Том Вулф - Я – Шарлотта Симмонс
Доцент Старлинг пригласил одного из коллег понаблюдать за результатами эксперимента. Тридцать прооперированных кошек содержались в клетках в одном помещении, и в таких же клетках там находились кошки из контрольной группы, то есть те, у которых указанный мозговой центр удален не был. Старлинг начал открывать клетки и выпускать подопытных – прооперированных – животных, чтобы предоставить им возможность сбиться в сладострастную кучу малу посреди лаборатории. Первый же выпущенный кот бросился под ноги к гостю Старлинга, обхватил передними лапами его лодыжку и судорожно оседлал его ботинок. Старлинг предположил, что кот ошибочно принял запах обувной кожи за запах готового к спариванию животного. Впрочем, развить эту теорию он не успел, так как его ассистент удивленно воскликнул: «Профессор, это ведь кот из контрольной группы!»
С того дня направление работ Старлинга круто поменялось – его открытие, вскоре сформулированное в научных трудах, привело к радикальному изменению в понимании поведения животных и человека: было установлено, что в психике существуют – и при этом навязывают окружающим свое поведение – так называемые «культурные парастимуляторы». Кошки из контрольной группы могли наблюдать поведение прооперированных животных из своих клеток. За несколько недель существования в обстановке гиперманиакальной сексуальной активности их поведение подверглось воздействию той модели, которую демонстрировали и предлагали их прооперированные собратья. Профессор Старлинг сделал вывод о том, что мощно воздействующая социальная или «культурная» атмосфера, пусть даже и совершенно отличная от нормальной, может по истечении некоторого времени подавить генетически запрограммированные реакции абсолютно нормальных, здоровых животных и привести к явно выраженным отклонениям в их поведении и психике. Спустя 14 лет профессор Старлинг стал двадцатым по счету ученым из Дьюпонтского университета, удостоенным Нобелевской премии.
Словарь-справочник нобелевских лауреатов. Под ред. Саймона Маккью и Себастьяна Дж. Р. Слоуна. 3-е изд. Оксфорд, Нью-Йорк: Изд-во «Оксфорд Юниверсшпи Пресс», 2001. С. 512.Пролог
Человек из Дьюпонта
Всякий раз, когда дверь в мужской туалет открывалась, в помещение врывались сумасшедший рев и грохот: это группа «Сворм» давала концерт в большом театральном зале этажом выше. Каждая нота так называемой музыки словно пуля рикошетила от всех зеркал и выложенных керамической плиткой стен и пола. От этого казалось, что здесь, в замкнутом пространстве, она звучит вдвое громче. Впрочем, стоило пневматическому доводчику поплотнее прикрыть дверь, как звуки «Сворма» исчезали и в туалете вновь раздавались голоса студентов – опьяненных молодостью и пивом и стремящихся выразить свой восторг и веселье как можно громче, пусть даже дурацкими воплями прямо в стену, стоя перед писсуаром.
Двое парней нашли себе развлечение: они то и дело прикрывали ладонью фотоэлемент писсуара, отчего вода в фаянсовой чаше сливалась практически непрерывно. При этом ребята оживленно разговаривали.
– Да с чего ты взял, что она потаскуха? – обратился один к другому с вопросом. – Она сама мне на днях сказала, что ей операцию сделали – восстановление девственности. Это вроде называется рефлорация.
Это слово показалось приятелям до ужаса смешным, и оба согнулись пополам от хохота.
– Так и сказала? Рефлорация?
– Ну да! Рефлорация или антидефлорация, как-то так! В общем, как ни крути, а она теперь снова невинная девочка.
– Она, небось, думает, что это действует как те противозачаточные таблетки, которые на следующее утро надо принимать! – Приятели снова захохотали. К этому времени большая часть участников студенческой вечеринки была уже пьяна до такой степени, когда любая сказанная фраза кажется невероятно остроумной, и нужно только прокричать ее как можно громче, чтобы осчастливить всех окружающих очередным шедевром своего убийственного чувства юмора.
В писсуарах клокотали бурные водопады, приятели продолжали развлекать друг друга остротами, за дверцей одной из многочисленных кабинок кого-то уже выворачивало наизнанку. Потом входная дверь снова широко открылась, и помещение наполнилось оглушительным ревом «Сворма».
Ничто – никакой шум, никакие крики – не могло в эту минуту отвлечь одиноко стоявшего перед вереницей раковин студента, чье внимание было поглощено созерцанием своего собственного бледного лица, отражающегося в зеркале. В голове у парня сильно шумело. Отражение ему понравилось. Он оскалил зубы, чтобы получше их рассмотреть. Какие же они, оказывается, классные. Такие ровные! Такие белоснежные! Они просто блистали совершенством. А чего стоит эта крепкая, мужественная челюсть… а этот шикарный квадратный подбородок… а густые светло-каштановые волосы… а сверкающие, орехового цвета глаза… прямо отпад! И вся эта красотища – его! Вот она, в зеркале – и принадлежит не кому-нибудь, а ему! В какой-то момент парень почувствовал себя так, будто подсматривает через плечо за кем-то другим. Так вот, первый он был просто загипнотизирован своим собственным великолепием. На полном серьезе. Второй же, который внимательно следил за первым, подошел к созерцанию отражения более объективно и даже намеревался критически проанализировать представший перед ним образ. Однако он пришел к тем же выводам, что и первый молодой человек, позволивший так очаровать себя собственному отражению. В общем, смело можно было признать, что выглядит он шикарно. Потом оба придирчиво осмотрели в зеркале свои руки и предплечья, а также крепкие бицепсы, едва не разрывавшие короткие рукава летней рубашки-поло. Повернувшись боком, отражение выпрямило руку и напрягло трицепс. «Круто!» – пришли к выводу оба наблюдателя. Никогда в жизни эта двуединая личность еще не чувствовала себя такой счастливой.
Мало того, студент, стоявший перед зеркалом умывальника, вдруг понял, что вплотную подошел к какому-то очень важному открытию. К какому именно – он еще не знал, но был уверен, что оно как-то связано с одним человеком – тем самым, который, раздвоившись, смотрел на мир двумя парами глаз. О том, чтобы сформулировать это открытие сейчас, не могло быть и речи. Оставалось только надеяться, что память не подведет, и завтра, проснувшись, он сумеет записать свою новую формулу, переворачивающую мир. Или все же попытаться сегодня? Нет, невозможно. Вот если бы в голове шумело хоть чуть меньше, тогда можно было бы попробовать.
– Эй, Хойт! Ты чего, уснул?
