специалист, лектор или гид.
— Что-что?.. Что это вы говорите такое?! — ошеломленно смотрел на него посланец.
— Все так и есть, — улыбнулся человек.
— Вы что, там уже были? — с подозрением смотрел на него посланец.
— И не раз, — прозвучал гордый ответ.
— Зачем? — последовал резкий, как выстрел, вопрос.
— Я здесь живу недалеко, человек я одинокий; что мне делать по воскресеньям? — Незнакомец смотрел на посланца сердито, почти с упреком.
— Пойдем! — сказал посланец, беря жену под руку и поворачивая ее в указанном направлении. Человек этот — скорее всего, сумасшедший; если не сумасшедший, то, наверное, негодяй; что ж, какая разница: скоро выяснится, правду ли он сказал.
Они прошли всего несколько шагов — и оказались на вершине холма в форме усеченного конуса; легкое дуновение ветра освежило их разгоряченные лица; посланец невольно улыбнулся — так мы встречаем ожидаемое приветствие, — потом сделал глубокий, сосредоточенный вдох: так гурманы дегустируют аромат выдержанного вина… Но без помех работать ему, кажется, не удастся; глаза его сощурились от почти нестерпимого блеска: в некотором отдалении лучи солнца совершали безумную пляску на стеклянных и металлических плоскостях. Неужели автобусы? Да, это были автобусы, по всей видимости пустые, в ожидании своих пассажиров; почти полдюжины их замерло на парковочной площадке; они никак не могли относиться к парку местных транспортных средств: тем, серым и обшарпанным, было бы стыдно среди этих синих, красных, желтых, зеленых и коричневых шедевров автомобилестроения, некоторые горделиво несли на себе второй этаж, были оборудованы кондиционерами, и даже у самого скромного на боку красовалась яркая эмблема какой-нибудь турфирмы, прельщая путешественников громогласными обещаниями неслыханного комфорта и сервиса. Посланец подошел ближе, чтобы получше их рассмотреть: он видел названия городов, стран, далеких и близких, едва ли не со всех континентов Земли. Удар был неожиданным: на присутствие туристов он уж совсем не рассчитывал; хотя, если хорошенько подумать и даже если не принимать во внимание слова чудака в клетчатом, то не он ли сам виноват, что это обстоятельство застало его врасплох? Туристы — как муравьи: по крошке, по зернышку, неутомимо растаскивают они значимость вещей; каждым отдельным словом, каждой фотовспышкой чуть-чуть истирают, замасливают окружающую их немую весомость, — он должен, должен был предусмотреть, что эту возможность противник ни за что не упустит. Куда же они подевались? — с горьким любопытством огляделся он вокруг; то ли как раз имел место производственный перерыв, то ли, наоборот, приготовленные для них зрелища были в самом разгаре — этого он не мог понять; туристов нигде не было видно, и право владения пустынной этой территорией могли сейчас оспаривать у него лишь оставленные людьми автобусы с исходящей от них молчаливой угрозой.
Голос жены заставил его обернуться; торопливо шагая вперед, он оставил ее позади, и теперь она звала его. Она на что-то показывала; посланец поднял голову, чтобы проследить, что находится в направлении ее вытянутой руки.
— Смотри, ворота! — сказала женщина.
Да: на самом гребне холма, на границе земли и пустоты, где кончался крутой склон и воображение угадывало провал, стояли одинокие двустворчатые ворота, казалось ведущие в небо.
Посланец двинулся к ним с нарочитой медлительностью, словно осторожность эта определяла масштаб его надежды: неужели — те самые ворота?
Да, это вполне могли быть они; почему бы и нет: сам характер ландшафта и эта, видная отовсюду точка на верхней кромке склона — все словно создано для того, чтобы там стояли ворота. Как говорится, гипотеза имеет право на существование; вот только внезапное сердцебиение совсем ни к чему: конечно, сердце, оно без памяти набрасывается на каждый, даже пускай недоказанный шанс, увлекая на ложный путь разум, трезво взвешивающий факты; ведь логика памяти говорит: ворота должны были бы быть больше, а те, что видны отсюда, слишком уж незначительны, еле заметны, они теряются среди прочих деталей ландшафта, они почти смешны; а этот орнамент на створках! эти узоры! эти завитушки! Замысловатое переплетение чугунных кос, прядей и нитей, что перетекают друг в друга, пересекаются, низвергаются лавовыми каскадами, взаимосвязанными, словно дороги судьбы, — где они? Орнамент на этих воротах до того примитивен, что нет взгляда, который моментально не расшифровал бы его: ромбы, заурядные чугунные ромбы, вертикальными прямыми разделенные на параллельные ряды, с утолщениями в местах пересечения; нет, ничего не скажешь, работа хорошая, но это вовсе не то изощренное, возведенное в ранг искусства ремесленное изделие, каким оно должно бы быть; и все-таки, несмотря ни на что, все-таки это ворота; несомненно, ворота.
— Я вижу там, в середине, какие-то буквы, — сказала жена; они стояли слишком далеко, чтобы ясно различать сочетания букв — по всей видимости, два слова, которые, будучи вплетены в рисунок, казались отсюда всего лишь дополнительными завитушками. — К… ка… — пыталась она разобрать надпись.
— «Каждому свое», — подсказал ей посланец.
Она онемела; отвернувшись и склонив голову, она похожа была на сконфуженного ребенка, которого в разгар самозабвенной игры вдруг пристыдили за что-то.
— Странно, — тихо сказала она.
— Это точно, — улыбнулся посланец. — Для многих — наверняка странно. Но есть тут кое-что, заслуживающее внимания… надо только догадаться, — добавил он.
Женщина испытующе смотрела ему в лицо.
— Нашего внимания — тоже?
Посланец молчал.
— Ты меня задерживаешь, — сказал он через некоторое время. — Мне нужно идти.
Он широкими шагами двинулся вверх по склону и в два счета оказался возле ворот.
— Мне нужно все посмотреть, — пробормотал он.
Но той, для которой предназначалось это поспешное объяснение, больше похожее на отговорку — жены, — рядом не было. Он обернулся: она одиноко, потерянно стояла на прежнем месте. Она ни шагу не сделала следом за ним, не шевельнулась, чтобы его догнать; она лишь проводила его глазами, которые казались измученными от безрезультатной борьбы со слепящим солнечным светом. Подняв руку к лицу, тоненькой, жалкой тенью этой она пыталась защитить глаза; расстояние и безграничная пустота пространства внизу делали фигуру ее маленькой и бесконечно хрупкой, и посланец на минуту поддался щемящей безымянной жалости, которую внушала ему эта ранящая сердце картина. Что он может сделать для этой женщины? Сложив ладони рупором, он поднес их ко рту.
— Я вернусь! — крикнул он, стоя на фоне створки ворот.
Лицо жены, казалось, свело судорогой от усилия, с каким она ответила ему.
— Когда?.. — долетел к нему ее голос, отозвавшись в нем каким-то странным чувством, удивительным ощущением узнавания — словно он уже слышал это когда-то во сне… Да, именно этот вопрос должен был тут прозвучать; и прозвучать именно так: беспомощно растворяясь в пространстве и все же многократно усиливаясь благодаря эху, словно — да, — словно это был не один вопрос, заданный одной женщиной, его женой, а немые души неисчислимых вопросов, обитающие на этом склоне и воскрешенные одним живым голосом; посланец вдруг содрогнулся, осознав, что на сей раз именно он должен дать на него ответ.
