Айи Арма - Осколки
— Большое вам спасибо, — сказал Баако, вылезая из машины на своей пустынной улице.
— Заезжай, когда будет время.
— Да ведь не на чем заезжать-то.
— Это уж точно. У нас есть министерство общественного транспорта, только вот транспорта нету. Система!
— Может быть, заглянете на минутку?
— Не могу, мне надо ехать. А ты заходи — ну, хоть в школу. Буду рад тебя повидать.
— Огромное вам спасибо.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Араба еще не оправилась после родов, но в ней уже проснулась ее обьгчная любовь к острой и обильной еде. В среду, едва вернувшись с работы, Баако услышал, что она его зовет, и испуганно бросился в ее комнату, а когда вбежал к сестре, то поначалу подумал, что его страхи оправдались — у Арабы был такой же затравленный вид, как после неудачи в новом родильном отделении, — но, приблизившись к кровати, увидел, что сестра хоть и слабенько, но счастливо улыбается. Баако присел на край кровати, и Араба взяла его руки в свои и стала поглаживать их, и казалось, что это доставляет ей истинное удовольствие.
— Ты был такой заботливый, Баако, — сказала она. — Мне ужасно совестно, что я доставила тебе столько хлопот. И в больнице ты дал мне свою кровь…
— Пустяки, всего пинту, — прервал ее Баако. — И я сразу же принял лекарство, которое восстанавливает кровь, так что ничего даже не почувствовал.
— Да ведь не только кровь… — Араба вдруг засмущалась, отпустила его руки и, отвернувшись, принялась поглаживать головку младенца. — Ребенок! Ты подарил мне ребенка.
— Ну, за это уж ты Квези благодари. Муж-то вроде он.
— Ох, Баако, и язык же у тебя! — Араба хихикнула, прикрыв рот ладонью. — Смотри, если ты будешь меня смешить, я могу умереть. У меня ведь еще все внутренности не на месте. Нет, серьезно, Баако, мне хотелось тебе сказать, что, если б не ты, я бы и этого ребенка потеряла.
— Это он сам тебе сказал?
— Ох, Баако, ты меня убьешь! А я тебе правду говорю, и надо верить. Знаешь, сколько раз у меня ничего не получалось?
— Ну, такое вроде бы только мужья знают.
— И все-таки я скажу тебе, Баако. Пять раз. — Араба пересчитала пальцы на левой руке. — Пять раз у нас ничего не получалось. Это было тогда, когда ты писал такие письма, что мы уж и не надеялись тебя увидеть. А потом заболел.
— Я и правда болел.
— Первые несколько месяцев все у меня шло, как у всех, а потом, когда я уже начинала радоваться, что вот, мол, теперь и у меня будет малыш, он рождался раньше времени, мертвый, а я чуть не до смерти исходила дурной кровью. Видишь, какое благо для нас твое возвращение? Ты уже подарил мне счастье — ребеночка. И я уверена, будут и другие благодеяния.
— Ну… не знаю.
— Ты только не уезжай от нас, Баако. Оставайся с нами, и ребеночек будет под твоей защитой. Это ведь твой ребенок, Баако. Я дам ему твое имя.
— Разве не отец выбирает имя?
— Конечно, отец. А я только помогу ему, чтобы он правильно выбрал. Мужчины думают, они верховодят в жизни, — сказала Араба, улыбнувшись, — так зачем их разубеждать?
— Квези не согласится.
— Еще как согласится! Знаешь, где у мужчин главный диктатор?
— И это говорит женщина, у которой все внутренности не на месте?
— Хочешь, поспорим?
— Давай.
— Что ты потребуешь, если я проспорю?
— Плюнуть на этот дурацкий ритуал — Выход в мир или как он там называется.
— Не такой уж он дурацкий, — со смехом сказала Араба. — Что ж, ладно. Только я-то не проспорю. Зато если проспоришь ты, то будешь PP.
— Какой такой РР?
— Распорядитель ритуала.
— Ну-ну. — Баако встал.
— Ой, подожди, Баако, не уходи. — Араба снова взяла его руки в свои и крепко сжала; оба замолчали. Баако глянул на ребенка. Младенчество, детство, годы учения… Мысль о том, что кому-то предстоит через все это пройти, опять нагнала на него тошную тоску, и внезапно ему показалось, что в комнате слишком душно и слишком тесно от человеческих тел — Араба, ребенок, он сам…
Баако отвернулся и увидел свою мать: она подошла совершенно бесшумно и теперь смотрела на брата и сестру широко открытыми, радостными, детскими глазами, а когда Баако ее заметил, проговорила:
— Ай-ай-ай, это что же: сестра завлекает брата или, наоборот, брат сестру?
— Мужчина попадается в женскую паутину, потому что женщина умнее мужчины, — сказала Араба, отпуская руки брата. Присутствие еще одного человека успокоило ее, теперь она не боялась, что останется наедине с младенцем, а поэтому расслабилась, вытянула ноги и опустила голову на подушку. Зато лицо матери вдруг стало тревожным.
— Ох, до чего же это трудно — растить детей, — сказала она.
— Так ведь они уже кончились, твои трудности, — заметила Араба. — Баако-то с нами. Дождались наконец. — Баако ощутил тупую тяжесть в затылке, усиленную тягостным для него молчанием, которое, как он с тоской понимал, ему следовало заполнить — звуками, словами, обещаниями, быть может. Но он не мог заставить себя говорить, и ему становилось все хуже, все невыносимей. Тогда заговорила его мать.
— Араба, — начала она, — я, конечно, понимаю, ты еще не совсем оправилась, но скажи: тебе не кажется, что этот младенец поторопился и выбрал ужасно неподходящее время, чтобы появиться на свет?
— Ох, мама, я так счастлива, что он у меня есть, и не надо мне, чтоб было по-другому!
Лицо матери посуровело.
— Да я не об этом толкую. — Она помолчала. — Я говорю про Выход в мир.
Араба удивленно и непонимающе уставилась на свою мать, но, видимо, постепенно до нее дошло, в чем дело, потому что она даже села на кровати, а ее лицо стало серьезным и озабоченным.
— Поняла наконец? — спросила Эфуа.
— Да понять-то поняла…
— Тогда вот что надо сделать…
— Что это у вас за таинственные дела? — вмешался Баако. — Или мне не полагается знать?
Какие там таинственные! — отмахнулась Эфуа.
— Вас, мужчин, эти земные дела не касаются, — насмешливо сказала Араба. — Разве Наана тебе не объясняла, что такое мужчина? — Она расхохоталась. — Ну, тогда слушай. Мужчина — это дух, таинственный и свободный, он очень ненадолго спускается к нам и живет в теле, подаренном ему женщиной, продолжательницей рода; он живет, как в ловушке, как солнечный луч, который случайно заглянул в мышиную норку. — Араба хохотала так неудержимо и громко, что ей стало больно. Она попыталась сдержаться, успокоилась и закончила: — Мужчины, значит, просто призраки, духи, вот что говорит Наана.
Матери почему-то не понравился этот рассказ, она нахмурилась и замолчала. Потом, после угрюмой паузы, сказала:
— Сегодня уже третий день с тех пор, как пришел наш маленький странник. Где у тебя календарь?
Баако снял со стены огромный календарь. Вернее, сам календарь был обычных размеров — большой была яркая картинка, рекламирующая какое-то снадобье под названием «Супер-экстра-отбеливающий крем». Она изображала двух африканцев с успешно отбеленной кожей ядовито-желтого цвета. Вокруг них и чуть сзади толпились черные люди, с восхищением взирающие на отбеленную пару.
Эфуа взяла в руки календарь, несколько секунд завороженно рассматривала картинку, потом перевела взгляд ниже.
— Какое у нас сегодня число? — спросила она.
— Двадцать восьмое сентября, — ответил Баако.
— Месяц, значит, почти кончился, — сказала Эфуа. — Хм, среда… Да, плохое время. Что же нам все-таки делать с Выходом в мир?
— А я думал, что существуют традиционные сроки, — вмешался Баако. — Ну, неделя там, месяц после рождения. Разве нет? — Но ни сестра, ни мать, казалось, не слышали его слов.
— Уже через неделю после получки от ритуала не будет никакого проку, — сказала Эфуа.
— Что верно, то верно, — энергично поддержала ее Араба. — У нас ведь теперь как? Пара дней — вот тебе и вся получка.
— Правильно, — сказала Эфуа. — Выходит, надо собирать народ в первую субботу после получки.
— А когда у нас в этом месяце получка? — спросила Араба.
— Что-то я как следует не помню, — ответила Эфуа.
— У ответственных работников — двадцать шестого сентября, — нараспев произнес Баако, стараясь, чтобы сестра и мать не заметили сарказма в его голосе, — у рядовых работников — двадцать девятого сентября, у рабочих — третьего октября. Я вычитал это на доске приказов в телестудии. — Сарказма никто не заметил.
— Так. Восемь дней ему исполнится… четвертого, — сказала Араба.
— А вот и не четвертого! — Баако заговорил с детскими интонациями. — Сентябрь проходит в тридцать дней…
— Значит, пятого?
— Пятого.
— Четвертое — вторник, пятое — среда, — подсчитала Эфуа удрученно. — Бесполезное дело. А суббота — второго.
— Придется назначить Выход в мир на второе.
