Вадим Живов - Двойник
Когда страдать было не о чем, повод придумывался.
Постоянным поводом были сельскохозяйственные заботы. У деда Кати по отцовской линии было хозяйство в деревне возле Наро-Фоминска, пятьдесят соток земли под картошку. Весной сажали, летом окучивали, осенью убирали. Герман однажды вызвался помочь. Поехали на старом 412-м «Москвиче» тестя. На «семерке» Германа ехать было нельзя, так как новые «Жигули» зятя не сопрягались с его статусом облагодетельствованной сиротки. Выехали ночью, часа в три. Герман думал — чтобы начать работать с утра пораньше. Но теща объяснила: «Евгений Васильевич нервничает, когда на дороге много машин». В деревню приехали в начале шестого утра. И сразу легли спать. На поле вышли только к обеду. Герман, у которого каждый час был на счету, лишь головой покачал от такой дури, но ничего не сказал. Сама Катя относилась к родителям с нескрываемым пренебрежением, но Герману никакие замечания в их адрес не позволялись.
Картошки собирали до ста мешков. Ее складывали в подполье в деревне, а зимой тесть перевозил ее в гараж — по два мешка за рейс. Герман однажды посчитал, во что обходится эта картошка. Сто пятьдесят километров туда, сто пятьдесят обратно — сорок литров бензина. Плюс время. Плюс амортизация машины. Картошка в гараже гнила, приходилось регулярно перебирать, гниль выбрасывали. К весне на помойке оказывались три четверти урожая. Получалось, что дешевле покупать картошку на рынке. Но теща сказала: «Герман, мы сами знаем, как жить». И поджала губы. Она не могла признать правоту зятя. Потому что не о чем бы стало страдать.
С тещей у Германа не заладилось сразу. Так же, как у Кати со свекровью. После свадьбы он с Катей жил в кооперативной родительской квартире, в небольшой комнате, примыкавшей к коридору. Герман и раньше знал, что две хозяйки на одной кухне — это не есть хорошо. Но такого все же не ждал. Мать, с полнейшим равнодушием, как казалось Герману, воспринявшая его женитьбу, сразу начала поучать невестку, как той следует вести хозяйство и обихаживать мужа. Но не тут-то было. У матери был характер-кремень, Катя ей в этом не уступала. Если верно, что мужчина всегда подсознательно ищет жену, которая сутью своего характера похожа на мать, то в этом смысле Герман попал в точку. Любая ерунда становилась детонатором ссоры. Мать обвиняла Катю в том, что она транжира, в ее понимании это было страшное преступление. Катя в ответ заявляла, что мать берет их продукты из холодильника. Начался коммунальный ад.
Герман и раньше, особенно после смерти отца, чувствовал себя в семье чужаком. Территория его жизни всегда была вне дома. Теперь, с появлением Кати, она переместилась в дом. Поэтому он сразу взял сторону Кати. Мать кричала:
— Она тебя не уважает! Она не уважает отца, она не может уважать мужа!
— Она моя жена, — возражал Герман. — Я ее люблю.
— Любовь! — презрительно фыркала мать. — Да что ты об этом знаешь! Гормоны это, а не любовь!
Уже через неделю Герман понял, что мирное сосуществование невозможно. Нужно было срочно искать жилье. По счастью, в их доме освободилась восьмиметровая комната в двухкомнатной квартире. Во второй комнате жила мать-одиночка с взрослой дочерью-инвалидом, от рождения страдающей энурезом. Квартира намертво провоняла мочой, поэтому охотников на комнату не находилось. Герману не из чего было выбирать. В правлении кооператива разрешение дали сразу, но оформление в исполкоме было делом небыстрым, а совместная жизнь с матерью стала совершенно невыносимой. Она вызывала милицию, требовала выселить Катю, так как та проживает на ее площади без прописки. А потом наняла рабочих, и те выломали стенку, отделяющую клетушку Германа от коридора. Спальня молодоженов оказалась в проходной комнате.
Тогда-то Герман и спросил тещу, нельзя ли им с Катей пожить у них в Долгопрудном, пока оформляются документы. В ответ ему было сказано твердо и не без злорадства:
— Это твои трудности. Тебя никто не заставлял жениться на Кате.
Герман поехал на квартирную биржу в Банном переулке, снял первую предложенную комнату, но запомнил поджатые губы тещи и особенно ее злорадный взгляд.
Говоря о том, что сыну полезно общение с дедом и бабкой, Катя сильно преувеличивала их участие в воспитании внука. Сама она к ним не ездила, теща иногда приезжала. Чаще — в отсутствие Германа. О том, что она была, Герман узнавал по настроению Кати. Она спрашивала:
— Ты правда не берешь взятки? Скажи. Только честно!
— Не беру. Не дают, поэтому не беру, — хмуро отшучивался он, понимая, чем вызван ее вопрос. Это была любимая тема тещи. В ОБХСС все взяточники, посадят твоего Геру, трудно тебе будет одной с ребенком. Но ты не расстраивайся, мы поможем. Второй ее темой было падение нравов современной молодежи, из-за чего рушатся все молодые семьи и дети остаются сиротами.
Герман по горло был сыт и этими разговорами, и страданиями тещи. Терпеть ее и в Торонто? Боже сохрани. Но Катя настаивала, требовала ответа:
— Как же быть? Мы уедем, а они останутся?
— Мы же не навсегда уезжаем, — уклончиво объяснил он. — Будем приезжать. Мы к ним, они к нам.
— Значит, мы эмигрируем? — наконец ухватила она суть вопроса. — И станем гражданами Канады?
— Нет, гражданства менять не будем. Просто мы на время переезжаем в Канаду.
— На какое время?
— Посмотрим. Как пойдут дела.
— А где мы будем там жить? — спросила Катя, и Герман с облегчением понял, что самый трудный перевал пройден.
— Купим дом. Нет проблем, мы же миллионеры.
Он не сказал, что дом уже купил, и сейчас в нем идет ремонт. Он предвкушал, как будет радостно поражена Катя, став хозяйкой не трехкомнатной квартиры на Фрунзенской набережной, считавшейся хорошей только по московским меркам, а целого особняка, хоть и не в самом респектабельном пригороде Торонто.
Через месяц они переехали, и почти сразу же Герман вылетел в Москву по делам новорожденной акционерной компании «Терра», зарегистрированной в Торонто. Самолет приземлился в «Шереметьево-2» ранним туманным утром. Германа встретил Иван Кузнецов, взъерошенный и злой, как разбуженный посреди зимней спячке бурый медведь. Даже не поздоровавший, заорал:
— Какого … ты прилетел? Быстро у….вай! Быстро, некогда репу чесать!
— Почему? — удивился Герман.
— Потому! С часу на час перекроют границы!
— Да в чем дело-то?
Иван схватил его за локоть, выволок из зала прилета и с высокого пандуса показал на шоссе:
— Вот в чем!
По шоссе шли танки.
Было 19 августа 1991 года.
Герман лукавил, когда сказал канадскому консулу о своей уверенности в том, что Горбачев вернет Советский Союз на путь цивилизованного развития. Не верил он в горбачевские декларации. Никуда он Советский Союз не вернет. Даже если захочет. Не дадут.
В университете Герман внимательно читал ленинские работы — не для экзамена по диамату, а чтобы понять, в каком государстве живет. Понял главное: никогда и ни при каких условиях коммунисты не уступят никому даже малую толику власти. А допустить в экономику частный капитал, робкие попытки к чему предпринимал Горбачев, — это и значит утратить власть. Все это уже было. Задавили НЭП. Свели на нет реформы Косыгина — именно потому, что во вводимой им экономический системе реальная власть переходила от обкомов и райкомов в руки хозяйственных руководителей. Так будет и теперь — чуть раньше или чуть позже. Поэтому Герман сразу поверил в серьезность происходящего.
В свое время он с особым вниманием штудировал теоретическую работу Ленина «Государство и революция». Это была никакая не теория, а практическое руководство по организации государственного переворота. Первоочередные задачи: захват почты, телеграфа, вокзалов, банков. Международных аэропортов в то время не было, поэтому они не упоминались. Теперь вспомнят. А потом будут разбираться, кого выпустить, а кого нет. Но главное — банки. Все счета будут немедленно заморожены. А у молодой компании «Терра» на корреспондентском счету во Внешторгбанке лежало ни много ни мало два с половиной миллиона долларов, аккумулированных для возврата банковских кредитов и проведения неотложных платежей.
— В Москву! — скомандовал Герман.
— Двести баксов, — объявил водитель такси, правильно оценив кредитоспособность и возбужденный вид пассажиров. — Катит?
— Триста — за скорость! — рявкнул Иван. — Гони!
Ленинградское шоссе было перекрыто — шли танки. По Дмитровке к кольцевой подтягивались бронетранспортеры и колонны армейских грузовиков. Над низинами, как туман, стелилась дымка отработанных газов. В Москву Герман и Кузнецов добрались только через два с половиной часа. И то лишь потому, что таксист попался опытный, знал все объездные пути.
В здании Внешторгбанка на Кузнецком мосту шла мирная утренняя жизнь. Средних лет сотрудница отдела внешнеторговых операций, подтянутая, в строгом деловом костюме, типичная преуспевающая «бизнес-вумен», как стали называть таких дам позже, с удивлением посмотрела на взмыленных посетителей и еще больше удивилась, услышав от Германа, что он хочет срочно вернуть деньги на счет своей фирмы в Торонто:
