Эдуард Лимонов - Иностранец в Смутное время
В большом, несколько комнат, номере актрисы сделалось еще более неоспоримым, что она своя в доску женщина, актриса. Она сделала с помощью кипятильника чай и по просьбе Соленова удалилась в недра крепости, пошла к дежурной по этажу, дабы попытаться достать для мужчин алкоголя. Сама актриса не пила уже семь лет. (Она-таки сорвалась за эти годы несколько раз. Приземлилась к удовольствию американской прессы на пару ночей в тюрьме, но выкарабкалась из тюрьмы с помощью адвоката и из алкоголя — с помощью таблеток.) Потеряв в процессе борьбы с алкоголем мужа, она зачем-то сближалась теперь с Паханом, может быть, ненадолго. Отмечая, что Пахан, вопреки его шести десяткам, вполне может соблазнить женщину и быть соблазнительным, Индиана все-таки не видел, зачем актрисе понадобился Пахан. Скорее всего, как и Индиана, она отвечала Пахану дружбой на дружбу, и будучи женщиной справедливой и благожелательной, простирала (может быть) свою дружбу до постели. Может быть, она не считала свое тело таким уж прямо бесценным подарком и дружелюбно позволила старому им воспользоваться. «Для меня это ничего не стоит, а ему — приятно».
Пахан переговаривался с Индианой ни о чем фразами, вроде: «Неплохо, да, в деревне. А дочка-то моя, талант, да?» «Да, хорошо в деревне, и дочка талант», — отвечал Индиана. Они дососали чай и тут отворились двери и вошло сразу много людей. Актриса. Восточный человек с картонным ящиком. Сразу три «чужих» женщины. Самая старшая была в форме с петлицами. Не в военной, но что-то вроде формы связи. Очевидно, это была неупотребляемая другими форма отеля. Двух остающихся женщин, помоложе, Индиана определил как. Шатенка с шиньеном. Пролетарского вида молодая блондинка.
«Вот, — сказала актриса, — греческий товарищ, торгующий с Вами бизнесмен, изъявил желание нас угостить».
«Мы можем угостить всю его Грецию, если нужно», — строго сказал Пахан.
«Не обижайтесь, пожалуйста, — грек широко улыбнулся. — …Я много слышал… вот скромное угощение».
Грек выставил две литровых бутылки виски и высыпал на стол яблоки, гранаты, мандарины и шоколад. Грек был в тапочках, в рубашке поло и в джинсах. Как будто вышел из своей квартиры в Афинах к соседям по лестничной площадке.
«Вы хорошо запаслись, — сказал Индиана. — Я издал две книги в Греции».
«Ресторан давно закрыт, — оправдалась актриса, — вот благородный Панайотис вызвался нас спасти». — Актриса оправдывалась потому, что кактус Пахан выглядел недовольным. Привыкший всех одаривать и устраивать и платить, он чувствовал себя уязвленным.
«Улыбнись, — сказала актриса. — Один раз это не ты, кто платит. Хорошо?»
«Гыгы-гы, это ты правильно, Викуля, меня проанализировала. — Сидя, он поймал ее рукой и притянул к себе за талию. — А ты с ним ни того, с коммерсантом?» — спросил он вполголоса.
«Не сходи, старый, с ума… Садитесь, уважаемые женщины».
«Мы столько наслышаны, и вот видим, она самая, — сказала старшая, с петлицами, — Виктория Федорова!»
«Это вы, правда вы?! — пролетарская блондинка смотрела на актрису с обожанием. — Мой муж не поверит мне. Сама Виктория Федорова!»
«На мое присутствие вам уже положить, вы не удивляетесь», — Пахан хрипло засмеялся.
Индиана и грек смотрели друг на друга с удовольствием. Индиана встречал в его жизни людей подобного типа, и они всегда оказывались союзниками. Грек же, может быть, имел положительный прошлый опыт с такими, как Индиана. В час ночи, в русской крепости, в снегах, у такого человека есть шоколад, яблоки, мандарины и виски. Наверняка есть и чулки, и духи, — дарить женщинам. «Этот переебал весь отель», — сказал Пахан, наклонившись к Индиане. Впрочем, не очень заботясь, что их услышат.
«Контрабандист, — улыбнулся Индиана. — Три грека в Одессу везут контрабанду. Коньяк, чулки и презервативы».
Актриса принесла все имеющиеся сосуды. Грек разливал виски. Женщины (Индиана встал, чтобы помочь), сдвинули к столу тяжелые кресла и стулья. Все выпили. Грек тотчас наполнил стаканы опять.
«А вы кто? — спросила пролетарского вида блондинка. Ее усадили в кресло рядом с Индианой. — Вы очень известный?»
«Он известный, но не у нас, а за границей», — сказал Пахан.
«Да я и тебя-то не знаю, — сказала блондинка. — Викторию вот все знают. Мой муж не поверит мне…»
«Я — еврей! — Пахан расхохотался. — Слышала о таких?»
«Чего ты болтаешь, ты — полукровка, — актриса вложила кипятильник в чайник. — Даже по еврейскому закону ты русский».
«Ага, — сказала блондинка, — то-то я смотрю на вас и что-то в вас не то».
«Давайте все поцелуемся», — предложила шатенка с шиньеном. И посмотрела при этом на Индиану.
«Если тебе хочется отдаться французскому писателю, так и скажи, а не придумывай игры в бутылочку, — загоготал Пахан. — Подойди к нему и поцелуй».
«А что, — шатенка встала, — подойду и поцелую».
И обойдя стол, шлепнулась тяжелая к нему на колени. Присосалась к губам Индианы.
Он увидел близко серые размытые глаза девушки. Чувствуя себя неловко, высвободился от мягкого и мокрого поцелуя. Судя по сильному запаху алкоголя, стаканчик виски был не первым и не единственным стаканчиком, выпитым шатенкой с шиньеном за этот вечер. «А вы правда французский писатель. Вы так хорошо говорите по-русски…»
«Но я русский. Уехал отсюда двадцать лет назад».
«И совсем не забыли наш язык», — сказала она, глядя ему близко в глаза. Имея в виду нечто совсем иное. Не язык, но другое менее безопасное средство коммуникаций. Осязание, вот что она имела в виду. Кожей пальцев, языком и другими, более утонченными орудиями чувств.
«Совсем не забыл», — сказал он, чувствуя, что краснеет. Он не думал, что умеет это делать. Что способен.
«Вогнали писателя в краску, — заметила актриса. — Вот уж никогда не подумала бы, что тебя можно заставить покраснеть».
«Отвык я от советских женщин, — оправдался Индиана. — У вас все такие агрессивные?»
«Но баба-то твоя русская… — поднял лицо Пахан. Он облупливал мандарин. — Он живет в Париже с русской женщиной», — пояснил он присутствующим.
«Красивая?.. — ревниво спросила шатенка. — Не побоялись оставить ее наедине с французскими мужчинами?» — Провезя по коленям Индианы задом, шатенка встала с его колен.
«…Красивая», — пробормотал Индиана.
«Шальная, говорят, и что называется «нехорошая»», — бестактно добавил Пахан и вернулся к своему мандарину.
С большим содержанием алкоголя в крови Индиана был менее защищен от сантиментов. Он попытался представить, что делает сейчас его женщина и мгновенно покрылся холодным потом. И разгневался на себя. Почему он позволил себе сделаться зависимым от нее? Крепкие узы связей выросли между ними за годы. Столько пота, секса, спермы, ласки, стонов… Вот и создались невидимые узы. Воображение сфокусировавшись, поймало в объектив московскую квартиру на окраине. Повсюду пустые бутылки, голая, с пушком между ног, с далеко отставленной сигареткой, идет она, качаясь к матрасу в углу… где ждет ее мужик. Приехала на родину женщина. После долгого отсутствия явилась повидать близких…
«Нет, вы должны написать: Аркадию, от Вики, с любовью. Он сойдет с ума. С ума сойдет!»
Сигаретка в губах, Виктория стоя подписывала для мужа пролетарской блондинки календарик. Грек с улыбкой наблюдал за сценой. Так папаша оглядывает, довольный, веселых своих, сытых, играющих детей.
«Давай и ты подпиши, Индиана. И я подпишу», — проговорил Пахан. Вновь, кажется, отяжелевший от алкоголя. Он потер голову рукой. Крепко. Может быть: чтобы отрезветь.
«Тебя мне не надо, такого. Некрасивого и старого. Да и кто ты такой?» — злая, блондинка налила себе полный стакан виски.
«Тебе что, шлея попала под хвост, Людка?» — старшая встала и забрала у блондинки стакан.
«Ты что, Людка, не видела серию «Семь последних Дней» по телеку? Ты что, «Дзержинку-32» не читала?» — строго сказала та что с шиньеном.
«Не читала и не видела. Из-за того, что он богатый, что у него есть деньги, — блондинка обернулась к актрисе, та, насмешливая, отошла к окну и стала там, подбоченясь, — он вас содержит, Виктория, вот! Вы и живете с ним, со стариком!»
«Во-первых, мне самой, милка, сорок уже некоторое время как стукнуло. И я не живу со стариком, — Виктория улыбнулась, — денег мне своих хватает. Но ты мне подала идею. Может, мне стоит жить с ним. Он хороший, Кактус…»
«Вот говнюшка какая, — Соленов зло улыбнулся. — Надо же… Пришла к нам, незванная, и еще хуйню всякую не стесняется лить. Тебя мама не учила, что, если ты пришла в гости, то негоже хозяевам в углы гадить?»
«Действительно, перестань, Людка, как тебе не стыдно!» — прикрикнула старшая в форме.
«Чего перестань! Я не хуже его. Но у него деньги есть, а я в отеле вынуждена грязные простыни за грязными армянами убирать».
