Андрей Школин - Прелести
— И что, Стёпа?
— А что, Стёпа? Советы кое-какие дал, как вести себя, если что… Только это между нами, конечно… Измайлов ведь чем, к примеру, от Стёпы отличается? Стёпа «крышу» многим коммерсантам обеспечивает. Те, в знак благодарности, как положено, платят. Порядок такой, сам знаешь. Согласен, бандит он. Ну так, тем более, сам Бог велел этим заниматься. Нормальная работа. Не совсем, конечно, нормальная, но у нас страна такая ненормальная, ничего не поделаешь. Вот… Такие, как я, скажем, выполняем свои функции — «общаемся с клиентами». Рискуем? Да. Всё-таки криминал, никуда не денешься. Хлопец измайловский тогда в машине на эту тему прошёлся слегка, мол «мы — шушера уголовная, криминалом занимаемся».
— Измайлов примерно то же самое говорит.
— Ну вот, видишь? Только сам он ничем не лучше. Вывеска, правда, красивыми буквами писана, и фасад в розовый цвет выкрашен, но смысл один — у кого рот шире, тот кусок побольше и откусит. С ментами и ГеБешниками этот кусок и делят. Не только в Москве — везде так. Так что, между Стёпой и Измайловым большой разницы нет. Только у братвы всё честнее. Они, по крайней мере, разговорами о «борьбе с преступностью» не прикрываются, — Вадим посигналил и покатил по встречной полосе, обгоняя стоявшие в очереди у светофора автомобили. — Такие, как Измайлов, видимо, в конечном итоге, и победят. У них, в принципе, никаких принципов нет совсем, прут по бездорожью, давя прохожих. Всё объединили и смешали — деньги, политику, мораль и всё остальное. И идеологию под себя, как обычно, подделают, а несогласных по стенке размажут. Так что, Андрюха, правильно делаешь, что с Измайловым «мосты дружбы» наводишь. Так сказать, вовремя уловил направление ветра. Если конечно не врёшь… — и он вновь покосился в мою сторону. — Чего молчишь?
— Думаю, — я включил магнитофон и наполнил салон мною. — Нравится?
— Ты же только что возмущался, кричал: «Выключи»!
— Так тебе нравится или нет?
— Не знаю, — Вадик неопределённо поморщился. — Нравится, наверное…
— А что нравится-то?
— Чего пристал? Не хочешь слушать — выключи.
— Гха… Выключи… — я потянулся и громко хрустнул суставами. — Мне-то, как раз, очень нравится. Это я вид делаю, что сам себя слушать не люблю. А на самом деле ох, как люблю. В Красноярске, когда мимо ларьков проезжаю, где мои записи крутят, испытываю нечто такое… — подбирая слово, покрутил рукой в воздухе. — Приятно, в общем… Особенно, когда незнакомые люди узнают, кто автор… Мы как-то за городом, на Енисее компанией отдыхали, недалеко от совхоза Удачный, ну и местные подкатили, мол, у вас гитара, спойте, если кто знает, песни паренька из Северо-Западного. Ты бы видел их лица после того, как они узнали, что я и есть тот «паренёк из Северо-Западного». Свинью притащили целиком, не говоря уж про водку. «Мы твои песни наизусть знаем», — так и сказали. Вот оно тщеславие родное. И никуда от него не деться. Ни-ку-да. Хочешь, не хочешь, но либо живи, как мышь тихо и незаметно, либо ревностно прислушивайся к реакции окружающих на результаты твоей деятельности.
— Ну и нормально.
— Нормально, — согласно качнул головой. — А как ты относишься к дискуссии о роли личности в истории?
— А если попроще?
— Ну, я, в смысле о том, что… Можно ли гениальному или просто талантливому человеку простить то, что не простилось бы обычному обывателю? Например, нарушение закона. Не уголовного кодекса, а глобального закона человеческого сосуществования. Моральных принципов. Нравственных… Всех традиционных понятий, вместе взятых.
Вадим некоторое время рулил молча. Думал.
— Смотря что он отчебучит.
— Скажем, не стихи он сочинить захочет и реакцию на своё произведение увидеть, а уничтожить один народ-нацию, на его место другой переселить и также понаблюдать за реакцией общества на это «произведение искусств»?
— Смотря какой народ. (!)
— Ненужный народ, вполне подходящий для этих целей.
— Ну… Если ненужный, то, наверное, можно. Хотя… Я вот, знаешь, о чём часто думаю? Как так получается, что на месте, где раньше одна нация жила, теперь другая своё государство основало? Например, Турция на месте Византийской империи. Был Константинополь, стал Стамбул. Жили православные, теперь одни «чурки». И ничего, нормально. Всё, как будто, так и должно быть. Мир не перевернулся. Если бы нашёлся человек, который всем этим «зверям» головы открутил бы и Цареград назад вернул, то, я думаю, плохо от этого никому бы не было. Или взять Крым. Сначала он был татарским, потом русским, сейчас украинский. Людей-то всё равно не спрашивают: «Хотят, не хотят»? Если Россия туда танки введёт, то через двадцать лет все забудут, что когда-то в Крыму жёвто-блакитный флаг развевался. Хотя я сам хохол и не хочу, чтоб так было, — Вадим усмехнулся краем губ. — А чего это ты на эту тему заговорил?
— Измайлов примерно как ты рассуждает, мы с ним сегодня дискутировали.
— Вон оно что…
— Да… — я снова выключил музыку. — Но это всё как бы в благих целях восстановления исторической справедливости. А если из тщеславия? Просто посмотреть, что получится? Вот мне, например, нравится, когда кто-то хвалит мои стихи. А другой стихи писать не умеет, или ему подобное творчество кажется недостаточно масштабным. Он решил географию поменять. Убил миллиона два народу, переделал границы и сидит, тащится от содеянного, ждёт, когда его имя золотыми буквами в историю впишут. Понастроил «Александрий» имени Себя любимого по всему миру, и ездит между своими столицами, а народ тюбетейки в воздух подбрасывает, приветствуя гения. Как насчёт этого?
— Я думаю, что если ради эксперимента, то такие эксперименты на хрен не нужны. А если для того, что бы страну расширить, да богатств добавить, то почему нет?
— А два миллиона жизней?
— Какие два миллиона?
— Как какие? Тех, кто не согласится на передел?
— Да, действительно… — украинец оторвал правую руку от руля и почесал голову. — Два миллиона многовато.
— А миллион?
— Миллион тоже много…
— А сто тысяч?
— Сто тысяч?.. — он задумался.
— А тысяча?
— Ну, тысяча нормально. Для такого масштаба нормально. В Москве вон, во время переделов десятками гибнут и ничего… Стёпа, когда «освободился», его никто в долю брать не хотел, так такое творилось… Для войны тысяча — нормально.
— А какая разница между миллионом и тысячей?
— Ты чего, издеваешься, что ли?
— Да почему издеваюсь? Интересуюсь. Почему миллион убитых это много, а тысяча — нормально?
— Хорошо, тысяча тоже много.
— А один человек?
— Пошёл ты… Если бы один человек в расчёт принимался, то эта планета никак не Землёй бы называлась.
— А если это какой-нибудь царь или великий учёный, или выдающийся писатель?
— Тогда не знаю.
— В общем, гения жалко, а простого смертного нет?
— Получается так. Хотя, простого смертного тоже жалко.
— Гения — жалко. Простого смертного — жалко. Но если простого смертного во время исторического процесса убьют — ничего страшного, а вот если гения… Короче, Измайлов, в отличие от тебя, считает, что если нужно чего-то добиться, то особой разницы нет — одного человека или один миллион человек замочить придётся. Цель оправдывает средства.
— Вот мразь какая.
— Кто?
— Измайлов.
— Почему?
— Как почему? Нихрена себе, почему… Миллион человек уничтожить за ¬нехер делать. Фашист, бля… Я же тебе говорил, что у них ничего святого нет. Пройдутся парадным строем по Красной площади, котёнок случайно под ноги попадётся — каждый наступит. Первый раздавит, а остальные по свежему трупу, в ногу, по мозгам, по крови, только лишь бы строй не нарушить. Ни хрена себе, миллион человек…
Я представил себе площадь, по которой марширует ровная колонна. Рыжий котёнок неожиданно выбегает на середину и попадает под ноги. Колонна проходит, то, что раньше было котёнком остаётся краснеть на брусчатке…
— А сто человек — херня?
— Чего докопался? Кто о ста человеках вспомнит? Для войны это мизер.
— Так о котёнке ты зачем тогда вспомнил? Он вообще один. Даже ведь не человек.
— Это я так, образно, — Вадим опять посигналил, разгоняя очумевших от весны пешеходов. — Куда сейчас поворачивать?
— Налево, — я указал пальцем в направлении стандартных многоэтажек. — Значит, Личность вправе устроить любую авантюру, если в финале число жертв окажется близким к предельно допустимому? (Вот же выражение — «предельно допустимое число жертв»). Так?
— Ну, так. Только не грузи, голова болит.
— Не буду. Приехали уже. Я потому спрашиваю, что у меня в голове тоже что-то непонятное творится. С утра, как с Измайловым пообщался. А что сейчас ждёт, даже представить не могу.
— Ты же говорил, что здесь молодая мама проживает. Зачем приехали-то?
