Стив Тольц - Части целого
— Пойдем домой, — позвал я.
— Чуть позже. Хочу еще побросать камни.
— Прекрати! — Я начал раздражаться. — Она мой друг.
— Эка невидаль! — Терри сплюнул, бросил на землю камни и пошел прочь. Я смотрел ему вслед. Что это на него нашло? Я ничего не мог понять. Конечно, в то время я не имел никакого представления о юношеской любви. Например, что чувство можно проявлять откровенной агрессией и плевками.
Примерно в тот период я снова отправился навестить Гарри; тогда я еще не знал, что это мой последний визит к нему в тюрьму. Он уже сидел в комнате для свиданий и выжидательно смотрел на меня, словно подложил мне дома под матрас подушку-шутиху и теперь хотел, чтобы я рассказал, громко ли она пукнула. Я молчал, и он заговорил:
— Ну и заварил ты кашу!
— Вы о чем?
— О твоем ящике для предложений. Все буквально с ума посходили.
— Как вы узнали?
— О, отсюда многое видно. — Его голос пританцовывал в такт на три четверти. Это было неправдой. Ни хрена он оттуда не видел. — Твоя затея была обречена на провал, но ты не должен себя винить. Вот за этим я тебя и позвал: предупредить, чтобы ты нисколько себя не корил.
— Вы меня не звали.
— Разве?
— Нет.
— Что ж, облака я тоже не зову, но они приплывают. — Гарри указал на окно. — Я хочу сказать одно: смотри не сломайся. Ничто так упорно не грызет мужскую душу, как чувство вины.
— За что я должен испытывать чувство вины?
Гарри пожал плечами, и этот жест оказался самым наполненным смыслом из всех, какие мне доводилось видеть.
Жизнь продемонстрировала, что Гарри был прав. Сколотив такую внешне безобидную вещь, как пустой ящик, я направил судьбу семьи в ужасном направлении.
Все началось спустя месяц, когда в ящике для предложений впервые появилось имя Терри.
«Мистеру Дину следует научиться воздействовать на сына. Терри Дин попал под влияние молодых людей, которых уже не исправить. Но сам он еще юн. И время пока не упущено. Все, что требуется, — немного родительских наставлений. Если на это не способны родители, мы найдем того, кто сумеет это сделать».
В зале зааплодировали. Горожане считали ящик чем-то вроде оракула. Поскольку идеи исходили не из ртов соседей, а были написаны на бумаге, торжественно изымались из ящика и прочитывались Джимом Броком авторитетным тоном, слова воспринимались серьезнее, чем того заслуживали, а сами предложения часто исполнялись с пугающей религиозной покорностью.
— Это не моя вина, а пустая трата сил воспитывать сыновей в надлежащей морали, когда на них так сильно влияют ровесники, — заявил отец в тот вечер за обедом. — Один неподходящий друг, и ребенок основательно выбивается из колеи.
Мы слушали его с трепетом, наблюдая, как мысли кружили вокруг его головы, словно пыль на ветру.
На следующий день в обед он появился на спортивной площадке. И я, и Терри бросились прятаться, но отец искал не нас. Он сел на качели, положил на колени тетрадку и стал наблюдать, как подростки играют. Отец составлял список мальчиков, которые, по его мнению, были достойны с нами дружить. Наши товарищи, разумеется, подумали, что он не в себе (дело происходило еще до той эпохи, когда они сразу бы решили, что он педофил), а я, наблюдая за его усилиями вывести меня и Терри на путь истинный, и восхищался им, и жалел его. Время от времени он подзывал кого-нибудь из ребят и беседовал с ним. Помню, на меня втайне произвела впечатление его упорная приверженность бредовой на поверку идее.
Кто знает, о чем они говорили во время этих приватных собеседований, но через неделю список отца насчитывал пятнадцать кандидатов — все приятные на вид, здоровые дети из хороших семей. Отец ознакомил нас с результатами изысканий:
— Вот они годятся вам в товарищи. Подружитесь с ними.
Я ответил, что не могу вылепить друга из пластилина.
— Прекрати! — рявкнул отец. — Я прекрасно знаю, как надо заводить друзей. Подходишь и начинаешь разговаривать.
Он не желал пускать дело на самотек. Хотел корректировать наши действия. И добиваться результатов. Чтобы перед его глазами шествовала вереница наших друзей до гроба, и это следовало расценивать как приказ. Терри при помощи авторитета банды «убедил» двух ничего не подозревающих кандидатов из списка заглянуть к нам после занятий, те, дрожа от страха, целый день проболтались у нас на заднем дворе, и отец на некоторое время почувствовал себя удовлетворенным.
Чего не скажешь о ящике для предложений. Все в городе замечали, что мой брат как водился с Бруно и Дейвом, так и продолжает водиться. Следующее найденное в ящике предложение было такое: «Коль скоро родители Терри неверующие, ему требуется духовный наставник. Еще не поздно. Мальчика можно перевоспитать».
Отец снова вышел из себя, однако проявлял странную покорность. Это стало моделью его поведения. По мере того как множилось число жалоб на беспутное поведение Терри и наша семья превратилась в постоянный объект внимания и обсуждения, он клял и ящик, и «змеюк», которые пихали в него бумажки, но при этом оставался послушен.
Вернувшись из ратуши, он поспорил с матерью. Она хотела, чтобы с Терри потолковал раввин. А отец считал, что священник лучше справится с этой работой. В конце концов победила мать. Пришел раввин и поговорил с братом о насилии. Раввины хорошо разбираются в этом вопросе, ибо служат божеству, прославившемуся неумолимостью. Беда в том, что евреи не верят в ад и у них нет такого же средства для запугивания и отравления нервной системы подростков, какое всегда наготове у католиков. Можно обратиться к еврейскому ребенку: «Знаешь, есть такой провал с огнем. Ты туда попадешь». Но придется рассказать ему о мстительности Всевышнего и надеяться, что он поймет намек.
Терри не понял, и предложения продолжали поступать, только не подумай, что все, что попадало в ящик, касалось исключительно брата. Как-то вечером в понедельник в середине лета прозвучало и мое имя.
Предложение начиналось так: «Надо, чтобы кто-нибудь посоветовал юному Мартину Дину не таращиться на людей. — В зале раздались аплодисменты. — Этот задиристый мальчишка своими взглядами всех нервирует». Уверяю тебя, унижение мне не в новинку, но ничто не могло сравниться с тем оскорбительным моментом.
Через месяц из ящика вынули еще одно адресованное семье Дин предложение, но на этот раз оно касалось нас всех и прежде всего матери.
«Миссис Дин, прекратите понапрасну занимать нас долгими разъяснениями, почему вашего мужа и сыновей нельзя считать пропащими людьми. Терри не просто „дик“, он дегенерат. Мартин не просто с приветом, он психопат. А у их отца „нездоровое воображение“, он — наглый лгун».
Не оставалось сомнений: наша семья — излюбленная цель и горожане на самом деле решили достать Терри. Мать испугалась за него, а я испугался ее страха. Ее страх приводил в ужас. Она садилась на кровать сына и, пока он спал, с вечера до рассвета шептала: «Я тебя люблю», словно пытаясь подсознательно изменить его поведение, пока его не изменили другие. Мать понимала, что перевоспитание ее сына стало одним из главных приоритетов горожан. Раньше он был их главной гордостью, теперь стал главным раздражителем, и, поскольку брат не порвал с бандой и продолжал воровать и устраивать уличные драки, поступило новое предложение: «Надо отвести его в тюрьму на холме. Пусть кто-нибудь из заключенных расскажет ему, какая страшная жизнь за решеткой. Может, тактика запугивания подействует».
Отец на всякий случай заставил пойти и меня — чтобы мне не пришло в голову взять пример с брата и стать на путь преступления. Мы поднялись по склону к нашей истинной школе, и грязная дорога показалась мне открытой раной на теле холма.
Нам организовали встречу с самым жутким преступником. Звали его Винсент Уайт. Его жизнь за решеткой была несладкой. Семь раз его резали ножом, исполосовав ему все лицо, на левый глаз он ослеп, а губа у него болталась наподобие ярлыка, который начали отдирать от покупки. Как-то раз Терри встречался с Винсентом вместе с Гарри.
— Странно, что вы решили повидаться со мной, — начал без обиняков заключенный. — Вы же закорешились с Гарри. — Терри незаметно мотнул головой, пытаясь подать ему знак, но единственный глаз Винсента был в то время обращен на нашего отца, и он как ни в чем не бывало продолжил: — Кого это ты с собой привел? Своего старика?
Отец потащил нас вон из тюрьмы, словно в ней вспыхнул пожар, и с тех пор сыновьям Дина было запрещено туда заходить. Раз-другой я пытался навестить Гарри, но меня вышвыривали. Это был сокрушительный удар. Такого мне еще не приходилось испытывать. Мне отчаянно требовался совет Гарри. Не оставалось сомнений: назревает кризис. События развивались не в нашу пользу. Не будь я тогда в состоянии хандры и подавленности, я бы постарался заставить брата уехать из города, когда вскоре после инцидента в тюрьме у него появилась возможность выкрутиться из заварухи, повинен в которой был я.
