Ирвин Шоу - Бог здесь был, но долго не задержался (сборник рассказов)
— А как прикажете провести пару лошадей в отдел детергентов и растворов? — Маннихон чувствовал легкое головокружение. — Особенно если мы с вами намерены держать все в тайне.
— Вот эта моя лаборатория — к услугам моих почтенных друзей! — Тагека сделал куртуазный жест рукой в сторону стоящих в ореоле яркого света Маннихона и Крокетта. — К тому же нам следует проявить инициативу с целью проведения наших экспериментов и в других местах. Мне необходимо лишь несколько правильно сделанных срезов ткани, окрашенных по моим указаниям.
— Но как мне подать заявку на приобретение бабуинов и лошадей? — Маннихон даже вспотел от напряжения.
— Мне казалось, самой собой разумеется, что мы все предпринимаем в частном порядке, — ледяным тоном произнес Тагека, бросив быстрый взгляд на Крокетта.
— Совершенно верно, — поддержал его тот.
— Но где взять деньги на проведение всех этих опытов? «Бабуины с желтой задницей», Боже мой! — сокрушался Маннихон.
— Это не ко мне, я ведь только патологоанатом. — Тагека отпил из фужера.
— Я ведь тоже в деле, — напомнил Крокетт.
— Вы можете быть где угодно, — возразил Маннихон чуть не плача. — У вас компании по всему миру: Лихтенштейн, Иския… А я зарабатываю семь тысяч восемьсот долларов в…
— Мы знаем, сколько вы зарабатываете, партнер, — успокоил его Тагека. — Я возьму на себя вашу часть предварительных расходов и внесу свою.
Маннихон тяжело задышал из чувства благодарности. Теперь у него не осталось никаких сомнений — наконец он в первом разряде.
— Не знаю даже, что сказать… — начал было он.
— Слова сейчас ни к чему, — осадил его Тагека. — В качестве частичного восполнения тех денежных фондов, которые вношу, забираю себе все эксклюзивные права на вашу долю во всех странах Северной Европы сроком на первое десятилетие — точно по линии, проведенной от Лондона до Берлина.
— Да, сэр, — тут же согласился Маннихон, — собирался промолвить что-то другое, но у него не получилось, прозвучала только скромная фраза.
— Ну, думаю, на сегодняшнюю ночь достаточно, коллеги, — заключил Тагека. — Не тороплю вас, но мне еще нужно кое-что сделать, перед тем как отойти ко сну. — И вежливо проводил коллег до двери лаборатории.
— Восточный образ мыслей, что поделаешь, — прокомментировал Крокетт. — Вечная склонность к подозрениям.
Девушка в розово-лиловых брючках все еще лежала на кушетке, глаза открыты, но, судя по всему, уже ничего перед собой не видят.
«Нет никакого сомнения, — Маннихон бросил последний взгляд на девицу, — наш век — это век специализации».
Следующие недели отличались лихорадочной активностью. Днем Маннихон находился в своем отделе моющих средств и растворителей, составляя доклады о якобы проводимых им экспериментах, чтобы у всех, кто читал еженедельные обзоры деятельности компании, не возникало и тени сомнения: он, Маннихон, честно отрабатывает свой хлеб и преданно служит интересам Фогеля-Полсона. А ночи проводил в лаборатории Тагеки Ки, — ему удалось сократить время сна до трех часов в сутки. Все опыты проводились с необходимой методичностью. Пятьсот желтых мышей благополучно скончались. Афганский желтый пес с поразительной родословной, купленный за большие деньги, протянул менее часа после того, как вылакал из миски молоко с несколькими каплями «раствора Маннихона». Черно-белая дворняжка, освобожденная из загона за три доллара, с довольно счастливой мордой пролаяла два дня после того, как ее угостили тем же блюдом. Сотни мертвых серебряных карасей лежали в холодильниках Тагеки; бабуин с желтой задницей, проявлявший глубокую симпатию к Тагеке, терпимое отношение к Крокетту и горячее желание расправиться с Маннихоном, почил в бозе через десять минут после того, как его интимные части прополоскали специально ослабленным для этой цели вариантом раствора.
В течение всего этого научного периода домашние дела Маннихона шли из рук вон плохо. Но что он мог поделать? Ведь не смел рассказать жене, чем именно занимается. Пояснил просто, что работает вместе с Крокеттом и Тагекой. Из-за местных законов на собственность он собирался развестись с ней еще до того, как новоиспеченная компания начнет получать прибыль.
— Чем вы там, ребята, занимаетесь каждую ночь? — спрашивала миссис Маннихон. — Плетете гирлянду из маргариток всех цветов радуги?
«Придется тащить еще один крест, — думал Маннихон. — Но это дело временное».
Раствор не действовал ни на цветы, ни на овощи, а на лошадях пока не испытывали. Несмотря на некоторые бесхитростные манипуляции которые проделал с раствором Крокетт (ему удалось выделить две молекулы углеводорода из «Флоксо», и он бомбардировал диоксоттетрамеркфеноферроген-14 самыми разнообразными радиоактивными изотопами), остаточные кольца постоянно оставались на всех используемых материалах, даже после утомительной обработки их щеткой.
В то время как двое его коллег продолжали спокойно и невозмутимо работать, тщательно проверяя каждую ночь ключи, ведущие к успеху, и таким образом добиваясь изо дня в день поразительных творческих результатов на благо компании «Фогель-Полсон», Маннихон, у которого постоянно кружилась голова от недосыпания, начинал приходить в отчаяние: все меньше верил, что ему удастся найти практическое применение своему раствору. Можно, конечно, написать небольшую диссертацию, ее напечатают или нет; в первом случае два-три биохимика в стране вяло полистают написанные им страницы, но дальше ничего не сдвинется — очередное зашедшее в тупик исследование положат под сукно и забудут. А ему придется ездить на своем «Плимуте» до конца жизни и никогда не увидеть, как выглядит судебная комната, где слушают дела о разводах.
Ни с Крокеттом, ни с Тагекой Ки он своими опасениями не делился. Да разве можно вообще чем-нибудь делиться с ними? Вначале они слушали его хоть и в пол уха, но недели через две вообще перестали обращать внимание, когда заводил свою речь. Работу выполнял в полной тишине, — мыл лабораторное стекло, записывал под диктовку и закладывал на хранение срезы. Начались неприятности и в компании «Фогель — Полсон»: еженедельные краткие отчеты о якобы проведенных экспериментах не вызывали у начальства восторга, и вот однажды он получил лично от мистера Полсона зловещую памятку в нежно-голубом конверте. На большом листе бумаги мистер Полсон собственноручно нацарапал только одно слово: «Ну?» ничего многообещающего.
Маннихон и решил оставить дело — он должен уйти, — надо хоть раз выспаться. Однако сообщить о своем намерении партнерам все не находил удобного случая. сказать это в лицо Тагеке Ки, в общем-то безразлично далекому от него человеку, он не посмеет, но, если удастся застать Крокетта одного на минуту-другую — ему он все скажет, тут есть шанс: в конце концов, Крокетт — белый человек.
И начал повсюду ходить тенью за Крокеттом, поджидая его, выслеживая как мог. Возможность представилась почти через неделю: он ожидал у ресторана, куда Крокетт обычно приходил на ланч и завтракал в компании потрясающей девицы или даже нескольких. Ресторан назывался «Прекрасная провансалька», любое блюдо стоило не меньше десяти долларов — без вина. Само собой, Маннихон там никогда не ел, а приходил на ланч в столовую компании «Фогель — Полсон», где можно поесть всего за восемьдесят пять центов — это ему больше всего нравилось на работе.
В этот жаркий день поблизости нет никакой тени, негде укрыться от палящего солнца. Ожидая Крокетта, Маннихон из-за постоянного головокружения качался из стороны в сторону, словно на палубе, корабля. Наконец-то, вот его «ланчия» — подъезжает к ресторану; теперь Крокетт один… Не выключая мотора попросил служащего на автомобильной стоянке позаботиться о машине, припарковать ее и большими шагами направился к двери «Прекрасной провансальки» не замечая Маннихона, хотя проходил в трех футах от него.
— Горшок! — окликнул его Маннихон.
Крокетт остановился, оглянулся: его угловатые черты янки заострились от неудовольствия.
— Что, черт подери, ты здесь делаешь?
— Горшок! Мне нужно поговорить с тобой…
— Послушай, какого черта ты качаешься? Ты что, пьян?
— Вот как раз по этому поводу мне и хотелось поговорить…
Вдруг на лице Крокетта появилось странное выражение — холодное, напряженное, оценивающее; он вглядывался куда-то вдаль, через плечо Маннихона, не обращая никакого внимания на него самого.
— Ты только посмотри! — воскликнул он.
— Вы, ребята, были очень добры ко мне, очень великодушны и все такое, — начал Маннихон, накренившись к нему, — но мне нужно…
Крокетт грубо схватив его за плечо, повернул вокруг оси.
— Я же сказал — посмотри!
Тяжело вздохнув, он посмотрел — ничего особенного: на той стороне улицы, перед баром, — старый, разбитый фургон, нагруженный пустыми бутылками из-под имбирного эля. В него впряжена дряхлая лошадь, стоит понурив голову от жары.
