Тирания мух - Мадруга Элайне Вилар

Я — первый всход зла. Я имею в виду, самый старший. Не хочу никого вводить в заблуждение. Лучше начну сначала. Сложно говорить о себе в первом лице, рассказывая собственную историю.

Я не всегда была старшей сестрой.

До того как на свет появились Калеб и Калия, я была просто Касандрой.

— Сколько тебе лет, Касандра?

— Семь, мама.

— Здесь я не твоя мама, ты помнишь об этом?

— Да, мама.

— Я твой терапевт и хочу тебе помочь. Ты меня поняла, Касандра? Это как игра, очень интересная игра. Давай, представь, что ты меня не знаешь.

— Хорошо, мама.

— Говоришь, тебе семь лет. Ты кажешься старше. Ты очень высокая. Расскажи, почему ты грустишь.

— Я не грущу.

— Точно?

— Да.

— Мне кажется, это не так. Подумай хорошенько. Тебе грустно, Касандра?

— Не знаю.

— Тогда почему ты плачешь?

— Потому что она сломалась.

— Но не только поэтому. Случилось что-то еще, я же вижу. Дай догадаюсь… Может, ты скучаешь по папе? Плачешь, потому что он редко бывает дома? Ты должна понимать. Ты же большая девочка, Касандра. Тебе семь лет, правда? Ты уже не малышка и знаешь, что папа очень важный человек в нашей стране.

— Мне это сказал Усатый.

— Какой еще усатый, Касандра?

— Дедушка, который берет меня на руки. Ну, Усатый дедушка. Папе он очень нравится.

— Больше никогда так не говори! Ты поняла меня, Касандра?

— Как?

— То, что ты только что сказала, — очень плохо, Касандра! И очень опасно! Папу могут наказать, если узнают, как ты называешь…

— Усатого дедушку?

— Нашего правителя!.. Касандра, ты специально, что ли?

— Нет, мама.

— Сейчас я не мама, а твой терапевт.

— А ты можешь меня наказать, если ты не моя мама?

— Послушай. Посмотри мне в глаза, Касандра, это важно. Поклянись, что ты никогда больше не скажешь «Усатый дедушка».

— Хорошо.

— Если кто-нибудь узнает, как ты его называешь, у твоего отца отнимут все медали. И бог знает, какие еще напасти нас ждут! Не забывай, что у этого дома есть уши!

— Мне не нравятся папины медали. Они колются.

— Хочешь, чтобы твой папа перестал быть важным человеком? Чтобы он плакал?

— Не знаю.

— Подумай как следует, прежде чем отвечать.

— Плакать нехорошо.

— Очень нехорошо! И по твоей вине именно это произойдет с папой!

— Но Усатый дедушка меня любит. Он сам мне так сказал.

— Касандра!

— Усатый дедушка дарит мне куклы на день рождения.

— Если хочешь и дальше получать куклы в подарок, научись его звать по-другому.

— Как?

— Лидер!

— Усатый лидер!

— Ты просто испорченная девчонка!

— А ты не моя мама!

— Конечно же, я твоя мама… и твой терапевт. Знаешь, что случается с такими плохими детьми, как ты, Касандра? Их ругают и наказывают… Твоему папе сейчас приходится стараться как никогда прежде. Он заслужил каждую из своих медалей, но день за днем, Касандра, он снова и снова должен доказывать свою преданность нашему Лидеру. Иначе ты останешься без кукол. Поняла меня?

— Да.

— А теперь ты почему плачешь?

— Потому что папина фотокамера сломалась!

— Папа — важный человек, единственное, что ему нужно, — чтобы более важные люди о нем помнили. Все очень просто. Папа — герой. На, вытри лицо.

— Не хочу.

— Вытри слезы. Хочешь мне что-то рассказать?

— Когда какая-то вещь ломается, она умирает? — Когда как. Если совсем ломается, то да.

— Папа сказал, что его фотокамера больше не работает. А человек может сломаться так же, как фотокамера?

— Кто тебе об этом сказал?

— Усатый дедушка.

— Касандра! Опять?!

— Он сказал, что на папиной работе люди, как муравьи, появляются, заходят внутрь и потом ломаются.

Замолчи, Касандра, и забудь об этом. Когда наш Лидер говорит такое, об этом надо сразу же забывать. Не стоит вспоминать о неприятных вещах, которые нас не касаются. Лучше сменим тему… Я не смогу тебе помочь, если ты не будешь со мной откровенна. Давай поговорим о твоих проблемах, а не о проблемах твоего отца. Поговорим о Калебе. Ты любишь своего брата?

— Из-за него умер кролик.

— Кролик болел — у него был рак.

— Он умер возле Калеба. Поднял уши и больше не прыгал.

— Почему ты не любишь своего брата?

— И черепашка! Черепашка тоже умерла!

— Калеб в этом не виноват.

— Он дотронулся до нее, и все… Черепашка больше не высовывала голову.

— Касандра, черепашка была уже старая.

— Не хочу к нему подходить. Вокруг Калеба все время те, кто скоро умрет.

— У тебя хорошее воображение, и это неплохо, наоборот, даже может пригодиться в жизни. Но иногда ты слишком фантазируешь. Пойми, все, что слишком, — нехорошо. Хочешь что-нибудь нарисовать?

— Не знаю.

— Нарисуй свою семью, хочешь?

— Можно я нарисую и папину сломанную фотокамеру?

— Если пожелаешь, Касандра. Почему ты хочешь, чтобы фотокамера была на твоем рисунке?

— Она моя лучшая подруга.

— Серьезно? Фотокамера — твоя воображаемая подруга?

— Нет, но я надеялась, что, когда вырасту, мы поженимся.

— Ты и фотокамера?

— Да, но этого не будет, потому что она умерла.

В то время невозможно было выйти на улицу без присмотра, так, чтобы в пристальном взгляде отца не отражалось расстояние от двери до кромки тротуара. Папа подсчитывал, сколько раз сумел избежать возможной смерти, будь то выстрел в спину, бомба, закопанная в мокрый гравий в саду, или яд в пицце. Враги. Виновные. Паранойя. Типичная паранойя важного человека.

В то время, воспоминания о котором у Калеба и Касандры становились все более размытыми, каждое воскресенье отец водил их в зоопарк. Калии, естественно, еще не существовало на свете, и тем лучше для нее, потому что животные там не были анатомически безупречными, а скорее выглядели издалека как пятна, неясные фигуры с хоботами и лапами, обманчивыми образами, словно в игре «соедини все точки и угадай фигуру». Животные казались забавными кляксами, а бабочки были всего лишь бабочками, а не предвестниками смерти, не роковым знаком на белом листе. Все знают, что однажды их сестра Художница нарисует бабочек и тогда у нее возникнет навязчивая мысль о том, что пришло время возмездия.

Калеб помнил эти прогулки в зоопарк и помнил свое чувство любви к отцу, который тогда еще не был так стар и носил свои медали на мундире даже по воскресеньям. Эти награды распахивали любые двери, даже самые непроницаемые, в том числе и решетки в зоопарке, установленные в качестве четкой границы между высшими животными, победившими в эволюционной борьбе, и проигравшими. Медали отца не были красивыми, но Калеб уже понимал, какие возможности они открывали.

Для Касандры, казалось, жизненно необходимо было находиться в непосредственном контакте с объективом камеры «Кодак», которую папа разрешил ей взять с собой в тот день. Она вздыхала и сжимала объектив, и Калеб представлял, как в какой-то момент она наконец вдавит его в платье и объектив исчезнет в ее животе, проделав в нем круглое отверстие, и тогда Касандра сможет автоматически выдавать фотографии через рот. Девочка поглаживала объектив пальцами, оставляя на нем следы липкого пота, вызванного жарой нескончаемого лета. Глупая девчонка! Если бы папа это заметил, он бы отнял у нее камеру навсегда, потому что уже говорил ей, какой это хрупкий аппарат, в какой чистоте нужно содержать объектив, чтобы фото получались идеальными, и только после просьб и обещаний Касандры он уступил девочке, позволив взять камеру на какое-то время.

В результате отец позабыл о своих словах и не смотрел за дочерью. К чему? В тот момент его гораздо больше занимал поход в зоопарк с медалями и детьми. Дети светились от счастья, а медали служили прямым доказательством того, что живет он не зря, важен почти так же, как и сама страна, и очень немногие достигали подобных высот.

— Х-х-хочешь увидеть обезьянок, Калеб? — с улыбкой спросил отец.