Дуглас Коупленд - Элеанор Ригби
— Я, бывало, воровал у друзей их семейные фотографии, — признался он. — Выбирал что помельче, чтобы не хватились. Снимки да одежду всегда забирал с собой, когда переходил от дома к дому. Все думал: когда стану самостоятельным и выберусь из-под опеки, развешу фотки на стенах, и девчонки будут смотреть на них и радоваться, что у меня была семья, любимая семья.
— Хитро.
— Мне всегда нравились девочки «кровь с молоком», от которых пахнет свежескошенной лужайкой — такие втайне грезят о каштановых жеребцах по имени Гром. У всех моих сводных сестер были жиденькие волосы. Бывало, девчонки подкатывали ко мне, а я отказывался. Тогда они стучали родителям, будто бы я стащил остатки курицы из холодильника, хотя сами же ее и съели. Достаточно таких глупостей, чтобы опекунская служба тебя списала.
Я доела и закурила.
— Ну и вид у меня.
— И что?
— Намек понят. А знаешь…
— Ну?
— С утра отправляемся за покупками. Пора обзавестись складной кроватью.
— Отличная мысль.
Скоро мы сидели в моей «хонде» и направлялись в торговый центр на Парк-Ройал. Погода выдалась превосходная, и стекла в машине были опущены. Я спросила Джереми, есть ли у него работа.
— Одно время устроился в гриль-бар поваром, но пришлось бросить, когда начал разваливаться на куски. Бывало, пальцы онемеют, а я стою у разделочной доски и кровью обтекаю, как клубничный компот.
— Не позавидуешь.
— Вот то-то. А когда немота отойдет, начинает трясти. Поэтому ножи с алмазной заточкой уже не для меня. Год назад устроился в один центральный отель; завтраки готовил, крутился как белка в колесе — автобусы прибывали сплошным потоком. Работенка так себе, зато хоть как-то держался на плаву. Однако с прошлого месяца и с этим покончено. Вдруг, будто ниоткуда, как скрутит по рукам и ногам — редко, но в кухне находиться все равно стало рискованно. А в последнее время на меня уж больно часто усталость наваливается.
Несколько минут спустя мы были у торгового мегацентра и направились в один из магазинов сети «Скала», где торговали мебелью со скидкой. Перед нами раскрылись стеклянные двери, и меня поразило представившееся взгляду зрелище: матрасы и мебель всех видов, расставленные совершенно беспорядочно; дыхание перехватывало от витающих в воздухе синтетических молекул. Мы присмотрели ту часть зала, где матрасов было на первый взгляд побольше, и, не нацеливаясь ни на что определенное, растерянно озирались в неверном свете желтоватых ламп.
— Добрый день, меня зовут Кен. Чем могу быть полезен? — К нам подошел мужчина. Он был чуть постарше меня, и цвет его лица выдавал, я бы сказала, пристрастие к горячительным напиткам.
— Хотим купить складную кровать.
Джереми сказал:
— И еще тебе нужна нормальная двуспальная постель.
Я так рот и разинула:
— Что?
— Слушай, мам, ты прости, но нельзя же всю жизнь спать на детской раздвижной кушетке. Ты взрослая женщина. Представь, если к тебе придет кавалер и увидит, на каком безобразии ты спишь. Как пятнадцатилетняя девчонка! Что он подумает?
Джереми прав — о чем я думала столько лет?
Кен вызвался помочь:
— Подыщем и то, и другое. Для начала посмотрим двуспальные кровати. Предпочитаете что-нибудь конкретное?
— Нет. — Все происходило слишком быстро.
— Любите спать на жестком матрасе или же на мягком?
— Никогда не задумывалась.
— Позвольте вам кое-что предложить.
— Мне любой матрас подойдет. Я вполне могу обойтись без продавца, и…
— Я не продавец, а консультант по сну. И пока вы не купили первое попавшееся, предлагаю обратить внимание на этот экземпляр. — Продавец взял лист прозрачного твердого пластика и разложил его на матрасе. — Прилягте. Можете опустить сюда ноги.
Я послушалась, и Кен задумчиво на меня взглянул.
— Как видно, во сне вы левша.
— Что-что?
— Во сне мы тоже разделяемся на левшей и правшей — как в письме или бейсболе. Я в основном сплю на правом боку.
— Это что-то новенькое.
Он склонился и осмотрел мою спину.
— О-хо-хо.
— Что-то не так?
— Ну. Позвоночник провис. Вам нужен матрас с жесткой опорой. Попробуйте-ка.
Надо отдать Кену должное — он был хорош. Я прыгала с матраса на матрас, как кабацкая потаскушка; Джереми же тем временем задавал разумные вопросы. При крупных покупках меня всегда сопровождали либо мать, либо Лесли, а тут наступило нечто совсем новое. Было здорово; в конце концов, я подобрала такой шикарный матрас со вшитыми пружинами, что меня просто тянуло прилечь.
— Ну что ж, — сказал Кен, взглянув на моего спутника, — посмотрим, что найдется подходящего для вас. Какие-то особые пожелания?
— Главное, чтобы легко было вставать и ложиться.
— В вашем-то возрасте?
— У меня, хм… — Джереми не мог отважиться и произнести ненавистный диагноз вслух.
Я пришла ему на выручку:
— Рассеянный склероз.
Сын добавил:
— Иногда мне тяжеловато вставать.
Кен зарделся.
— Рассеянный склероз? Да что же вы сразу-то не сказали? У моего свояка та же зараза. Дело дрянь.
Мне подобное замечание показалось грубоватым, однако Джереми, похоже, нисколько не задело.
— И не говорите!
Кен сказал:
— Зовут-то вас как?
— Джереми.
— Знаешь что, парень, давай-ка подберем тебе идеальный вариант для сна.
Мы направились к раскладным кушеткам. Нынешние модели совсем не походили на те, что производились в далеких шестидесятых и были в доме моей бабушки, где я порой ночевала.
Когда пришло время расплачиваться, Кен подвел итог и спросил:
— Лиз, вы бы что предпочли? Скидку на тридцать долларов со своего матраса с комплектом пружин или бесплатный телевизор с двадцатидюймовым экраном?
— Очень смешно.
— Нет, я серьезно.
— Хотите подарить мне телевизор?
Консультант подманил нас с Джереми, и мы подошли поближе.
— Короче, дело такое. Мне здесь пару дней работать осталось, так что поделюсь секретом. Сейчас столько везде матрасов — жуткая конкуренция, и производители готовы на что угодно, лишь бы сбыть товар.
— Но целый телевизор в подарок?…
— Вы на минуточку задумайтесь, что такое матрас — ничто, воздух. Как попкорн в театре. Производство одного матраса обходится изготовителю в восемнадцать центов. Да они с пятидесятых годов станки не обновляли. Сплошное надувательство.
Я сказала, что никогда раньше об этом не задумывалась.
— Верно вам говорю, так и есть. Джереми, а ты хочешь барбекю вдобавок к своей односпальной?
Сын сострил:
— Да уж, Кен, мне только барбекю не хватало, с моим-то образом жизни.
— Тоже мне, умник. Тебе так и так полагается. А как с финансами — есть работенка?
— Куда там.
— Вот и чудненько. Тогда не долго думая устраивайся сюда; пусть склероз на тебя поработает. Кресло-каталка есть?
— Имеется.
— Отлично. Продажи поднимутся на четверть, гарантированно.
— Неужели?
— О да. Калекам особое сочувствие. Изменить уже ничего не изменишь, а вот выгоду извлечь — другое дело.
Я была потрясена и в то же время очарована предложением Кена.
Джереми задал вопросец с подковыркой, как в анекдоте про тупоумных блондинок:
— Сколько нужно больных рассеянным склерозом, чтобы вкрутить лампочку?
Кен такой шутки не знал.
— Пять миллионов. Один будет вкручивать, а четыре миллиона девятьсот девяноста девять тысяч девятьсот девяноста девять писать жалобные письма в Интернете.
— Видел бы ты моего свояка. Страдалец, каких мало. Доводит меня до чертиков.
Дальше они продолжали в том же духе. Джереми поинтересовался:
— Мне надо что-то заполнять?
— Я попрошу анкету у Шейлы. Бабенка еще та, боевая. Но ты не пугайся. Скажешь, что свитер у нее чудненький — сразу шелковая станет.
Я удивилась:
— Неужели вам так запросто разрешается нанимать людей?
— Не то слово. Когда экономика в порядке, как сейчас, продавцы нарасхват. Мне даже микроволновую печь выдадут за то, что нового сотрудника привлек.
Кент отправился к Шейле за бланком.
— Ого, мам, да я работу отхватил!
— Подумай, стоит ли шутить с болезнью? Судьбу искушать?
— Да нет, Кен верно заметил, все равно ничего не изменишь, так хотя бы деньжатами разживусь.
— Ты уверен? Это то же самое, что поставить машину на парковке для инвалидов.
— Ничего подобного.
Джереми заполнил анкету, сдружился с Шейлой, и его занесли в смену, начинавшую работать на следующий день.
Затем мы заехали к Джейн. Пришлось поколесить по центру, чтобы туда добраться. У входа в художественную галерею устроили демонстрацию против вырубки лесов, и мы еле-еле двигались, тыркаясь на месте. На некоторое время мы умолкли и с любопытством рассматривали людей, которые спускались к толпе по ступеням галереи. Я заметила, что если бы протестующие действительно хотели чего-то добиться, им бы следовало выйти ночью и поджечь что-нибудь — даже не имеет значения что. Тогда бы вся страна о них узнала в первой же программе новостей. А так им светит в лучшем случае второсортный утренний выпуск местных известий. Джереми согласно хмыкнул. Я добавила:
