Наследницы - Мареева Марина Евгеньевна

— Он и так со мной останется.

— А мы этого не допустим.

Машина ехала по пустынной дороге. Стрелка спидометра ползла к отметке «80». Галина Васильевна сознательно не стала съезжать на обочину, чтобы перевести дух. Интуитивно чувствовала: если остановится — впустит в себя страх, и тогда никогда больше не сможет сесть за руль.

— Что ты предлагаешь? — Саша не поняла, к чему клонит мать. Положив голову на спинку переднего сиденья, заглянула ей в лицо.

— Сейчас увидишь. — И Галина Васильевна стала тормозить.

Впереди маячала фигура мужчины. Он нервно махал рукой. Другой — сжимал небольшой чемоданчик.

— Мало нам пьяниц, давай сумасшедших подбирать. — Саша не скрывала своего раздражения.

— А может, человек на поезд опаздывает или на самолет? — миролюбиво возразила Галина Васильевна. — Жаль, что мы не видим себя со стороны. Такие же сумасшедшие. Не лучшего этого.

— Ой, д-д-дорогая моя… — открыв дверцу машины и заикаясь, начал «сумасшедший».

Это был парень лет тридцати, симпатичный и трогательный. Типичный маменькин сыночек «Уж не потерялся ли он? — подумала Галина Васильевна. — Шел себе за мамкой, шел, увидел бабочку, побежал за ней и… Господи, какие еще бабочки в январе!»

— Ой, д-д-дорогие мои! — увидев на заднем сиденье Сашу, исправился парень. — Ум-м-м-о-ляю, выручите, на-на-на самолет оп-оп-опа…

Не дав ему договорить, Галина Васильевна скомандовала:

— Так садитесь быстрей, раз опаздываете. Куда ехать, знаете?

— Да-да, к-к-онечно, — парень энергично закивал, — ту-да, ту-да. — И неопределенно махнул рукой.

— А конкретнее можно? — Саша была на грани срыва.

«Господи, да она его сейчас чего доброго из машины выкинет». Галина Васильевна быстро тронулась с места.

— Туда это куда? — как с маленьким ребенком, заговорила она. — Налево поедешь — во Внуково попадешь, направо — в Шереметьево, а прямо…

— Ше-ше-ре-метьево!

— Один?

Парень отрицательно покачал головой.

— Значит, два. Очень хорошо!

Галина Васильевна перестроилась в правый ряд. По указателю выходило, что через полтора километра должен быть поворот на Шереметьево.

— Музыку любите? — обратилась она к парню и, не дожидаясь ответа, щелкнула ручкой приемника.

Из динамика вырвался мощный, энергичный голос: «А смерть — это просто иная жизнь. А смерть — это лучше, чем сучья жизнь…»

— Мам, найди что-нибудь другое, — взмолилась Саша, — не люблю я эту Медведеву.

— Сейчас, дай только повернуть. Смотри, сколько машин скопилось! Авария там, что ли?

Певица продолжала рвать горло и душу: «Да, смерть! Это лучше, чем быть взятым в плен. Да, смерть! В этой жизни, где ты не у дел…»

Галина Васильевна свернула вправо и покрутила ручку приемника.

— Вот джаз — другое дело. — Саша откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Несколько километров ехали молча. Галина Васильевна посмотрела в зеркальце на дочь: «Кажется, заснула. Вот и славно. Пусть немного отдохнет, труженица». Заметив, что парень уже дважды нервно взглянул на часы, Галина Васильевна спросила:

— Во сколько самолет?

— Че-че-рез два часа с по-ло-ло…

— Не волнуйтесь, успеем.

Музыка закончилась. Прозвучала новостная заставка. Голос ведущего был сух и бесцветен: «В Москве двадцать один час. В эфире новости. Начну с печальной. Сегодня на шестьдесят восьмом году жизни после тяжелой болезни скончался народный художник России, академик Академии художеств, лауреат Ленинской и Государственных премий, замечательный художник-портретист Владимир Григорьевич Иваницкий».

Галина Васильевна тихонько вскрикнула и резко затормозила. Она почувствовала резкую боль в сердце. Как будто в него вонзили нож В глазах потемнело. От резкого торможения проснулась Саша.

— Мама, мама, что с тобой?!

Не слыша дочь, Галина Васильевна на ощупь нашла ручку и с усилием толкнула дверцу машины. Пошатываясь, она пошла по проезжей части:

— Воздуха! Воздуха!

Ее голос больше походил на стон. Она пыталась сорвать с себя шарф, но он еще крепче сдавливал ей горло. Галина Васильевна едва держалась на ногах. Саша подбежала вовремя. Секундой позже — и мать просто рухнула бы на асфальт. Парень смотрел на них из машины широко распахнутыми от испуга глазами. Его буквально пригвоздило к сиденью. Машинально он покрутил ручку приемника. Голос новостиста зазвучал громче: «Прощание с Владимиром Иваницким состоится двадцать второго января в Академии художеств с десяти до тринадцати часов. Отпевание — в церкви Николы в Хамовниках — в четырнадцать часов. Художник будет похоронен в фамильном склепе на Ваганьковском кладбище».

Экскурсовод, молодая девушка, явно мерзла в своей модной пестрой шубке из искусственного меха. Психолог отметил бы: налицо комплекс маленького роста. Девушка была в навороченных сапогах на высокой тонкой шпильке, благодаря чему удлинила себя на несколько сантиметров. Стоять в таких сапогах было еще можно, но чтобы ходить по заснеженным московским улицам — для этого требовалось большое искусство. Девушка им владела на все сто.

— Господа, идите за мной. — Она направилась к старинному особняку.

«Господа» переглянулись и прыснули со смеху, прикрыв лица руками. Это были учащиеся таганрогской художественной школы. Их прикалывало, что экскурсоводша Дарья так к ним обращалась. Следуя за ней, они обошли длинный фургон. К особняку одна за другой подъезжали машины. В основном иномарки — роскошные, дорогие. Из них выходили люди с букетами в руках и исчезали за дверью.

Это был довольно большой особняк — прямоугольной формы, двухэтажный, окрашенный в серо-голубые тона, в меру украшенный лепниной. С улицы он был почти незаметен. В первую очередь обращали на себя внимание большие чугунные ворота. Вход в особняк обрамляли бюсты, выстроенные в два ряда, как оловянные солдатики. Всякий, кто шел в дом, как сквозь строй, проходил между ними, направляясь к тяжелой дубовой двери.

— Дальше не пойдем, — Дарья остановилась, — ближе нам не подойти. Видите, сколько машин.

— А чего тут такое происходит?

Она не видела спросившего — он спрятался за спинами товарищей. Задумалась: сказать — не сказать…

— Сам, что ли, не видишь, кино снимают. — Пухлая девочка показала рукой на фургон, на котором большими буквами было написано «Телевидение».

— Нет, — Дарья решилась, — это не кино. Дело в том, что в этом особняке жил… жил и работал замечательный художник Владимир Иваницкий. Два дня назад он умер. Будет желание, можете сходить в галерею «Вера», тут недалеко. Там открылась выставка его новых работ… последних работ… — Она обвела господ учащихся взглядом. — Ну а теперь я расскажу вам об этом особняке. У него интересная история.

Дарья говорила увлеченно, с жаром. Она уже не чувствовала холода:

— Особняк был построен в двадцатых годах прошлого, в смысле уже позапрошлого века. Принадлежал вдове героя Отечественной войны 1812 года генерала Дохтурова. В разные годы в доме бывали, живали и работали известные личности: военные, писатели, артисты, художники. К примеру, на втором этаже в гостиной стоит небольшой, неказистый диванчик Существует легенда, что Гоголь любил на нем сидеть. Считал его своим. В этом доме прошло детство выдающегося русского химика Лугинина, художник Тропинин работал здесь над портретом Пушкина. В 1856-м по возвращении из сибирской ссылки здесь жил декабрист Сергей Трубецкой. В гостиной звучали голоса Шаляпина и Вяльцевой, захаживал в дом нарком просвещения Луначарский. В двадцатых годах прошлого века одну из квартир снимал замечательный театральный художник Рындин, известный тем, что…

Господа учащиеся слушали внимательно. Только троих ребят не занимал ее рассказ. Они во все глаза следили за тем, что происходило у особняка. Люди шли вереницей. Не все входили в дом. Некоторые оставляли цветы прямо у крыльца, зажигали свечки, осеняли себя крестом. Журналистка с микрофоном в руках подходила то к одному, то к другому. Оператор с камерой неотступно следовал за ней. Дарья вдруг замолчала.