Ференц Шанта - Пятая печать
Женщина глупо смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Коллега Бела взял ее за руку и продолжал:
— И вот теперь, когда коллега Бела снова закрывает глаза, он видит перед собой плакат. Новый знак среди целого моря других. Это лампа из тех, что висят в начале узеньких улочек, она то и дело щелкает и зажигается. На плакате написано — будь осторожен и осмотрителен, а потому он срочно передает по крайней мере пятьдесят пенгё госпоже Сабо, которая живет в следующем доме, то есть в семнадцатом «Б»… «Трик-трак» — щелкает лампа, «пик— пик» — вспыхивает свет! С завтрашнего же дня начни давать ей мелочь, не жалей пятидесяти пенгё каждый месяц около двадцать пятого числа! Ясно? И цыц, голубушка, больше ни слова, а не то я разозлюсь, брошу капитанскую рубку и уж не знаю, что тогда станется с кораблем!
Женщина залилась краской:
— Ей-богу, ты спятил! Что ты хочешь сказать? К чему тут этот Тититак с каким-то томотаки, да еще этот Сабо?
Он снова поднял кверху палец:
— Госпожа Сабо, мой ангел! Одна госпожа Сабо! У коллеги Белы такое чувство, что от господина Сабо ему уже больше никогда ничего не понадобится! Ему кажется, будто господина Сабо уже сшиб автомобиль Тикитаки. Плохо, видать, вертел головой и не обращал внимания на знаки!
— Да ты нездоров! — воскликнула она, на этот раз уже побледнев. — Честное слово, нездоров или перепил…
— Не думаю! — спокойно возразил он. — Но госпоже Сабо мы запишем-таки пятьдесят пенгё…
— Черта лысого! — вскричала она. — Черта лысого, дружок! Какая еще госпожа Сабо? Она что — ревизор, полицейский, железнодорожник, а может, окружной комендант?
— Будущий окружной комендант, моя букашечка! — о нажимом произнес кабатчик. — Конечно… это не наверняка. Даже, если подумать, весьма маловероятно… И все-таки в достаточной мере вероятно, чтоб коллега Бела не забыл об этих пятидесяти пенгё, которые он сейчас же и запишет…
— Окружной комендант! О! — вскричала женщина. — Жена человека, про которого все говорят, что он безбожник и коммунист. Да кто же она такая — эта госпожа Сабо?
— Вдова! — ответил муж. — Законная вдова. Понимаешь?
Она ошеломленно воззрилась на мужа:
— Как это вдова?..
— Несчастная вдова…
— Кто тебе сказал?
— Забрали ее мужа! Совершенно законно и вежливо забрали сегодня вечером между девятью и десятью…
— Откуда ты это взял?
— Ниоткуда! Видел живодеров, как они удавкой размахивали..
— Неправда… — тихо сказала жена.
— Сегодня у меня в лавке были! Два палача. Палинку пили и спрашивали, где Сабо живут, вернее, не совсем так… но так или иначе — это факт. Забрали, голубушка! Забрали как миленького! Это так же верно, как то, что я сажу здесь рядом с тобой…
— Правду говоришь?
— Честное слово!
Женщина, остолбенев, смотрела на мужа:
— О негодяи! Сволочи, подлецы, последние негодяи! Бог их покарает, так покарает — света не взвидят! Забрать отца троих детей только за то, что в бога не верит да порой глупости болтает! Подлые негодяи! И ведь сколько раз я ему говорила: смотрите, Карчика, будьте поосторожнее, придержите язык, не то поплатитесь! Не в таком мире живем, чтоб все попросту говорить… Вот тебе и пожалуйста! Господи, покарай их, окаянных!
Она умолкла. Потом сухо спросила:
— А что это за пятьдесят пенгё?
— Те самые пятьдесят пенгё, которые мы отнесем госпоже Сабо завтра, и так будет каждый месяц. До некоторых пор.
— Черта лысого! Черта лысого, помяни мое слово… Конечно, время от времени я буду посылать им того-сего, что в доме найдется… Это уж как водится! Что этой бедняжке с тремя детьми делать? Только дурой я быть не хочу!
— Ты умницей будешь, а не дурой! Станешь посылать им то-сё — маслица, муки, супчику, еды какой-нибудь, что сумеешь. Право слово, можно от стыда сгореть, если этого не делать! Но это ты уж сама сообразишь, без меня. А моя забота — пятьдесят пенгё! Буду относить им каждым месяц, двадцать пятого числа!
Заметив, что жена собирается возразить, он положил на стол тяжелую ладонь.
— Ни слова больше! А то такое скажу!..
Он смял сигарету и, зло посматривая на жену, сказал:
— Сабо увели сегодня два нилашиста! О чем знала или по крайней мере догадывалась вся улица, до их ушей, похоже, тоже дошло. Они ведь тоже не такие глупые. Посмотрела бы ты на одного из этих двоих: у меня просто мурашки по спине! Забрали… А это значит, что назад они больше не вернется! Я про него еще кое-что знаю, но это никого не касается. Если придут русские, с женой Сабо все будет в порядке. В полном порядке… А я, за одно то, что помогал семье коммуниста, снова смогу давать кому надо по пятьдесят или сто пенгё и танцевать перед важными персонами — одним словом, получу право до конце моих дней открывать и закрывать свою лавочку! Ясно?
Он взялся было за ручку, но вдруг бросил ее и оттолкнул от себя прочь:
— А вот этого мы нигде записывать не станем! Не теряй головы, брат Бела!..
Он захлопнул тетрадь.
— Там увидим, как все обернется. Но пока что будет так, и я не хочу больше ничего слышать, договорились?
Он знал свою жену и, правильно рассчитав, в порыве нарочитого гнева хлопнул ладонью по столу:
— Договорились, что ли?
И еще раз ударил — другой ладонью:
— Чтоб им пусто было!
Женщина при каждом ударе вздрагивала, она ни за что на свете не осмелилась бы перечить этому человеку, когда у него багровело от гнева лицо.
«Прекрасно! — подумал про себя трактирщик. — Теперь уж она рта не раскроет. Неплохая женщина, надо только уметь с ней обращаться!»
— Убери тетрадь! — резко сказал он. Женщина послушно поднялась и, только дойдя до двери спальни, заметила:
— Мог бы и не орать…
— Тихо! — прикрикнул коллега Бела и снова опустил на стол могучую ладонь.
«Готово… — думал он, откидываясь на спинку стула, когда женщина ушла в комнату. — Нормальная бабенки, только малость глуповата! Сейчас мы ее погладим…»
Вернувшись, женщина робко взглянула на мужа. Отошла к печке, убрала молоко и кофе. Муж, удовлетворенный, следил за ее движениями.
— Если я что сказал, значит, так тому и быть, и никаких споров! — решительно заявил он, стараясь, однако, не слишком повышать голос.
Жена молча занималась своими делами. Когда она кончила, он позвал:
— Подойди сюда!
Женщина подошла. Он привлек ее к себе:
— Так надо, единственная моя. Не стоит жалеть этих пятидесяти пенгё. Так уж устроен мир! Постараемся продержаться на поверхности, сколько сможем…
— Как он там ни устроен, — ответила женщина, — этот твой мир — дерьмо распоследнее! Только и знаешь, что выкручиваешься, словно преступник. Гадко все это, вот что я тебе скажу…
— А что делать? Мне, что ли, этого хочется? Нужда тому виной, а не я!
— Все же ответь мне, — вздохнула женщина. — Разве все это не мерзость? Я уже не о деньгах говорю, пропади они пропадом… Я вообще — что это за жизнь?
— Мерзость! — ответил кабатчик. — Все так, как ты сказала, но одну вещь сделать можно: приспособиться! Или приспособишься, или подохнешь. Так было, так есть и так будет! А что мне остается? Биться лбом о стену? Ну уж нет! Или презирать себя с утра до вечера за то, что приходится так поступать? Но с какой стати? Я хочу жить своей обычной жизнью, не принося никому вреда. Кому от меня вред? Прячу голову — и все. Я мог бы жить и по-другому. Еще как бы мог. А приходится жить так, как дозволяют. Каждый день жизнь ставит передо мной вопрос: ну, а что теперь делать будешь, чтоб на поверхности удержаться? Ну, что мне делать, можешь сказать?
Умелой рукой он принялся с силой гладить жену по спине.
— А жизнь все же хорошая штука, поросеночек ты мой… Ведь правда — хорошая штука? А?.. — Он повернулся на стуле и сжал жену между коленями. Второй рукой проник под халат, все выше и выше задирая его, пока не обнажились мощные бедра.
— Нет от нас ничему и никому вреда, голубушка моя, — проговорил он хрипло. — Никого мы не обижаем… Только и дураками быть не хотим, вот уж нет…
Он все теснее прижимал к себе женщину: — Ну иди же, злючка, иди к своему Томотаки! Ну?.. Ведь Дюдю это потом?.. С ума мы не совсем сошли… Иди, звездочка моя…
Женщина развязала поясок халата и подставила мужу пышную грудь. Глаза ее закрылись.
— Ну?.. — сказал он. — Кое на что нам ума хватает!.. Каково?..
5
Господин Швунг, книготорговец, распростившись через несколько кварталов с Дюрицей, подождал, пока часовщик скроется в клубах тумана, и, вместо того чтобы повернуть направо, в сторону дома, осторожно, чтобы не услышал удалявшийся Дюрица, пошел назад, откуда они пришли.
Вскоре он услышал, как трактирщик спускает штору, после чего на улице все стихло.
— Вот и прекрасно, — пробормотал он. — Мало приятного в такой туман по улицам кружить, чтоб не попасться на глаза коллеге Беле…
