Андрей Школин - Прелести
— Я тоже так думал. Что, так и будем в дверях общаться?
— Зачем же? — она уплыла в глубь коридора, и я последовал её примеру, захлопнув за собой дверь.
— Это ты звонил полчаса назад? — мы вошли в комнату, где я, по привычке, бросил куртку на первое попавшееся кресло, а Лола подняла её и отнесла назад в коридор, на вешалку.
— Вроде, я.
— Я почему-то сразу это поняла.
— Ну, ты ведь девочка догадливая, — упал на незаправленную постель, свесив вниз только ноги. — Маргарита привет передала. Был очень удивлён.
— Отчего же? — Лолита продолжала стоять, прислонясь спиной к стене. — Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь, — она помолчала секунду, — мой хороший.
— Хороший… — повторил за ней следом. — Не обиделась в прошлый раз? Только честно?
— Да нет, не обиделась. Скорее… Скорее, напугалась. Ты ненормальный, Андрюша.
— Чокнутый, имеешь в виду?
— Да если бы чокнутый, ещё куда ни шло, а то… Какое бы слово подобрать? Ну, в общем, ты сам знаешь.
— Зачем же тогда привет передавала?
— Затем, что… — она подошла и присела на постель рядом со мной. — Потому что, мне… — Лола произносила слова медленно, растягивая их. — Мне нравятся ненормальные мужчины.
И взгляд насквозь. И сквозняк от этого взгляда гасит любые другие эмоции, оставляя главное. Еврейские глаза — печаль и вызов в одном озере. Зрачки расширяются, предоставляя выход страсти, и в похоти видится благо. Моя рука сжимает в комок чёрных перьев жёсткие волосы, и я, притягивая к себе свою жертву, сам становлюсь жертвой взаимного нетерпения.
— Не бывает ненормальных людей. Всё это слишком, слишком, слишком условно…
Она давит рукой на живот и осторожно, по-кошачьи, подкрадывается к губам. Губы сохнут от предчувствия слабости. Язык выполняет функции «скорой помощи». Внезапно Лолита замирает:
— Я хочу не только этого…
В моих глазах вопрос, хотя в её сразу два ответа. Только рассудок отказывается верить в повторяемость паузы.
— Понимаешь, я хочу, как в прошлый раз.
И восприятие преемственности раздваивается.
— Что ты хочешь, Лола?
— Я хочу, как в прошлый раз, — она спокойна в своей настойчивости и настойчива в кажущемся спокойствии.
«Как в прошлый раз» — проносится мимо горячим ветром и разбивает стёкла перекрытого ставнями окна. «Как в прошлый раз» — красные осколки подобны солоноватым на вкус каплям. Пол в красную крапинку, потолка нет, только ветер, по-прежнему горячий и живой. Я откидываю голову, гляжу в растворившийся потолок и начинаю смеяться. Глухо и неестественно.
— Хочешь?
Она не отвечает. Всё та же кошачья вкрадчивость во взгляде — я улавливаю её боковым зрением. Это не голод — это азарт. Новая игра всегда увлекает. Азарт ещё не деформировался в привычку.
Лолита кивает головой. Лолита протягивает руку и берёт с журнального столика пачку с лезвиями. Лолита достаёт одно и передаёт мне. Я гляжу на неё долго, долго. Время, как величина, прекращает существование. Сквозь прорезь бритвы виден тусклый солнечный свет. Лолита раздевает меня. Я лежу совсем голый на её постели и разглядываю мир сквозь отверстие в лезвии.
На руке шрам от прошлого пореза. Стараясь не задеть вены, делаю новый надрез и вижу, как в освободившийся проход на волю устремляется алая капля.
У Лолы учащается пульс. У Лолы раздуваются ноздри, но взгляд по-прежнему осмысленный, устремлённый в погоню за близким наслаждением.
Девушка садится сверху и, ощутив внутри себя мою плоть, медленно, ритмично раскачиваясь, приближает трепещущий змеиный язычок к ранке на руке. Капля сползает на пахнущую концом дня простынь, но остальная влага смешивается со слюной и исчезает во рту.
ТОМЛЕНИЕ…
Я делаю ещё один надрез, и Лолита тут же подхватывает новые шарики горячей крови. Движения ускоряются. Её зрачки расширяются до полного неприятия действительности. До полного приятия недействительности. Игра в кошки-мышки, где мышь научилась ходить по небу. Самозабвенное вышагивание по закату. Ожидание падения со стороны наблюдающего, привыкшего побеждать, противника.
Закат пытается стать алым, но не успевает этого сделать. Мышь ликует.
ПОГОНЯ…
Движения ещё ускоряются. Ритмичность бега в замкнутом круге. Вокруг рта красный сок выжатой рябины. Ло-ли-та… Девочка загоняет себя в безысходность с упоением скаковой лошади. Вокруг рта белая пена. Загнанных лошадей?..
ИСТОМА…
Я холодными глазами наблюдаю бег и тем самым уподобляюсь крупье, которому важен лишь результат. Игра воображения Лолиты выключила из игры разум. В сближении парадоксов отсутствует логика. Я почти не чувствую Лолиту, она уже не чувствует меня.
ЭКСТАЗ…
Движения набирают максимально возможный темп и, вместе с криком, воем, рёвом, воплем, стоном:
СТОП!..
Я отдёргиваю руку, её зубы почти вонзились в моё тело. Девушка падает мне на грудь, продолжая облизывать губы. Сказка в шутке природы. Новые капли падают на, ставшую такой жаркой, простынь.
ЛО-ЛИ-ТА…
Человек познаёт себя в отступлении от правил установленных предрассудками. Я глажу растрёпанные волосы и размазываю кровь по её лицу. «Пей, моя девочка, пей, моя милая, — это плохое вино…» Старая песня с новым тарифом. Блеф природы…
Я аккуратно приподнимаю Лолу и укладываю рядом. Встаю. Иду в ванную комнату и вновь долго, долго стою под душем. Долго, долго, долго, долго…
ПИ…Ц!!!
Иные слова отсутствуют. Иные слова залиты водой.
Я выхожу. Лолита ещё не встала. Лолита в прежнем положении.
Я одеваюсь. Не торопясь. Медленно. Ранки на руке больше не кровоточат. Они выполнили свою работу. Шрамы, шрамы…
Я подхожу к окну. День ещё не сложил своих полномочий. Мышь ещё не топчет закат. Мы поторопили время. Но время — старушка покладистая, простит. Лолита в прежнем положении.
Я забираюсь под шкуру верхней одежды и гляжу в зеркало на своё отражение:
— Ты кто?
— А ты кто?
Открываю дверь и выхожу, оставив время на растерзание памяти. Аккуратно щёлкаю дверным замком и спускаюсь вниз. Ло-ли-та… До встречи, моя кокетливая гурманка.
* * *По выходу из подъезда я наткнулся на выбирающегося из машины, блаженного в своём вечном «оболдуйстве» и даже, как будто, трезвого Вадика.
— Никак от Лолы?
— Никак от неё, — поздоровался с другом. — А ты никак к ней?
— Ага, — заулыбался Вадим. — Никак. Чего это мы «разникакались»? Ещё раз не хочешь зайти?
— Нет, — я облокотился о дверь его машины и задумчиво покосился на дом. — Выпил бы сейчас с удовольствием.
— Какие проблемы? Пойдём к Лолке и выпьем.
— К Лолите сейчас идти, пожалуй, не стоит. Поехали куда-нибудь подальше.
— Да куда ехать-то? Давай здесь тормознёмся. Я и так через весь город пёрся. Что ты, в самом деле?
— Я тебя лучше с молодой мамой познакомлю. Хочешь? — и легонько подтолкнул друга к машине. — Ты ведь любишь молодых мам?
— Ну ты… — Вадик нехотя пожал плечами. — Ладно, показывай дорогу.
В машине играла музыка. Пел, «разумеется», Андрей Школин. В то время как страна упорно не хотела замечать «сибирское дарование», мои друзья компенсировали этот пробел в музыкальной культуре тем, что «назло врагу» с остервенением прокручивали неизвестную широким массам кассету.
— Потише сделай.
— Так это же ты поёшь.
— Поэтому и сделай потише. Пожалуйста.
— Как хочешь. Могу вообще выключить.
Некоторое время гнали наперегонки с тишиной, пока Вадим не спросил, «как бы невзначай»:
— С Измайловым-то вопрос урегулировал?
— Какой вопрос?
— Чего дураком прикидываешься, как будто не знаешь, о чём я спрашиваю? Зачем он тебя искал? Я думал, что ты уедешь из Москвы после этого…
— После чего, этого?
— После того, как… Вадик резко крутанул баранку, объезжая торопливого пешехода. — Как я под стволом у этих ублюдков из-за тебя торчал. Мало, что ли? Сидишь тут прикидываешься: «Чего, да как»?
— Видел я Измайлова сегодня.
— И что?
— Обещал моим творчеством заняться.
— А зачем его хлопцы тебя так рьяно разыскивали?
— Тебе как ответить — по правде или по совести?
— По существу, — водитель посмотрел хмуро. — Про какое такое творчество ты говоришь?
— Да вот про это, — щёлкнул пальцем по магнитофону. — Песни и пляски.
— А при чём здесь Измайлов?
В ответ я лишь плечами пожал. Не было ответа. Ответ отсутствовал. Зато мой друг опять нашёл вопрос:
— Платить-то он тебе за это творчество обещал?
— Так ведь я ещё не согласился.
— Тогда вообще ничего не понимаю.
Опять некоторое время ехали молча.
— Андрюха, ты хоть со всего этого навариваешь что-нибудь? Я всё пытаюсь понять — чего ты за Измайлова уцепился? — Вадим в очередной раз нарушил правила дорожного движения. — Он ведь птица непростая, на деньги его просто так не разведёшь. Если пристроиться к нему решил, тогда более-менее ясно. Если же, что другое?.. — украинец пошевелил скулами. — Я, после «общения» с его ребятами, вечером к Стёпе заехал и всё рассказал.
