Эдуард Лимонов - Иностранец в Смутное время
«Я предпочитаю вашу, которая слишком», — сказал муж.
«В буфете «Украины» я каждое утро встречаю соотечественника француза. Продает вам продукты нашей культуры. Так вот, он высказал мысль, что у вас здесь настоящая суровая ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ, а мы там живем, как дети, ненастоящей жизнью, предохраненные от всего. От самой жизни в конечном счете».
«Скажите вашему соотечественнику, что я готов с ним обменяться гражданством».
«…на Центральном рынке килограмм огурцов этих, — актриса вывалила на стол овощи из сумки, — стоил десять рублей. И телятина стоит десять рублей кило. Невероятно! А огурцы хорошие, грузинские».
«Что с мясом сделали?» — спросил шофер, принюхиваясь.
«Завернули в фольгу и сунули в духовку. Долго будет готовиться. Много мяса купили», — сказала жена зама. Пристроившись на углу стола, она резала, овощи для салата.
«Интересно, — подумал Индиана, — далеко ли отсюда ближайшие рабочие окраины? Судя по увиденным из окон автобуса пейзажам, город заметно приблизился к поселку, служившему испокон веков местом отдыха советских творческих интеллигентов. Воспламененные призывами популистских лидеров к отмене привилегий, толпы ПРИБЕГУТ или ПРИЕДУТ громить, уютные с лакированными полами и стенами, дома. Индиана, сам выйдя из народа, всегда опасался его и не доверял толпе. Одновременно и девушка-луна, дочь Соленова, не была ему симпатична. Мускулистый ее муж? Индиана не почувствовал к нему неприязни, но и приязни не возникало. Седой красавец? (Индиана поискал взглядом гимнастические снаряды. Где-то они несомненно были скрыты. Подозрительно в хорошей форме находился седой.) Неприятен. Вся эта публика несомненно живет за счет соленовских книг и телесерий. Если Пахана Индиана безоговорочно уважал за его твердую жизненную силу, за то, что тот сумел выбиться из говна, из захудалого круглоголового сына врага народа стал БРОНЕНОСЦЕМ СОЛЕНОВЫМ, прошибающим жизнь, то ЭТИХ, ВТОРОЕ ПОКОЛЕНИЕ советской буржуазии, он не уважал. НАХЛЕБНИКИ, — вспомнилось старое презрительное русское слово. Чада и домочадцы. Соленов здесь не живет, он оставил все это им — семье. Бывшей жене он оставил квартиру в одном из лучших домов Москвы. Соленов — работник. Производитель. Герой Киплинга. Строитель книг и совместных советско-французских предприятий. Его дети — уже декаденты. Расточители.
Теперь, когда Пахан не заслонял ему окно кухни, он видел за окном снег и несколько сосен, и дальше — темноту, подсвеченную снизу лишь снегом.
Видение, возникшее впервые в помещении литературного журнала, явилось вновь. Там, в снегах, представил себе Индиана, стоит, машет лапами, бьет себя в грудь и ревет возбужденное ЧУДОВИЩЕ. Кричит, готовое броситься и растоптать уютные домики, заборы, сосны, собачонку, гимнастические снаряды красивого родственника, лакированные полы, множество домашней обуви и старую швейную машину… Только горелым будет пахнуть ветер и будет плакать над истекающим алой кровью князем юная бледная княжна… И будут кружить вороны…
«Возможно, — сказал себе Индиана, — ты, мужик, просмотрел слишком много японских научно-фантастических фильмов, персонажами их, помнишь, были Гигантские Ящеры. Еще живя в Соединенных Штатах. Однако, куда более вероятно (в конце концов десять лет ты не вспоминал о ящерах, почему вдруг вспомнил?), что твое воображение воспользовалось ЯЩЕРОМ, ЗВЕРЕМ, ДРАКОНОМ, ЧУДОВИЩЕМ, чтобы символически объяснить тебе же ситуацию в Империи. Разбуженное к жизни неумелым учеником Цезаря, проснулось древнее ЧУДОВИЩЕ — НАРОД и ревет в снежных равнинах. Что натворили! Только кровь и разрушения утихомирят его. Но пока обессилиет Чудовище, пройдут годы. Ведь всю страну истопчет и опустошит. И где найдешь сегодня Святого Георгия, чтоб поразить копьем Дракона.»
«Вы слышите, Яша, ревет?» — обратился он к соседу, заму.
«Кто ревет?»
«Начало гореть мясо!» — Жена зама бросилась к плите.
Муж дочери предложил ему посмотреть картины жены. В светлой студии на втором этаже Индиана просмотрел серию портретов. Страшные рожи — портреты дегенератов. Отдельные и групповые. К одному из портретов был приклеен настоящий мясницкий нож. Таким, очевидно, представлялся народ дочери мафиози Пахана. Страшным и преступным.
Яша сказал, что хочет прогуляться и не желает ли Индиана присоединиться к нему. Он пожелал. Ему выдали лыжные ботинки красивого. Они вышли.
В чистом холодном небе было множество звезд. И луна. Как на нормальном небе. Никакого Чудовища они не увидели.
Они похрустывали снегом на деревенской улице.
Немногие, далеко отстоящие друг от друга красивые дома. Хрупкое поселение привилегированного племени. Индиана, разглядывая аккуратные заборы, констатировал, что ни один не выдержит даже слабого прибоя толпы. Обитатели, очевидно, даже не задумывались о возможности ведения обороны, они строили свои хрупкие домики в полном легкомыслии. Не ожидая появления Чудовища.
«Наш тираж возрос до двух миллионов», — сообщил Яша.
«Цифры больше миллиона экземпляров для меня относятся к области астрономии. У нас, во Франции, двадцать тысяч — приличная продажа. Шестьдесят — уже бестселлер».
«Мы проворачиваем сейчас одну операцию с бумагой. Если она нам удастся, — с Нового Года будем клепать четыре миллиона».
Индиана присвистнул.
«Расшевелить эту страну трудно. Все время чего-то нет. Нет бумаги, нет киоскеров продавать наш бюллетень. Правда, мы наловчились распространяться новым методом: посылаем людей на вокзалы. Они мечут десятки тысяч штук в день. Рубль штука. За рубль мы даем народу двадцать четыре страницы информации. Новой, совсем неизвестной».
«Мать писала мне, что в Харькове достать ваш бюллетень невозможно».
«Верно. До периферии мы плохо доходим. Периферию мы еще не охватили. Мы даже наши Центральные области Союза не все еще охватываем. Но что вы хотите, мы существуем меньше года… Базы, как у старых советских газет, у нас нет».
Они дошли до пустынного шоссе и остановились. «Еще прогуляемся или обратно. Вы не замерзли?» — позаботился о нем советский американец.
«Нет. Ботинки мне дали отличные. В них в тайгу с ружьем ходить. Горячо ногам».
«Хорошо тут, правда? Воздух-то какой, вдохните: смолой древесной тянет, дымком. Я редко бываю за городом. Столько работы в этом году навалилось. Рано утром из дому выезжаю и поздно ночью возвращаюсь. Я вас к себе обязательно до отъезда вашего приглашу».
«Спасибо. Вы очень любезны, Яша».
«Самое противное, что мне приходится заниматься административными проблемами. А ведь я по профессии журналист. Мне писать хочется. А я бумагу выбиваю, помещение для редакции подыскиваю».
«Да, противно наверное, — посочувствовал Индиана. — Неизбежно, однако. В переходную фазу от социализма к капитализму».
Компанию свою они нашли пожирающей мясо. Они присоединились к пожиранию. Индиана жевал и размышлял о том, что старая общинная татаро-монгольская коллективность духа его народа спаялась за последние семьдесят лет прочно с марксистским уравнительным иудейством (у евреев нет аристократов в их обществе), и потому РАВЕНСТВО есть самое близкое гражданину Империи понятие. Не то французское (несуществующее впрочем, теоретическое) равенство в правах перед законом, но более глубокое, ревнивое равенство даже не имущественное, но биологическое: ты — такой же как и я! Пожалуй, советский народ исповедует самый неприятный и несправедливый тип равенства.
Актриса стала рассказывать смешные случаи из ее жизни в Америке. Случаи так или иначе были связаны с алкоголем. В то время, как все другие хохотали, внимая Истории драки пьяной актрисы с итальянской миллионершей на теннисном корте, Индиана заволновался. У него заболела грудь, и он украдкой растер ее под пиджаком. Актриса невольно напомнила ему о его собственном несчастье, о любимой женщине, заманенной алкоголем в снега. Индиана однако быстро овладел собой: отвлек внимание от актрисы на себя. Стал рассказывать им историю о том, как однажды ночью автомобиль, в котором он находился, обстреляла французская полиция. И, как сидя в камере, он выцарапал на стене: «Здесь был Индиана, СССР»… Вышел менее пьяный после сна Соленов и тоже хохотал над историей Индианы. Когда они все стали усаживаться в автобус, Индиана последним, он прислушался. Нет, Чудовища не было слышно.
Пролетарская стерва
Крепость не спала. Несомненно, что подавляющее большинство ее обитателей спали, но старые ковры коридоров непрерывно кто-нибудь тревожил, скрипя скрытым под ними рассохшимся паркетом. Группки, одиночки, пьяные или трезвые, возникали за поворотами коридоров двуногие.
Пахан оказался живучим. Он не только напросился к актрисе, но потащил в ее номер и Индиану. Мечтавший уже о горячей ванне и о постели, Индиана был вынужден подчиниться. Нельзя обижать людей, которые…
