Виктор Пономарев - Записки рецидивиста
Детдом наш стоял недалеко от села. Село было красивое, считалось курортным, так как в селе были две «ванночки». Одна «ванночка» была санаторская, другая — гражданская. Это такие бассейны, в которых из-под земли били горячие ключи.
Каждые субботу и воскресенье из Петропавловска на машинах приезжало много народу купаться в «ванночках». Вода в них очень горячая, сразу не войдешь, но постепенно, когда тело привыкнет и сделается красным, как у рака, то все равно больше десяти-пятнадцати минут не просидишь. Начинаешь задыхаться, сердце останавливается. Говорили, эта вода помогает от ревматизма, радикулита и других болезней.
Между лесом и горячими ключами — большая зеленая поляна. Одни из приехавших купаются в ключах, другие устраивают на поляне пикнички.
Как-то в воскресенье я убежал из детдома на «ванночки» купаться. Наши детдомовцы часто убегали сюда не то чтобы попрошайничать, но немного подкормиться: люди и так давали, сами, по-своему жалели нас — малолетних и репрессированных врагов народа. Хотя у многих этих врагов молоко еще на губах не обсохло.
Здесь я познакомился с одним мальчиком, он приехал с родителями из Петропавловска, где жил на Красной горе. Сережа, так звали мальчика, привел меня к своим родителям и сказал:
— Этот мальчик из детдома, он немой, и у него никого нет родных.
Они посадили меня с собой, угощали едой, конфетами и другими сладостями. Часть конфет я затолкал в карманы, пытался руками объяснить, что это для девочки из детдома. Показывал рукой в сторону детдома, потом двумя руками делал движения, подобные тем, какие делают девчонки, когда заплетают косы. Они отлично меня понимали.
— Для девочки, для девочки-подружки, — говорила женщина, выступая в роли моей переводчицы, — бери, мальчик, бери, не стесняйся. — И еще подсыпала мне конфет и пряников.
Приезжали и такие пацаны, которые сбивались в стаю, ходили, размахивая палками, орали:
— Айда детдомовцев бить.
А за что нас бить? За то, что нам хуже, чем им? Мы тоже объединялись и давали им отпор. Я хоть и был маленький и щуплый, но всегда шел драться за своих в первых рядах, в кусты не прятался. И доставалось мне больше всех. Синяки и кровоподтеки на моем лице и теле почти не сходили. Галка меня потом после каждой драки сильно ругала. А я ее очень любил, но ничего поделать с собой не мог. Не мог я равнодушно смотреть, когда били наших детдомовцев.
Я и за Галку не раз дрался, если кто ее обижал. Роднее Галки у меня человека не было. А какие у нее были косы! Две большие толстые косы, а глаза — голубые-голубые. Наверное, про таких, как Галка, говорят: «Ни в сказке сказать, ни пером описать».
У некоторых воспитанников нашего детского дома были родственники, которые к ним иногда приезжали по субботам и воскресеньям, а к нам никто не приезжал, кроме семьи Таракановых. Я всегда ждал дядю Колю, тетю Соню и Сережу. Галку я тоже с ними познакомил, и теперь мы вместе ходили на встречи с ними.
Один раз мы задержались в селе. Все вместе ходили в кино в сельский клуб. Показывали четыре серии «Тарзана». Вера Григорьевна вместе с воспитанниками искала нас. Находят в кругу семьи. Что да почему? Дядя Коля объяснил ей, что мы давно знакомы и что их семья довольна этим знакомством. С этих пор меня с Галкой перестали наказывать за уход в выходной день из детдома.
4У нас в детском доме были два молодых воспитателя, только окончивших пединститут. Один из них, Иван Мефодьевич, был мастер на все руки. Очень хорошо играл на скрипке. Эта любовь к музыке передалась и мне, я любил слушать, как он играет. Я только немым был, а со слухом у меня было все в порядке.
Еще Иван Мефодьевич любил в футбол играть. Иногда он говорил:
— Витя, пойдем побью тебе пенальти.
У нас был большой хороший стадион. Я уже тогда канал за ловилу, лучше меня в детдоме на воротах никто не стоял.
Удары у Ивана Мефодьевича были страшные. Я кидался в углы ворот, парировал мячи. Но если мяч шел ближе к центру ворот, я его брал, но улетал вместе с ним в ворота. Наши детдомовские ребята хором кричали:
— Вот немой молодец, вот дает!
5В один из воскресных дней мы пошли детдомом в поход по тайге. Взяли с собой палатки, продукты. Всего было человек восемьдесят мальчиков и девочек. Сопровождали нас два воспитателя и завуч Вера Григорьевна.
Вот где было раздолье! Набрали ягод, яиц диких уток, а уток там несметное количество. Воспитатели настреляли уток. Разожгли костры, наварили, нажарили полным-полно и наелись до отвала. Потом хором пели песни и прыгали через костры.
А сколько дичи было в лесу! Птицы пели на все голоса. Встречали мы тетеревов и глухарей, белок и бурундуков, рысей и лисиц.
Как-то на привале мы с Галкой забрались в малинник. Так наелись малины, что у нас раздулись животы и стало пучить.
Когда мы поднялись на пригорок, то метрах в тридцати увидели двух больших медведей. Те тоже лакомились малиной. Мы сильно напугались и дали такого деру, что в своей жизни так быстро я не бегал никогда, даже в годы моих лучших бандитских похождений и побегов, когда по твоему следу идет рота автоматчиков с собаками.
Запыхавшаяся Галка все рассказала Ивану Мефодьевичу, он взял ружье и направился в сторону малинника. Минут через десять раздался выстрел.
Страх страхом, а любопытство берет свое. Когда я подбежал к малиннику, то увидел лежащего на земле огромного медведя.
— Ты уже здесь, — сказал Иван Мефодьевич, — наш пострел везде поспел. Это секач, медведь-шатун, на зиму в берлогу не ложится. Очень опасный и хищный зверь. А сейчас, Витя, давай, гони в лагерь, позови Геннадия Алексеевича и ребят. Будем снимать шкуру и разделывать тушу. Сегодня у нас будет большой пир.
Пир получился на славу. На шампурах мы нажарили таких шашлыков, что вкуснее в жизни я потом не ел даже в «Национале» и «Метрополе», где мне довелось побывать в зрелом возрасте.
Пятнадцать дней похода пролетели как один день. Так не хотелось нам уходить из лагеря, а надо. Напоследок мы с Галкой пошли набрать грибов и принести в детдом. Когда набрали уже почти полное лукошко, засверкала молния, ударил гром и пошел проливной дождь. Мы с Галкой кинулись на просеку.
Вот тут-то, на просеке, все и случилось. Я остолбенел: прямо передо мной стоял огромный медведь, сграбастав в охапку нашу Веру Григорьевну, и издавал страшный рев.
Тут даже я заорал нечеловеческим голосом: «А-а-а, мама! Отпусти, проклятый!» Раздался новый раскат грома, подхватив по тайге: «А-а-а, а-а-а, клятый, клятый!»
Вера Григорьевна вырвалась из объятий медведя, кинулась ко мне и закричала:
