Гейл Форман - Куда она ушла
– Так, Адам, – начинает Стим, – нам нужен еще один трек для вставки и припев. Чтобы цепляло чуточку больше. А потом смикшируем с голосом.
– Чтоб цепляло. Покрепче. Понял, – я надеваю наушники, начинаю наигрывать мелодию, разогреваюсь. Стараюсь не замечать, что вопреки обещанию Алдуса я уже одинок. Один в звукоизолированной кабине. «Хватит, не выдумывай, – говорю я себе. – В хороших студиях все так записываются». Проблема только в том, что несколько дней назад я точно так же чувствовал себя и в Мэдисон-сквер-гарден. На сцене, перед которой собралось восемнадцать тысяч поклонников, рядом с людьми, которых я некогда считал семьей, мне было так же одиноко, как и в этой кабинке.
Но могло быть и хуже. Я играю, пальцы порхают, я встаю и принимаюсь лупить по струнам, пока гитара не начинает кричать и повизгивать так, как мне хотелось. Ну, почти как хотелось. Собранные здесь инструменты стоят, наверное, сотню тысяч, но ни одна гитара не звучит так же хорошо, как мой старенький «Лес Пол Младший»[1], на котором я играл тысячу лет, без которого не записался бы наш первый альбом и который я в припадке идиотизма или спеси или чего там еще продал с аукциона в благотворительных целях. А все эти блестящие дорогие гитары, которыми я пытался его заменить, и в руках не так лежали, и звучали не совсем. Но все же, когда звук достигает полной мощи, мне удается забыться на секунду-другую.
Но заканчивается это забытье слишком скоро, и вот уже Стим и звукотехники жмут мне руку, желают удачи на концертах, а Алдус выводит меня на улицу, сажает в «таун-кар» и мы мчим на Девятую авеню в Сохо, в отель, ресторан которого ребята из компании звукозаписи сочли подходящим местом для моего интервью. Интересно, они думают, что я меньше буду склонен к пафосным речам или не сболтну какой-нибудь гадости, если посадить меня в дорогом общественном месте? Помню, как еще в самом начале, когда эти интервью брали наши поклонники и блогеры, которых в первую очередь интересовал рок – то есть музыка, – они приглашали нас всех. И, как правило, интервью превращалось в обычный разговор, когда все высказывали свое мнение, стараясь друг друга перекричать. И я тогда не думал о том, что надо подбирать слова. Теперь же репортеры допрашивают меня и остальных по отдельности, как копы рассаживают сообщников по разным камерам и пытаются заставить их сдать друг друга.
Мне перед встречей хочется покурить, и мы с Алдусом стоим под слепящим полуденным солнцем, а вокруг собирается толпа людей, которые стараются пялиться на меня как можно незаметней. Этим Нью-Йорк отличается от всего остального мира. Везде охотятся за знаменитостями, но ньюйоркцы (ну, по крайней мере те, кто считает себя искушенным в этом вопросе и специально бродит туда-сюда по районам вроде этого), они делают вид, будто им на тебя плевать, даже когда они пялятся на тебя, прикрыв глаза солнцезащитными очками за три сотни баксов. А в адрес приезжих, нарушающих это правило, как, например, пара девчонок в футболках с символикой Мичиганского университета, которые только что подбежали ко мне с просьбой дать автограф, они демонстрируют презрение. Увидев такое поведение, собравшиеся вокруг снобы закатили глаза и посмотрели на меня с сочувствием. Можно подумать, это девчонки мне досаждают.
– Тебе нужна маскировка получше, дикарь, – говорит Алдус после того, как фанатки, возбужденно хихикая, убегают. Я уже никому кроме него так меня называть не позволяю. Раньше этой кличкой, производной от моей фамилии, пользовались все. Но однажды я разгромил номер в отеле, после чего это прозвище перекочевало в дешевую прессу и прочно там обосновалось.
Тут, словно по наводке, появляется какой-то фотограф. У дорогого отеля без этого дольше трех минут не простоишь. «Адам! А Брен тут?» Наша фотка с Брен стоит раза в четыре дороже, чем я один. Но после первой же вспышки Алдус одной рукой загораживает объектив, а второй – мое лицо.
Потом он подталкивает меня ко входу и начинает готовить к беседе.
– Репортера зовут Ванесса Легран. Она не из тех старперов, которых ты ненавидишь. Молоденькая. Ну, не младше тебя, но, думаю, чуть старше двадцати. Раньше она вела блог, а потом ее купил «Шаффл».
– Какой блог? – перебиваю я. Алдус обычно не выдает мне подробностей о журналистах, если на то нет особой причины.
– Точно не знаю. Может, «Гэббер».
– Ал, так это же дерьмовый сайт, который только сплетни собирает.
– «Шаффл» не такой. Это эксклюзивная статья для обложки.
– Ладно. Неважно, – говорю я, толкая дверь. В ресторане расставлены низкие столики из стекла и металла и кожаные банкетки – я такое видел тысячу раз. Эти заведения так высоко себя ставят, а на самом деле тот же МакДоналдс, только излишне стилизованный и излишне дорогой.
– Вон она, в углу, блондинка с мелированием, – говорит Алдус. – Милашка. Хотя у тебя в них недостатка нет. Черт, только Брен не говори, что я так сказал. Вообще забудь. Я там, возле бара подожду.
Алдус что, останется? В целом интервью – дело пиарщиков, но я отказался от их сопровождения. Я, наверное, совсем странным им кажусь.
– Ты что, няней мне нанялся? – спрашиваю я.
– Да нет, просто подумал, вдруг тебе поддержка понадобится.
Ванесса Легран оказывается симпатичной. Может, точнее было бы сказать – сексапильной. Но это особого значения не имеет. Судя по тому, как она облизывает губы и убирает волосы, девушка об этом и сама знает, хотя это портит все впечатление. У нее по запястью ползет вытатуированная змея, и я готов спорить на наш платиновый альбом, что на пояснице у нее есть еще одна. И точно, когда она наклоняется к сумочке за цифровым диктофоном, из-под джинсов с низкой талией показывается стрелочка, указывающая вниз. Супер.
– Привет, Адам, – Ванесса смотрит на меня хитро, словно мы старые друзья. – Я признаюсь, что я большая поклонница. «Косвенный ущерб» сильно помог мне вынести последний год в колледже, когда мы с моим парнем расстались. Так что спасибо тебе, – говорит она с улыбкой.
– Гм, не за что.
– Так что теперь я хотела бы отблагодарить «Падающую звезду» самой зашибенской статьей, которая только ходила в печати. Поэтому давай с места в карьер, за самым интересным.
С места в карьер? Люди понимают хоть половину из того, что говорят? Ванесса, может, и старается изо всех сил быть дерзкой и бойкой, откровенничает, чтобы произвести впечатление «настоящей» и завоевать мою симпатию, но на что бы она ни пыталась меня поймать – меня не цепляет.
– Ага, – только ей и отвечаю.
Подходит официантка. Ванесса заказывает салат; я – пиво. Журналистка листает свой «молескин».
– Да, предполагается, что мы будем обсуждать «Кровопийцу-солнышко»… – начинает она.
