Ференц Шанта - Пятая печать
Женщина оттолкнула мужнину руку, потянувшуюся было к вырезу халата, и сказала:
— Свинства в этом мире хватает, это уж точно!
— Свинство, не свинство! — Трактирщик снова взялся за перо — Уж не собираешься ли ты что-нибудь изменить? Втяни-ка поглубже голову в плечи да лобызай ручки всем Пиллерам подряд, вот все и будет в порядке. Во сколько это тебе обойдется?
— В мои сто пенгё! — ответила женщина.
— Глупышка! — возразил он. — Гораздо дороже! Но тебе нечего беспокоиться… Гораздо дороже, и не только в смысле денег… но нечего тебе ломать над этим голову. Если бы только в сто пенгё!
Он махнул рукой и передвинул тетрадь.
— Пошли дальше. Следующим идет уж и впрямь отъявленный плут. Вот уж важная птица! Опять же поэтому и надо его обхаживать, как настоящую птичку. Чтоб ей пусто было!.. Ну, подойди-ка сюда, птичка в сапогах, покажи свою головку в фуражке…
— А этот во сколько пенгё? — спросила она.
— Чего уж тут, господи, — вскинул брови трактирщик. — Сам господин окружной комендант! Не какая-нибудь мелкая сошка…
— Небось из нилашистских негодяев.
— Ну ясное дело… Правда, и тот полицейский до него тоже был отъявленный жулик! Зато нынче сам окружной комендант! Мы все ближе и ближе к власти…
— А сколько ему нужно?
Ох, эти деньги, эти деньги… — покачал головой трактирщик. — Ничего-то тебя, кроме денег, не интересует.
— А чем еще и интересоваться, как не деньгами?.. Тому пятьдесят пенгё, этому двадцать, третьему сто, да что я — делаю их или ворую? А на что самой жить?
— Суть не в деньгах, старушка! — вздохнул трактирщик. — По мне, действительно все равно, то ли в денежных делах под их дудку плясать, то ли иным способом откупаться — ручки лобызать или помалкивать, держать язык за зубами, вместо того чтоб послать их к черту или прямо в лицо мерзавцами назвать! А деньги тут просто так, будто тайная вечеря, вроде символа, как нас в школе учили. Вроде примера — показать, что, собственно, за ними стоит, в чем суть. Вот и здесь о том же речь! Начальники свои порядки завели, и мы тут ничего поделать не можем! Каждый день должны им свои рожи предъявлять — вот, мол, и пасть закрыта, и хвост поджат! Ну, а если они то же самое в виде денег потребуют или прикажут, к примеру, каждое утро с полвосьмого до восьми на четвереньках стоять, так это уже без разницы…
— Совсем ты, видно, сдурел. — Женщина уставилась на него, вытаращив глаза. — Что это ты тут за проповеди читаешь? Думаешь, я хоть слово поняла?
— Цыц… цыц, — замахал на нее руками коллега Бела. — Спокойствие, сударыня! Ничего особенного. Нишкни! Вот и все дела!
Он прищелкнул языком:
— Коллега Бела еще вот что скажет: «Нате, чтоб вам сдохнуть, хвост я, так и быть, подожму! А вот что я в это время думаю, того вам не узнать! Каждому свое — и порядок!»
— Да ты рехнулся! Что ты такое плетешь? Лучше про то скажи, сколько этому мошеннику причитается?
— Про то и говорю, тетушка! Господину нилашисту — окружному коменданту, мы натанцуем на четвереньках пять литров палинки, чтоб было что хлестать с утра до вечера…
— Не бывать этому! — вскричала женщина. — Вот теперь я тебе скажу, сколько он с меня получит! Сколько тот сержант получал?
— Полицейский? Два литра! Только это, голубушка, нам уже ни к чему!.. Что значит какой-то полицейский? Вот окружной комендант — это да! Для него мы на четвереньках ползать будем… в прошлый раз он мне так и сказал: «У вас, братец, такая превосходная палинка, что от той, которую вы в прошлый раз присылали, уже ничего и не осталось». Каково, а?.. — Он склонился над тетрадкой: — Пять литров! По шесть пенгё за литр. Значит, тридцать пенгё. Пять литров вина обычного, по два пенгё — еще десять пенгё, тридцать да десять — сорок. Итого, стало быть, сорок пенгё…
— Вот уж негодяй! — вздохнула женщина.
— Конечно, негодяй, — согласился трактирщик и, высунув кончик языка, записал в тетрадь сорок пенгё. Перед прочими цифрами значилось имя железнодорожника, то есть ревизора, а перед суммой в сорок пенгё он изобразил нилашистский крест. — Вот так! Авось умрет геройской смертью!
Женщина тяжело вздохнула:
— Когда придут русские, его повесят вместе с его палинкой!
Муж склонил голову набок:
— А ну как русские не придут? И не повесят его вместе с моей палинкой? А наши начальнички и дальше останутся властвовать? Да еще почище чем теперь? И выиграют войну! Тогда как, золотце? Кто тогда будет тем паинькой, который знал урок прямо как по книге? Глупая жена коллеги Белы или коллега Бела, любезно предлагавший им выпить? Что скажешь, голубушка?
Женщина замолчала. Помолчав, ответила:
— Ну, чего смотришь? Запиши этому дьяволу!..
— Вот видишь! Так-то лучше… Вот и доказано, что мы покладистые, добропорядочные лопухи, какими и надлежит быть идеальным гражданам!
Он перелистал последние листы тетради. Стряхнул пепел со своей сигареты и сказал:
— А теперь мы сделаем все, чтобы у жены коллеги Белы совсем ум за разум зашел… И чтоб ни гугу, тетушка, молчок!
Нахмурив лоб, он строго посмотрел на жену:
— Ни звука! Одно слово — и я лишу тебя причитающейся на сегодня платы, и тогда уж и впрямь как бы тебе не свихнуться…
Он улыбнулся и погладил руку жены:
— Да разве я могу обездолить мою маленькую злючку…
— Ты и впрямь совсем спятил! — поглядев на него, ответила жена. — Что ты мелешь?
— А то, мой ангел, что мы заводим новую графу, а тебе по этому поводу и ротик открыть не дадим! Понятно?
— Какую еще графу?
— Весьма разумную!
Женщина посмотрела на него с удивлением:
— Что это такое?
Муж поучающе поднял палец:
— Таким маленьким человечкам, как Коллега Бела и его пышнозадая женушка, по дорогам жизни нужно двигаться точно так же, как если бы они отправлялись по делам в Центр или на Большое Кольцо. То и дело требуется вертеть туда-сюда головой, вправо — влево, вперед назад. И осторожно и внимательно смотреть по сторонам, Ступил раз — взгляни направо, ступил два — взгляни налево! Еще шаг — опять направо, снова шаг — и снова налево! Смотри в оба! — призывают плакаты по краям самых обычных мостовых. А какие плакаты расклеены на дорогах жизни? Какими еще плакатами и табличками надо бы их увешать? По мнению коллеги Белы, вот какими: ПРЕЖДЕ, ЧЕМ ШАГНУТЬ, ОГЛЯНИСЬ! БЕРЕГИСЬ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ! Хе-хе… Ведь для тех, кто ездит в автомобилях, все очень просто. Умчались, и дело с концом! А для пешехода, мое золотко? Для человека, дрыгающего собственной парой ножек? Он или оглядывается по сторонам, или нет, и если нет — его уже везут в больницу. Коллега Бела закрывает глаза и видит перед собой огромные путевые знаки. Знаков столько, что вроде уж слишком. Знак здесь, знак там, ближе, дальше, повсюду. «Внимание!», «Раскрой гляделки!» — указывают они. Желтые, красные, синие, черные таблички выстроились рядами перед коллегой Белой. Успевай только головой вертеть! Да оно и правильно: А коли не вертишь? Тогда тебя сшибут проносящиеся на четырех колесах Томотакакатики! Как это — сшибут?! Да вот так — сшибут, и все!
Женщина глупо смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Коллега Бела взял ее за руку и продолжал:
— И вот теперь, когда коллега Бела снова закрывает глаза, он видит перед собой плакат. Новый знак среди целого моря других. Это лампа из тех, что висят в начале узеньких улочек, она то и дело щелкает и зажигается. На плакате написано — будь осторожен и осмотрителен, а потому он срочно передает по крайней мере пятьдесят пенгё госпоже Сабо, которая живет в следующем доме, то есть в семнадцатом «Б»… «Трик-трак» — щелкает лампа, «пик— пик» — вспыхивает свет! С завтрашнего же дня начни давать ей мелочь, не жалей пятидесяти пенгё каждый месяц около двадцать пятого числа! Ясно? И цыц, голубушка, больше ни слова, а не то я разозлюсь, брошу капитанскую рубку и уж не знаю, что тогда станется с кораблем!
Женщина залилась краской:
— Ей-богу, ты спятил! Что ты хочешь сказать? К чему тут этот Тититак с каким-то томотаки, да еще этот Сабо?
Он снова поднял кверху палец:
— Госпожа Сабо, мой ангел! Одна госпожа Сабо! У коллеги Белы такое чувство, что от господина Сабо ему уже больше никогда ничего не понадобится! Ему кажется, будто господина Сабо уже сшиб автомобиль Тикитаки. Плохо, видать, вертел головой и не обращал внимания на знаки!
— Да ты нездоров! — воскликнула она, на этот раз уже побледнев. — Честное слово, нездоров или перепил…
— Не думаю! — спокойно возразил он. — Но госпоже Сабо мы запишем-таки пятьдесят пенгё…
— Черта лысого! — вскричала она. — Черта лысого, дружок! Какая еще госпожа Сабо? Она что — ревизор, полицейский, железнодорожник, а может, окружной комендант?
— Будущий окружной комендант, моя букашечка! — о нажимом произнес кабатчик. — Конечно… это не наверняка. Даже, если подумать, весьма маловероятно… И все-таки в достаточной мере вероятно, чтоб коллега Бела не забыл об этих пятидесяти пенгё, которые он сейчас же и запишет…
