Генеральская дочь - Гривнина Ирина
К сожалению, родные Ионы О. знали о нем крайне мало: ведь в самые интимные свои мысли человек не пускает в первую очередь именно родных. Даже мать Лены Ионовны, с которой я разговаривала полдня, не смогла рассказать о своем муже почти ничего такого, что не было бы известно из послужного списка генерала и его коротеньких писем к семье.
Обстановка интервью, как правило, побуждает к откровенности. И Лена Ионовна, и ее мать, пытаясь честно отвечать на мои вопросы, очень скоро сбивались и начинали много и охотно говорить о себе. Не стесняясь, мне рассказывали порою такие интимные подробности, о которых с посторонними и говорить-то не принято.
В конце концов обнаружилось, что собранный материал к богатой событиями жизни генерала О. имеет лишь косвенное отношение. Зато я много узнала о жизни его семьи. Типичной советской семьи, можно сказать, даже счастливой для чудовищной эпохи, наступившей в России после большевистского переворота 1917 года. Незаурядность личностей генерала О. и его внука делали материал лишь более интересным. Ибо, по-моему, Историю делает не толпа, а Герой.
Я не перестаю поражаться тому, что книга эта написана. Когда мы уезжали из Москвы в 1985 году, мне и в голову не могло прийти взять с собой пленки с записями бесед и рукописные черновики: их немедленно конфисковали бы на таможне. Несколько лет я ждала надежной оказии, чтобы вызволить из Москвы свой архив. О том, как мне с помощью аргентинских дипломатов удалось наконец получить его, можно было бы написать отдельно, но эту захватывающую, почти детективную историю я не решаюсь пока обнародовать.
Пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить Лену Ионовну за то, что она передала мне документы, письма, свои дневниковые записи (правда, отрывочные и крайне нерегулярные) и разрешила делать с бумагами из ее архива все, что я найду нужным.
Кроме того, Лена Ионовна переслала мне дневники, прозу и поэтические опыты своего сына, трагически погибшего в возрасте тридцати трех лет. Книга его рассказов, в соответствии с посмертной волей автора, готовится к публикации в Аргентине и скоро выйдет там по-каталонски.
Составить некую связную историю из груды свалившихся на меня разрозненных бумаг и пленок было непросто. Время шло, материалы пылились в больших картонных ящиках, а я все не могла решить, как к ним подступиться. Однажды, на большой торговой улице, мое внимание привлекла витрина ювелирного магазина. Задняя стенка ее была затянута черным бархатом, и сквозь слабое, неясное отражение лица в стекле просвечивала странная конструкция. Медленно поворачивался маятник, раз в минуту захватывая с собою светлый стальной шарик и скатывая его в наклонный желобок. Раз-два- три-четыре-пять оборотов — пять минут проходило, — желобок поворачивался, четыре шарика возвращались назад, а пятый скатывался уровнем ниже. Еще пять минут… Еще… Кончался час, и одиннадцать шариков возвращались на место, а последний скатывался еще ниже, и вес начиналось сначала. Медленно крутился маятник, желобки наклонялись то вправо, то влево, и неотвратимо, как число погибших негритят в известной песенке, росло число шариков, упавших на самый нижний уровень.
Словно завороженная, смотрела я на этот нехитрый perpetuum mobile. Время текло перед моими глазами, скатывая минуту за минутой в невозвратную пропасть прошлого. Время будило воспоминания, свои и чужие. Время напоминало: спеши! жизнь коротка! И вместо своего отражения в темном, призрачном зеркале витрины я вдруг ясно увидела грузную, немолодую женщину с высокомерным лицом…
Intermezzo
Словно завороженная, смотрела Лена Ионовна через стекло витрины. Время материализовалось, на глазах у нее минута за минутой скатывались в прошлое, и давнопрошедшим — plusquamperfectum — становилась ее жизнь и сама память о ней, и ничто не могло совладать с этим неумолимым движением. Она вгляделась в прозрачное отражение в стекле. Все же еще не вовсе старуха. Бархатно-черный фон льстиво сглаживал морщины, выцветшие серо-зеленые глаза казались темнее. Волосы вот только подкрасить, может, краски хорошей здесь купить? Дорого, наверное…
И вдруг вспомнила: сегодня — последний день. Утром их группу разбудят в семь, накормят завтраком, проводят до самолета и кончится блаженная двухнедельная заграница. Кончится и, кто знает, случится ли еще? Настроение сразу испортилось.
Она отошла от витрины и медленно пошла вниз по улице. Навстречу, щебеча иноязыким говором, двигалась пестрая, разно одетая толпа. Поношенные, разорванные в самых неожиданных местах джинсы, майки с нелепыми, неприличными картинками, кеды на босу ногу… В зеркало они на себя никогда не глядят, что ли? Или денег нету приличные штаны купить?
Заваленные вещами магазины по обе стороны улицы гостеприимно распахнули двери, в витринах огромными буквами: SALE! SALE! SALE! Это английское слово означало, что можно купить вещи по дешевке. В такие магазины Лена Ионовна уже заходила, добросовестно рылась в сваленных кучей блузках, свитерах, колготках. С завистью смотрела на местных женщин. Как они неторопливо шли мимо магазинов, заходили в некоторые, шутили с продавцами, приценивались, мерили, покупали. Как сидели в уютных кафе, небрежно бросив у стола яркие пластиковые сумки с покупками, пили кофе с пирожными, болтали, смеялись. Все это Лене Ионовне было недоступно, покупки пришлось делать на рынке, куда отвел ее приятель Влада, знаменитый журналист-международник. Большая удача, что жена этого журналиста вздумала послать ему с Леной Ионовной пару бутылок водки и буханку хлеба (почему-то среди подолгу ошивавшихся за границей русских принято было тосковать по черному хлебу). Журналист оказался человеком добрым и услужливым, провел с ней чуть ли не полдня на самом большом рынке города, советовал, что лучше купить, и бешенно торговался. А сегодня, в последний вечер, предложил показать знаменитые на весь мир улицы, где проститутки демонстрируют себя, словно товар, в витринах и на каждом шагу — стриптиз и казино. До встречи с ним оставалось еще время, и Лена Ионовна подошла к лотку с сосисками (почему-то здесь их называли «горячими собаками», уж не из собачьего ли мяса готовят?), посчитала остававшуюся в кошельке мелочь. Как раз хватило на пару сосисок, засунутых в подогретую булочку.
«Все же, — подумала она, выдавливая из пакетика горчицу, — не зря съездила». И деловито подсчитала в уме, что удалось сделать за эти две недели: сумела обменять припрятанные рубли на местные деньги, купила подарки всем нужным людям и себя порадовала. Она чуть отставила в сторону правую руку и полюбовалась новым серебряным браслетом с мелкими голубыми камушками. Продавец уверял, что это — настоящая китайская бирюза. И сыну не в чем ее упрекнуть: ему куплены джинсы. Поношенные, но вполне еще крепкие. Правда, сын просил не джинсы, а книгу — стихи какого-то Йейтса (Yeats). Она даже зашла в один книжный, но от обилия пестрых обложек разбегались глаза, а спрашивать было бессмысленно: по-русски продавцы не понимали.
«Вот вернусь, — подумала она, — пойду на курсы, выучу язык. В следующий раз…»
Боже, что за ерунда лезет в голову! Когда он еще будет, следующий раз, на поездки очередь, за три года желающих записывают. Ждешь, просишь, унижаешься, а пролетают эти две недели как сон, сегодня — последний вечер…
Настроение испортилось окончательно. Она не рада уже была, что связала себя обещанием погулять с журналистом, но отменять встречу было неудобно. Пришлось идти по ночным улицам, с показным восхищением рассуждать о пользе свободы сексуальных отношений, пить отцеженный, безвкусный кофе в каких-то подозрительных барах (платил он), смотреть в казино, как бежит тяжелый металлический шарик по ярко освещенному кругу рулетки…
Добравшись до отеля, Лена Ионовна поднялась в номер, который делила с одной из своих попутчиц. Соседка, дожидаясь ее, читала английский детектив и уснула. Книгу она все еще сжимала в руке, свет не был погашен. Лена Ионовна тихонько прикрыла за собой дверь, раздеваясь на ходу, прошла в ванную.
