Андрей Школин - Прелести
— Верно. Вот иронизируешь зря. Человек ведёт себя так или иначе под воздействием информации, которая его окружает. Почему наша страна в большой табор превратилась? Потому что вокруг сплошная цыганочка. Это не только музыки касается — это повседневная жизнь большинства населения. Последние пять лет, сплошное: «Позолоти ручку, красавец, всю правду, как на духу, выложу». Русские в цыган превращаются. Дожили… Искусство правильным должно быть, тогда и жизнь нормальной станет. Если хочешь остаться в истории, то должен, в первую очередь, отличать правильное от неправильного.
— В истории личность, умеющая отфильтровывать правильное от неправильного, является положительной или отрицательной?
— Личность в истории… — Игорь посмотрел внимательно, проверяя, насколько я серьёзен. — Личность в истории не может быть положительной или отрицательной. Сильная личность, влияющая на ход исторических процессов, всегда отмечена положительным знаком. В любом случае, при любом исходе.
Ага, Раскольников, когда шёл бабушку топором тюкать, тоже о личности в истории рассуждал.
— Ну, а если последствия деятельности этой личности разрушительные, как тогда?
— Однозначно, положительно.
— Можно примеры?
— Сколько угодно. Тамерлан, Александр Великий, Наполеон, Сталин, Гитлер, если на то пошло. Нужны ещё примеры? Любые катаклизмы, вызванные этими великими людьми, давали новый толчок развитию попавшей в цейтнот цивилизации.
— А как же остальные люди? Ведь во время «прорыва цивилизации» кровушка лилась.
— Опять ты про кровь. Кровь лилась и будет литься, в независимости от глобальных перемен. Сосед убивает соседа в связи с тем, что перебрал спиртного и заподозрил жену в измене, а не потому, что ему не нравится, как последний относится к государственным реформам.
— Случается, что и за реформы тоже.
— Причина не в этом. Не будет реформ, катаклизмов, войн, вождей — убивать будут просто так, повод найдётся. Ты сколько лет собираешься прожить?
Я вспомнил «остроты» Федяева и неопределённо пожал плечами.
— Ну, скажем, лет семьдесят, — подошёл ближе к столу Измайлов. — Неважно, плюс-минус десять, двадцать лет. В жизни человечества, как вида, как носителя определённой информации — это миг. И этот миг становится ощутимым, лишь, когда человек осознаёт себя не особью с расплывчатыми устремлениями, а личностью, ответственной за развитие всей цивилизации. Творец, который следит за нами внимательно, сам не гнушается пролить кровушку, если считает это действенной мерой воспитания, хирургическим вмешательством в больной организм. Вспомним, хотя бы, всемирный потоп. Какие уж там Ленин с Гитлером… Действия и того, и другого — это попытки практическим путём определить правильность ходов и возможность ошибок в достижении какого-то прогресса. Что, разве их смелые шаги не принесли пользу всей цивилизации? Какой прок от того, что Россия осталась бы буксующей монархией, Германия не развязала бы войну и пухла от выпитого пива? Человечество теперь знает, что такое коммунизм, что такое нацизм. Знает на практике. Это ли не достижения? Любые катаклизмы, в конечном итоге, идут во благо, независимо от того, какие выводы делаются впоследствии. В подсознании планеты накапливается информация, приобретается опыт, и это даёт толчок для нового шага вперёд.
— А если во время очередного «получения информации» исчезнет всё население Земли?
— Население может исчезнуть и от столкновения с кометой, и тогда неважно будет, спокойно и размеренно ли мы жили и не обижали ли своих соседей. А вот если вовремя выйти на новый этап развития, то катастрофу предотвратить будет вполне по силам.
— Но ведь, говоря твоими словами, катастрофа — это такой же катаклизм во благо цивилизации. Зачем тогда предотвращать столкновение?
— Ты маленько недопонял, — Измайлов вновь отошёл от стола и прошёлся по кабинету. — Любое неординарное действие рождает противодействие, и это тоже одно из условий развития цивилизации. Вспомни, как весь мир боролся с Гитлером, как противился распространению коммунизма. Это другой закон. Если люди достигнут определённой ступени развития, они непременно станут вести борьбу за выживание, бороться с этой самой кометой. Это ли не стимул для дальнейшего прогресса.
— Значит, всё-таки, именно противодействие — есть главный двигатель истории?
— Пусть будет так. И что? Я ведь всё равно прав?
— Ну а если, несмотря на все старания, люди всё-таки не смогут спасти Землю и, следовательно, себя?
— Тогда — закономерный конец. Получается, человечество не успело достигнуть уровня, необходимого для самозащиты, — собеседник на секунду взглянул мне в глаза. — Возможно, так бесславно заканчивала своё существование уже не одна цивилизация, — он опять оживился и зашагал по периметру помещения. — Резюме: чем большее число раз мир встряхнётся переменами, тем меньше у человечества шансов кануть в забвение. Согласен?
Я налил ещё стакан минералки, и не столько пил, сколько, пользуясь короткой передышкой, старался переварить информацию. Ну, предположим, ты добьёшься своей цели. Станешь личностью, с которой все будут считаться. Убедишь народ поддержать тебя. Если не согласятся, заставишь. В конце концов, заваришь кашу, которую будет расхлёбывать не одно поколение, при современном опыте развития идеологии и науки это вполне возможно. И что? Ты обрекаешь себя на неприятие и вражду всего мира. То есть, ты своими действиями сознательно вызываешь противодействие, пусть даже нужное для прогресса, становясь его — противодействия, жертвой. Герой, ополчивший против себя мир, ради спасения этого мира? Тебе это ничего не напоминает? Человеческая жизнь — всего лишь миг? Согласен. Это, как в песне поётся: «Есть только миг, между прошлым и будущим…» И в этот миг ты не почувствуешь пользы от грядущих перемен. Ты почувствуешь эйфорию от вседозволенности власти и грязь обиды тайных плевков в твою сторону, в борьбе с которыми и потратишь остаток дней, пока тебя не убьют подосланные убийцы, или ты сам не сведёшь счёты с жизнью. Хотя, возможно, умрёшь своей неспокойной смертью. Будущее вспомнит тебя упоминанием в летописи и, может быть, это будет будущее, которое создал ты при помощи своих катаклизмов и своего самосожжения в настоящем. Так стоит ли игра свеч? Или ты подобен тем революционерам, что умирали с верой в светлое будущее, а их деяниями в настоящем пользовались различные «Ленины»? История запомнит тебя не как Ленина, со всеми его отрицательными и положительными качествами, а как простого бомбометателя-террориста, верящего в конечные идеалы добра и справедливости. Будущее и настоящее связаны воедино только в глазах вечности. Нам же — простым смертным, довольствующимся подножным кормом сиюминутных событий, остаётся лишь одна лазейка для братания с этой самой вечностью — слабая попытка веры в бессмертие наших душ.
Вслух я, разумеется, ничего не произнёс. Измайлов прекратил хождение по кабинету и теперь просто стоял возле окна, крутил цепочку.
— Кажется, ко мне подъехали, — он посмотрел вниз с высоты второго этажа на улицу. — Извини, работа.
— Понимаю… — допил минеральную воду и поднялся с кресла.
— Звони, ближе к праздникам. Придумаем что-нибудь с твоей музыкой.
— Хорошо, позвоню.
— И… Погоди, тебя ведь Андреем зовут? — Измайлов вновь прекратил крутить цепочкой. — Помнишь, ты в прошлый раз, у Федяева в офисе, фразу интересную произнёс? Про тишину, что-то там…
— Да я не помню уже… До свидания.
Навстречу мне поднимался полковник в сопровождении офицеров рангом пониже. Я вышел на улицу, где страдало от неопределённости двадцать четвёртое апреля 1992 года. Года чёрной обезьяны по восточному календарю. На том самом дереве, которое заинтересовало Измайлова, сидели те же самые птички. «В дом заехали грачи, с добрым утром, москвичи…» Впрочем, это были скворцы. Подошёл к телефону-автомату, висевшему на этом же здании, и снял трубку.
— Извините, вы бы не могли соединить меня с Игорем Сергеевичем? Занят? — положил трубку, а затем набрал другой номер.
— Алло, кто это? — послышалось из другого мира.
Трубка легла на место, и я определился. Затем ещё раз бросил взгляд на дерево, скворцов не было.
Глава 8
Я болен тем, что подневолен.
Я болен тем, что не счастлив.
Возьми меня в свои ладони
И отнеси под сень олив.
Я лишь звено в твоей цепочке.
Я только вздох в твоей груди.
Оставь меня во влажной почве,
Но далеко не уходи…
А. Абрамович— Привет, ты одна?
— Ну… Уже одна, — Лолита стояла на пороге в домашнем халате и удивлённо моргала большими чёрными глазами. — Я думала, ты…
— Я тоже так думал. Что, так и будем в дверях общаться?
