Елена Лобачева - Хроники Птеродактиля
Федор пришел и на следующий день, и на следующий и так приучил Карину к своим приходам, что однажды, когда он не появился в привычное время, она испугалась и вспомнила, что не знает, ни где он живет, ни номера его мобильного, ни даже его фамилии. Поэтому, когда он все-таки появился, Карина протянула ему блокнот со словами: пиши.
Все так же молча, аккуратным почерком написал Федор все, что просила Карина.
Спустя месяц Карина знала, что были у Федора и жена, и сын. Десять лет назад сын был комиссован из армии инвалидом. Жена, как могла, ходила за сыном, смирившись с тем, что ни снохи, ни внуков ждать не приходится. Да видно, исподволь так иссушила ее тоска и безысходность, что когда прицепился к ней неизлечимый недуг, бороться не стала, тихо угасла, прихватив за собой через месяц и сына.
Федор не роптал на жизнь, убедив себя, что испытания на то и даются, чтобы укрепить стержень, который есть в каждом человеке, да не каждый этот стержень у себя видит. Федор свой стержень увидел, когда, схоронив жену, а потом и сына, оказался ненароком на своем жигуленке в глухом месте, он возвращался после очередного клиента. Фары выхватили из темноты съехавший в сугроб мотоцикл. Федор ахнул: зимой, в мороз — и на мотоцикле. Подойдя ближе, почувствовал неладное: паренек, почти ребенок, отчаявшись завести мотор, так и сидел на своем «сокровище», прикрыв глаза и уже ни на что не надеясь. Федор силой втащил паренька в машину, а тот и не понял поначалу, что происходит, — морозный сон уже приступил к своему делу. Трое суток не выходил Федор тогда из больницы, двух хирургов забраковал ради того, чтобы спасти парню его отмороженную ногу. И добился-таки своего. Ограничилось все ампутацией только двух пальцев. «Сжалилась гангрена, — сказал третий хирург, — видно, сильно ты за сына молился». Промолчал тогда Федор про сына, не стал поправлять хирурга. С тех пор эта привычка молчать осталась. «Мало кому она нравится, да это их дело. Вон Карина не жалуется, — тоже, ведь, на дороге подобрал. И обратно отвез. В этом и есть суть моего стержня, — размышлял Федор, — может, пришел час, когда этот стержень и подарит мне бумерангом хоть часть от того, что отнято было и загублено».
— Мам, это кто? — Никита ввалился в квартиру с двумя огромными сумками.
Карина смутилась. Федор неторопливо подошел, помог освободиться от сумок, повесил брошенную на стол куртку и молча вернулся к дивану, на котором до этого ковырялся с перегоревшей кофемолкой.
«Понятно, — подумал Никита, — до глухонемых докатились». И язвительно произнес:
— Я женюсь, между прочим.
Карина ойкнула и почему-то засмеялась. Отложив в сторону не желающую работать кофемолку, Федор отправился на кухню. Достал из холодильника принесенную накануне бутылку кагора, прихватил три бокала и, моргнув, дал понять Карине, что неплохо бы и еды какой соорудить по такому случаю.
Никита задумчиво перечислял достоинства невесты, будто узнал о них только что. Успокоил Карину, заявив, что знакомы они давно, но решение серьезное и поэтому скрывали до последнего. Почему до последнего? Потому что через восемь месяцев ты, мамуля, станешь бабушкой.
— Я, пожалуй, поеду, — сказал Федор вставая. — Позвони, когда в себя придешь и перестанешь то и дело смеяться.
Степан явился к Борису ни свет ни заря. Обосновались на кухне, сооружая завтрак, а заодно и разговор. Поскольку на двоих было только три яйца, решили сделать омлет, а не яичницу, как в прошлый раз. Разбили яйца, добавили молоко, немного муки и тертого сыра, взбили миксером и, поперчив и посолив, вылили все это на раскаленную сковородку с топленым маслом. Степан накрыл сковороду крышкой, убавил огонь и приступил к обсуждению последних событий.
Говорил Степан сбивчиво и торопливо. Казалось, он все время боится куда-то опоздать. Но главное Борис понял: ему снова придется звонить Карине, напрашиваться на тесное общение, в котором должна поучаствовать эта таинственная подруга Елена. Степан угадал со своим приходом. Сегодня выдался редкий день, когда занятий в институте не было, завтрашняя лекция начиналась со второй пары, читать ее предстояло третьекурсникам. Почти взрослым и почти воспитанным людям. Борис любил свою работу. Преподавательский труд давал иллюзию свободы и благополучия, а многолетняя практика выработала умение общаться с любым человеком при любых обстоятельствах.
— Ты должен поехать к Карине. И сделать это надо внезапно, без звонка, — Степан куском хлеба вымазал тарелку после омлета и вопросительно посмотрел на Бориса. — Почему неприлично? Близкие отношения должны обходить приличия. Приехал — и всё. Заодно увидишь, как ей живется на самом деле. Без декораций и грима.
Карина поняла не сразу, что скоро все изменится и произойдет это не из-за нее. Что делать, сын давно живет самостоятельно, у подруг уже внуки, пора бы и Никите. Воображение рисовало будущих внуков, семейные встречи, обеды по выходным, подарки детям. «Так, о подарках пора подумать сейчас. К свадьбе нужны подарки. И новое платье. Для меня. И…» — Карина вздохнула и пошла открывать дверь, в которую кто-то настойчиво звонил.
— Почему без звонка? Нет, нет, Борис, я одна, только привыкла, что мои гости предварительно звонят. Я не сержусь, но в следующий раз все-таки звони.
Карина с трудом сдерживала раздражение. Она не могла вспомнить, когда возникла неприязнь к Борису. Одно понимала — Федор здесь ни при чем. Все произошло раньше. Намного раньше.
Чтобы скрыть неловкость, Карина стала рассказывать о предстоящей женитьбе сына, о том, что и внук не за горами, что хлопот теперь будет много и ей придется крутиться и крутиться, так что…
Борис понимал несуразность прихода. Он с деланым участием пытался давать советы по подготовке свадьбы, по обустройству будущих отношений с невесткой.
— Подруг позовешь на свадьбу? Сколько их у тебя? — как бы между прочим проговорил Борис и сразу увидел: Карина насторожилась.
— Кто именно из подруг тебя интересует? — осипшим вдруг голосом спросила Карина.
Который день не выходит из головы Татьяны образ человека с платформы. Не может быть случайным такое сходство: и отчество, и главное — лицо. И еще… сердце подсказывает: жив еще ее сын и как весточка из прошлого — эта встреча с внуком.
В то страшное время, когда у нее отняли ребенка, насильно зачатого, но все равно любимого, долго лелеялась надежда вернуть сына. Потому что сыну своему успела дать имя. И это имя было внесено в тюремные документы. Из-за призрачного страха Татьяна боялась рассказать матери о ребенке. И только спустя годы, когда своими силами не удалось справиться с поисками, решилась поделиться бедой с Николаем. Да уж лучше бы не рассказывала. Помочь он не помог, а вот обвинить ее во всех смертных грехах умудрился. После его отповеди Татьяна на время забылась. Вышла замуж, родила дочь. С Николаем старалась о сыне не говорить. До поры, до времени. Жизнь не сладилась ни с первым мужем, ни со вторым. Дочь росла, и все невзгоды, которые бывают во всех семьях, Татьяна не считала обычными и проходящими. Нет, она их смаковала, доказывала, что источником всех бед ее жизни есть и будет не искупленная вина перед младенцем, жизнь которого началась и продолжается все это время без материнского участия.
«Я найду этого парня», — решила Татьяна и успокоилась.
Варвара, дождавшись, когда Татьяна отправилась наконец на свою московскую квартиру, заперла дверь на ключ и подошла к сундуку. Давно она не заглядывала в свои записи, да и с исходниками беда, — многое зависит от погоды, от времени года и оттого, водится ли тот или иной исходник в Подмосковье. Ей очень хотелось разобраться с тем, что осталось, а заодно и составить кое-что на всякий случай.
Простенький рецепт все-таки получился. С хитрым замыслом накатала Варвара к вечеру целую горсть горошин, ссыпала их в баночку из-под горчицы и, довольная, написав на бумажке «для Любы», уселась перед телевизором.
Шла передача, которая сначала показалась ей неинтересной, и совсем уж собралась Варвара переключить канал, как вдруг увидела на экране того самого художника. Нынешнего своего соседа, которому больше ста лет.
«А может, не только наша семья владеет секретом, — закралось сомнение в Варварину голову, — может, зря я так трясусь над пасьянсами?» Но тут вспомнился Яков, его наказы и опасения, и Варвара решила, что бывают разные жизни, и длина этих жизней зависит не только от ее пасьянсов, но и от многого другого, чего ей, Варваре, неведомо. А художник этот пусть живет: вон как убивается по брату своему, расстрелянному в сталинских застенках еще молодым, все рассказывает про жизнь, считая, что за брата своего доживает лишнее…
Наступил вечер, тихий и одинокий. Борис любил одинокие вечера. И проходили эти вечера в неизменном уюте разложенного на столе пасьянса. Обычно Борис загадывал желание и долго тасовал карты.
