Роман Волков - Клеймо Чернобога
— Папа, а я-то что должен сделать?
— Завтра с утра пойдешь к Шнырю в наше сыскное агентство «Бульдог». Для тебя он — Сергей Петрович Шнырев. Он тебе выдаст все материалы по этому делу, все фотографии, ответит на все вопросы. Сведет с ментами или чекистами, потрещишь тоже с ними. Как раз недели через три я вернусь. И ты мне должен будешь ответить: где искать. Хотя, конечно, можешь ни хера не делать, все деньги просрать, и потом мне фуфло какое-нибудь повесить. Но и я потом про тебя буду думать соответственно.
— А если просто у меня ничего не выйдет? У ментов же и у Шныря не вышло ничего, а они и поумнее меня и поопытнее, и средств у них больше чем у меня!
— Выйдет, сын, выйдет. Я даю тебе шанс. Пора тебе подыматься понемногу. Меня-то так в твои годы никто не учил, таких возможностей не давал. Сам с волыной ходил на трассу дальняков бомбить. А у тебя все легально, все по закону, ты — штатный сотрудник сыскного агентства, удостоверение тебе дадут. И кстати, не вздумай закон нарушить. Хватит, параши нанюхались. Делай что хочешь, средств у тебя неограниченно, деньги — в сейфе, и кредитки я тебе оставлю. Помощи проси у кого хочешь, и как хочешь. Не забывай, что твой отец — для кого-то Булдырев, а для кого-то — Буль. Если дело провалишь — я буду в тебе разочарован. И кстати, твоя молодость тебе поможет: ее нет ни у чекистов, ни у Шныря.
Буль швырнул перед сыном на стол конверт с фотографиями и, поднимаясь, добавил:
— Самое главное: дело, которое ты должен сделать — важное и правильное. И по красному закону правильное и по понятиям. Я думаю, это тебя подстегнет. — И ушел в свою комнату, собираться к дальнему путешествию.
Леша вывалил фотографии на стол и оторопел: это были фотографии убитых парней и девушек, голых и без голов. И у каждого на плече змеилась выжженная искривленная свастика.
ПЕНЗА. Вечер
Наконец Влада решилась. Нужно было встретиться с Севой и все ему рассказать. Тем более, что они и так не виделись уже давно, целых три дня, из-за командировок Сева возвращался домой под утро, а потом, поспав несколько часов, опять уезжал куда-то под Питер. Она долго звонила, но трубку никто не брал. Было уже поздно, и в это время обязательно кто-то должен был находиться дома. Она звонила еще и еще, пока, наконец, в трубке не стало всхлипывать озеро коротких гудков. Мобильный тоже молчал.
— Странно, он мог забухать, хотя ничего, кроме пива не пил. Но он же — мужчина, а с ними это иногда случается. Что же он мне не позвонит. Командировки командировками, но молчит-то он почему? Главное, чтобы… а, нет! Сева любит только ее, и никогда ни на кого и ни на что не променяет. Он уже не раз это доказывал. Так разве она променяет своего Севу на безоблачную жизнь в Питере? Разве эта жизнь будет счастлива, без него? Конечно, она не уедет просто так. Она обустроится в общаге под Лугой, а Сева там работу сразу найдет, тем более друзей и контактов у него там очень много. Он неоднократно говорил, что хоть его специальность — снабженец — звучит не так пафосно, как, например, девелопер, или копирайтер, однако на ней зиждется любое производство. Сева переедет в Питер, первое время поживет у нее, а потом будет снимать квартиру, она переедет к нему и они поженятся.
Жизнь снова стала ясной и радужной. Она разделась, легла в кровать и спокойно заснула.
На другой день она сбросила Севе на телефон SMS-сообщение «Жизнь прекрасна. Все будет хорошо! Люблю тебя. Влада» и с легким сердцем пошла в школу. Был четверг, а по четвергам в шесть вечера за кинотеатром «Современник» проходила планерка у командиров скиновских отрядов. Собирались шесть бригадиров и Гвидон. Здесь ставили задачи на будущую неделю, обменивались литературой, новостями из Интернета. Сева безжалостно относился к опаздывающим и прогульщикам. Владе он категорически запрещал туда приходить, но она решила, что другого выхода нет и явилась к нужному месту минут за пятнадцать до времени Икс. Девушка встала чуть поодаль, спрятавшись за елками, чтобы ее никто не увидел.
К ее изумлению, к шести никто не подошел. Не было никого и через пятнадцать минут, и через двадцать. Что такое? Ведь сегодня точно был четверг! День воинов!
Влада слышала, как Гвидон говорил своим бойцам:
— Ни снег, ни дождь, ничего не может нам помешать собраться в четверг в восемнадцать ноль-ноль. Если заболел один человек — придут шесть. Заболели трое — придут четверо. Заболели пятеро — придет один.
— А если все заболеют?
— Я не болею никогда. Человеку, у которого есть цель в жизни, болеть некогда.
— Ну а если? Ну вдруг, например?
— То есть?
— Ну не заболеешь, а там…Ну если?
— Что за вопрос? Тогда, понятно, не придет никто.
Наконец, совсем запутанная, Влада вышла из-за елок и осмотрелась. Место перенесли? Нет, она об этом бы узнала. Неожиданно где-то вдалеке на лавочке она увидела знакомое лицо. Это был один из командиров свинтрестовской (глухой рабочий район) бригады — Купер. Только узнать его было очень трудно. Привычный дешевый бомбер, джинсы или камуфляж, отсутствовали. Он был одет, как обычный гопник — дешевый спортивный костюм, потрепанные кроссовки-фестивалки, уродские солнечные очки. Влада подошла, он ее увидел, но не подал никакого знака.
— Сядь тихо сюда, — сквозь зубы сказал он, — на самый край лавки.
Она села.
— Что-то случилось? Где Гвидон? Где все?
— Тихо!! Тихо говори! Все шхерятся. Я на всякий случай пришел.
— Где Сева?!
— Тихо! Забрали Гвидона.
Влада по-детски раскрыла рот. Купер, глядя мимо, продолжал:
— Я знаю, он тебе вообще ничего не рассказывал. Так что слушай. В общем, помнишь, девчонку изнасиловали на Ламповом? Цыгане?
— Ну так их же посадили, в газетах писали!
— Ничего их не посадили. Тихо только говори. Слушай, — хотя в поле видимости никого не было, он говорил скрипящим шепотом, — цыгане эти скинулись всем кагалом и адвоката из Москвы наняли. Он только на суд приезжал, утром приехал, вечером, после суда уехал. Известный какой-то пидорас, он, по-моему, там террористов защищал или там еще кого-то, не знаю. Короче, дали им каждому по три года условно и прямо из зала суда освободили.
А девочка эта, Юля, ей же все переломали. Родители ее все продали из квартиры. В квартире только осталась кровать, где она лежала, и счетчик. Они сами на полу спали, на ковриках. Все, короче, на лечение ушло. И они, в общем, сами пошли к цыганскому барону ихнему, мол, говорят, так и так, вы раз так, хоть лавешек нам подбросьте на лечение, даже говорят, на колени вставали, просили. А я откуда это знаю: нам Гвидон поручил им помогать. Мы там за продуктами им ходили, на даче все делали, вот. Сами бы и хоть хотели помочь, а хули: самим впору помогай, денег нет ни у кого. Так, в общем, по хозяйству им все делали и продукты давали. И за Юлей этой ухаживали.
Ну вот, просили они, а тот барон заржал и нахер их выгнал, не дал, в общем, ничего. Да и эти цыгане, которые ее изнасиловали, они даже никакие не крутые были, так, обычные. За наркоту отсидели. Они даже не уехали никуда, так там и остались жить, на Ламповом. А девочка эта, Юля, мы фотки смотрели, она очень красивая была. А потом ее наголо обстригли, когда голову зашивали, и кормить стали через трубочку, она как скелет стала. Ну вот. И как-то, месяц где-то назад она, уж не знаю как, но, в общем, нарочно, наверное, с койки своей дернулась ночью и вылетела на пол. Там все трубочки из нее вылетели, и пока скорую родители звонили, она умерла, в общем. Вот.
— А я почему об этом ничего не знаю?
— Да не говорил тебе Гвидон ничего. Незачем, мол, ей и без того проблем хватает, говорил. Ну вот. И парни наши решили цыган этих наказать, ну, кто ее изнасиловал. Гвидону только ничего не говорили, потому что он запретил, вы, мол, не готовы еще, говорил. И, короче, с Колобковской бригады четверо пошли в этот поселок ночью. А выследили мы их еще давно, только Гвидон нам запрещал чего делать. Ну вот, подкараулили их рядом с домом, ночью прямо, часа в три. Те убитые были в хлам. Не было, хорошо, никого, свидетелей не было. Так вот, щи (лица) им разбили, выволокли на лужайку между домами. Взяли колун и, короче, бошки им отрубили. А потом нет, чтобы их зарыть куда, а положили аккуратненько, головы в сторонку, а на пуза пришпилили таблички: «насильники». И еще кельтский крест нарисовали. Ну, с утра те цыгане как узнали, сразу в мусорскую, а те, чай, тоже не дураки, сразу вышли на наших. А Гвидон как узнал, наорал, Черному по морде дал, пропал куда-то на трое суток, а потом и пошел сам в ментовку. Пришел, короче, и вину всю на себя взял. А его же знают все менты, он им и втулил, что это он сам все сделал, а ребята, мол, его защищали. Ну, их всех и выпустили под подписку: они-то сразу в отказ пошли, а Гвидон сознался. Ну это мне парни так сказали: так, типа, все и вышло. Я и не знаю, может не совсем так все было, но что-то типа этого.
