Борис Кригер - Воспоминания Жанны Кригер
— Да как же «ничего нельзя поделать»? Всё поделаем, у нас уже все списки составлены, адреса имеются, нам домоуправы дали всё. Ждем сигнала. У меня и у моего напарника есть всё для них. Начнем с жидов…
А в Свердловске ведь евреев не так уж и много. До войны их вообще были считанные семьи, а потом остались только те, кто не захотел возвращаться в освобожденные города после эвакуации. И вот сидит на заднем сиденье воин татарского происхождения и слушает, как уральский филиал «Памяти» намеревается лихо решить еврейский вопрос в отдельно взятом городе. Не знаю уж, нравилась ему программа или нет, но молчал, не возражал. А шофер остановился только затем, чтобы сменить в груди воздух. Сменил, и продолжил:
— С жидами покончим, за татарву возьмемся. А то гляди–ка, расплодились: в собаку палку кинь — в татарина попадешь.
Как подскочит на сидении бравый солдат, аж башкой о крышу ударился, как взовьется:
— Ах вы, гады, говорит, я войну прошел, кровь проливал за эту страну, а вы, пороха отродясь не нюхавшие, собираетесь меня убивать!
В драку лезет, вот–вот сцепится с шофером, да еще дамочка подзуживает водилу: «Пральна, — говорит, понаехало татар — пруд пруди, а зачем они тута, ежели русским квартир не хватает?» Моя знакомая бросила шоферу деньги, потребовала остановки и вытащила за рукав своего муженька. И решила поведать об этом эпизоде мне. Наверное, это была последняя капля, переполнившая чашу моего терпения. Все настойчивее стала думать о том, что надо уносить ноги, пока целы. Но не все меня понимали. Свекор говорит: «Ты паникерша, чего испугалась? Да мало ли кто и что может ляпнуть!» Но эти разговоры на меня не действовали. Я ему отвечала: ты так говоришь, потому что мало знаешь. Я хорошо запомнила мамины рассказы о кишиневских погромах. Там ведь тоже сначала шли обычные черносотенские разговоры. И никто не верил, что они могут вылиться в такое жестокое побоище, что погромы возможны. Нет, мы знали, что такое озверевшая толпа, вышедшая на улицы, чтобы убивать и грабить. Сколько евреев заплатило жизнью за это неверие! Не хочу повторить их опыт. К тому же всегда считала: только на мне лежит ответственность за моих сыновей. Вернее, прежде всего на мне. И я не могу допустить, чтобы они пережили то, что пережили их дедушки и бабушки. Вопрос еще, переживут ли. Сказала мужу:
— Юра, забираю детей и уезжаю в Израиль!
Он не хотел ехать. Но легко сказать «забираю». Они же у меня уже взрослые! Согласятся ли? Начала уговаривать Бориса. Тут особых проблем не возникло. Он быстро понял меня и дал согласие. С Мишей оказалось много сложнее. Он в то время работал в закрытой организации «Почтовый ящик» в Новосибирске. Приехал на побывку, я ему и говорю:
— Миша, мы уезжаем в Израиль.
— Кто это «мы»?
— Мы — это Боря, я и ты!
А он и слышать ничего не хочет. Хотя ему особо и не за что было держаться: высоких должностей не занимал, никакой синекурой не пользовался — обычный рядовой инженер с минимальной зарплатой. Правда, к тому времени у него уже была девушка. И вот давай мы с Борей его уговаривать, рассказываем о положении в стране, о том, что в период безвластия может быть абсолютно все. Но к тому времени уже просочилась в русские газеты информация о том, что в Израиле далеко не все в порядке для новых репатриантов. Сложно с работой, с жильем. Мы с Борей ему выкладываем своим аргументы, а он в ответ:
— Что там делать — по помойкам лазить? На базарах фрукты и овощи с пола подбирать?
Много было всяких разговоров. И тогда я сказала:
— Как хочешь, но меня ничто не остановит. Брошу тебя здесь и оставайся со своей Россией!
А он:
— Никогда не поверю, что ты бросишь отца!
— Я его и не бросаю. Захочет приехать — приедет, но мы больше не можем оставаться здесь, неужели не понимаешь, насколько все серьезно?! Или ты хочешь на своей шкуре испытать, что такое еврейский погром?
И он согласился поехать с нами. Подала я документы на выезд, жду вызова из Израиля. С Мишей условились, что как только я получаю вызов, даю ему телеграмму: «Дядя приехал, приезжай!» С тем он и вернулся в Новосибирск. Ждать пришлось долго. Но все–таки я дождалась. Понимаете, жизнь у меня складывалась так, что я не помню, чтобы чему–то обрадовалась. А получила из Израиля вызов — это для меня стало настоящей радостью! Настолько я уже была готова к этому отъезду. Послала Мише условленную телеграмму, он тут же приехал, снял копию вызова и стал оформлять выезд. Итак, мы покинули Россию. Уезжали рискованно. В самом деле, не то что родственников, даже знакомых у нас в Израиле и близко не было. Собираемся. Сосед, хирург, говорит: «Оставляешь своего Юрку? Правильно! Возьми меня! Все буду делать, даже посуду мыть, только возьми!» Друзья наше решение одобрили. Все интересовались, когда отъезд, говорили, правильно делаешь. А с антисемитами я больше не встречалась.
Отправлялись без багажа. Три чемодана — вот и весь наш скарб. Мы, разумеется, не одни решили покинуть Россию. Один наш хороший знакомый, начальник производства, тоже поднял свою семью. А мне надо выбрать место, куда направиться, где осесть с сыновьями. Спрашиваю:
— Ты куда едешь, Феликс?
— В Кирьят — Ям, — отвечает.
А для меня это название ничего не значит.
— Где находится Кирьят — Ям?
— На морском берегу.
Это уже кое–что. Для меня берег моря значит много. Я же столько лет прожила в Туапсе — морячка! И я ему говорю:
— Ну, решено, Феликс, поедем вместе.
Сели в поезд на Будапешт, там побыли несколько дней, а затем — на самолет, и сошли с трапа в аэропорту им. Бен Гуриона. Но еще по дороге в Венгрию сыновья преподнесли мне сюрприз. Оказывается, они собрались жениться! Говорят, что будут вызывать своих девушек. Легко сказать. Но у обеих девушек есть дети, четыре года и пять лет, а кроме того, они не еврейки. И мужа рядом нет, не с кем посоветоваться. И у меня сразу же поднялось давление. Что с ними делать? Не хочу сказать, что я такая уж строгая идише–мама, но хочу, чтобы у меня была нормальная семья. Как же тут не поднимется давление, если я не знаю, кого приведут мои сыновья? Миша давай меня успокаивать. Традиционные слова: она очень хорошая. Борис молчит, ни слова. Правда, его девушку я однажды видела, но о том, что у нее есть дочка — понятия не имела. Вот с таким расстройством я приехала сюда.
Глава шестнадцатая
Жизнь начиналась сызнова
Прилетели. Вышли на трап, а вокруг такой праздник! Нас встречают деятели еврейского агентства Сохнут, какой–то религиозник, тут же стоит и президент страны Шамир. Смотрит он на меня, а у меня давление поднялось под двести. Тяжело, да еще и после перелета. А он почему–то выбрал меня и говорит: «С откуда вы? " Он же из Украины, и выговор у него не русский — украинский. Я назвала город. Он зацокал языком. А тут сразу же телевизионщики налетели, стали снимать, фотографы. В общем, с места в карьер стала я новой израильской звездой. Поговорили мы с президентом, мне стало плохо, идти не могу. Сыновья меня тут же повели в медпункт. Врач померила давление — сто девяносто на сто десять. И говорит: «Я не могу дать вам никаких лекарств. Надо немедля вызвать амбуланс и отправлять в больницу». Ничего себе перспектива: начинать жизнь в новой стране с больницы. Да и на кого я оставлю мальчиков своих? «Какая больница? — говорю, — никуда я не поеду!» Достала свои, советские лекарства, приняла их, немного отлежалась, попила воды. Чувствую, стало полегче. Ну и пошли мы в зал для прибывших репатриантов. А там всякие угощения. Мы хоть поели по–человечески. Голодные же были, потому что в Будапеште нас кормили какими–то концентратами, мягко говоря, не возбуждающими аппетит.
Начали оформлять документы. Ко мне пристали с вопросом: «Где твой муж?» А что я отвечу? Ну, не приехал, что тут поделаешь. «Как это — нет мужа?» — спрашивают служащие. «Да так, он остался в России!» А допытывались так по той причине, что многие обманывали министерство абсорбции и социальное обеспечение. Приезжали вместе, а регистрировались врозь, и таким образом получали большее пособие. Потому что по каким–то не очень умным правилам семейной паре начисляют пособие меньше, чем двум отдельно живущим пенсионерам. Есть такая лазейка, и репатрианты узнали о ней и пользуются, иногда успешно, если обман не раскрыт. Вот и мне не хотели верить, никак не могли признать, что я приехала одна. Вызывали по одному то Борю, то Мишу: «Где отец?» А кончилось все тем, что деньги дали только Мише, а мы с Борисом были вдвоем, я проходила у них, как мать–одиночка. И нам денег не дали, потому что неизвестно, куда подевался Юра.
Уже в аэропорту я поняла, что сделаю глупость, если поеду в Кирьят — Ям. Почему? На севере страны главный город Хайфа. И во все эти кирьяты люди ездят через Хайфу. И я тут же все переиграла и детям говорю: «Едем в Хайфу!» Они удивились оба: «Как Хайфа? Мы же собирались в Кирьят — Ям»? Я им отвечаю: «Море есть и в Хайфе, но, кроме того, там есть и Сохнут, где оформляют документы и куда придется частенько обращаться». Ну, а там развозили всех по желанию. Называй город или поселок — и тебя везут.
