Юрий Хвалев - Анисовая водка для поющих бабуль
— Знакомьтесь, это Лаура. Твой помощник, секретарь, охранник, я надеюсь друг.
— Лаура. — Продемонстрировав сахарную улыбку, преставилась Лаура.
— Лев Львович. — Пытаясь скрыть смущение, преставился политтехнолог и, встав, протянул руку.
Лаура в ответ кокетливо выставила ручку, возможно, мечтая, о поцелуи, но нарушение субординации здесь строго карались, поэтому всё кончилось банальным рукопожатием. Политтехнолог с замиранием смотрел на Лауру. Было в ней что–то манящее, в глазах сумасшедшая пропасть, на дне которой вдребезги разбивались ледяные волны. По спине специалиста пробежал холодок.
— Лев Львович, — позвал командор. — Смотри.
Очнувшись, будто вынырнув из ледовитых волн, политтехнолог повернул голову и сразу почувствовал, что Лаура исчезла, а там где она сейчас стояла — пустота. Его охватил испуг; вернуть взгляд на место, чтобы убедиться, что она здесь. Стоит, как и стояла. А если её нет, можно смело записываться к психиатру. Осторожно, ощущая хруст шейных позвонков, он повернул голову. Лауры на месте не было, она стояла в конце зала и о чём–то трепалась с шеф–поваром, причём собеседник глупо посмеивался.
— Лев Львович!
— А–а–а?
— Смотри сюда!
На столе среди закусок лежал небольшой кейс. Командор открыл крышку.
— Это твой компьютер. Здесь всё: инструкции, что делать и как, а также фольклор, что петь, когда петь и с кем. Главное будешь сюда записывать голоса. И ещё вот, держи для связи.
Командор раскрыл ладонь, на которой, играя искусственным светом, лежало небольшое шестиконечное зеркальце.
Политтехнолога передёрнуло.
— Зачем?!
— Я же сказал: для связи. Вот здесь нажмёшь и увидишь меня, так сказать, без помех. Разговаривать будем без свидетелей.
— У меня, как нестранно, есть мобильный телефон. Потом зачем русскому мужику, который будет организовывать народное, хоровое пение звезда Давида?
— Мобильник для серьёзных разговоров не подходит, разговор могут подслушать. А что касается Давида. — Командор усмехнулся. — Это простое совпадение. При случае поменяю. Ну, слово даю. Пятиконечная звезда подойдёт?
— Да иди ты… — пробубнил политтехнолог и, взяв кейс, направился к выходу.
— Зеркало возьми! — не унимался командор. — Лаура проводи! Сбор завтра, в девять.
— Нет, нет, ни сюда, — Лаура преградила дорогу. — Выход через чёрный ход.
Они оказались в узком коридоре; идя впереди, специалист по выборам, естественно, слушал сзади шуршанье лёгких шажков (так осторожно ходит кошка), при этом осознавая, что Лауры и след простыл.
Когда звякнула пружина и дверь захлопнулась, политтехнолог понял, что вышел там же, куда, собственно, и входил. Идеальный слух ещё никогда его не подводил.
Пространство перед дверью опустело. Лишь несколько рабочих, красиво матерясь, грузили голову расколотого на несколько частей памятника. Политтехнолог присмотрелся, но так ничего и не сообразил, потому что был занят чужими мыслями.
— 2-
Всю ночь Александр Сергеевич, сорокалетний дирижёр с мягкотелой репутацией, промучился бессонницей, ворочаясь с одного бока на другой, как какой–то несмышлёный карапуз, запеленавший сам себя в простыню. А когда удавалось ненадолго забыться, погрузившись в полудрёму, приходил один и тот же сон, где ему в очередной раз было отказано. Причём, отказано в грубой, неприемлемой форме:
«Дирижёр с такой фамилией нам не нужен».
«Но я же, специализируюсь на русском фольклоре», — возражал дирижёр.
«Тем более», — насмехались над ним.
«Дайте мне шанс!» — умолял неудачник.
«Просыпайся, скоро восемь», — шепнул ему на ухо будильник.
Дирижёр моргнул глазами, чтоб одним махом, как он выражался прогнать говённый сон и сладко потянуться. Но почувствовав, что лежит он в смирительной рубашке, будто запеленованый младенец, дирижёр стал сумбурно трепетать, машинально дёргая в сторону свободную правою ногу, используя её как противовес своему глупому положению. Качка кончилась тем, что дирижёр брякнулся на пол, простыня съехала, будто занавес, и он оказался, в чём мать родила. А родила она его в рубашке. Так все говорили, правда, делался упор на то, что и ему когда–нибудь повезёт. И вот это «когда–нибудь», судя по вчерашнему телефонному звонку, где миловидный голос в трубке сказал: «Да, дирижёр такой нам нужен», пришло.
Он взял со столика рекламную газету. Правда, пришлось переложить в обратном порядке саблевидный тесак, верёвку и мыло, ампулу и шприц, — недурной комплект на тот свет, правда? а также штопор, непонятно как сюда затесавшийся. Конечно, если пораскинуть мозгами, его можно легко вкрутить в извилины, что, в конце концов, будет смотреться оригинально. Но только не сейчас. Поэтому дирижёр ещё раз озвучил обведённую жёлтым фломастером рекламу, где чёрным по белому было написано: «Срочно требуется дирижёр по русскому фольклору». Уверенность улетучила остатки сна. Сегодня в девять он как никогда будет кому–то нужен, правда, русский фольклор и его фамилия Кац, по матери, вызывала недоумение у русских фольклористов. Но по отцу–то он был Бобров! Правда, недолго был, ещё в младенчестве. Потому что любимый папаша продержался в браке ровно год, а потом затерялся на стройках коммунизма. Мама, недолго думая, вернула девичью фамилию.
По утрам дирижёр проводил небольшой аутотренинг. Для более проникновенных мыслей он стоял перед зеркалом, естественно, в чём мать родила, и волнообразно себя накручивал. Но сегодня, как, впрочем, и вчера, а так же позавчера, ничего не получалось, не хватало золотой середины. Когда фокус зрачка упирался в середину туловища и фиксировал мужское начало, светлая мысль исчезала, её накрывала блудливая, будто король был нежданно атакован тузом.
«Дурак дураком ты Александр Сергеевич и уши у тебя холодные», — подумал неудачник и пошёл одеваться.
Он уже шёл по городу, а зеркало, создавая иллюзию ожидания, всё ещё хранило отражение его голого тела, будто Адам ожидал Еву. Ждал, но так и не дождался. Зеркало ещё не научилось хранить чувства, поэтому изображение постепенно исчезло.
К русскому ресторану дирижёр подошёл без малого девять, и сразу оказался в неловком положении, потому что на двери увидел табличку «Учёт». Но делать было нечего, и он постучался.
— Вам чего, вашу мать?! — услышал он позади себя. — А–а–а?
От неожиданности дирижёр икнул, хорошая примета, тем более, когда тебя вспоминают. А его действительно вспоминали, причём хорошими словами.
— Я, собственно, ы… — он повернулся и увидел крупного мужчину в белом колпаке. — Дирижёр, ы…
— Выпейте, — попросил шеф–повар и протянул дирижёру блестящую фляжку.
Выпив от волнения в один глоток, дирижёр выдохнул:
— Фу–у–у, водка?!
— Анисовая.
— Кх–х–х!
— Пойдёмте, вас ждут.
У чёрного входа разношёрстный коллектив, одетый в русские национальные наряды грузил в автобус коробки. На фоне церкви наряды смотрелись великолепно, но слишком анахронично, потому что святыня относилась к новоделу и исторической ценности, естественно, не представляла.
— Командор! — позвал шеф–повар.
Пока дирижёр волновался, к нему подошёл статный мужчина, одетый в узорную однорядку, который находился, судя по лучезарной улыбке, в приподнятом настроении.
— Вот, дирижёр, — представил шеф–повар.
— Отлично! — воскликнул командор. — Как вас зовут?
Дирижёр протянул паспорт.
— Что это?
— Паспорт.
— Паспорт? Зачем?
— Ну, я думал, вы сами посмотрите. Имя. Отчество. Фамилию. Прописку.
— Так вы специалист или нет?
— Да. Да, конечно. В русском фольклоре я специалист!
— Я вас беру, пойдёмте.
— Меня зовут Александр Сергеевич. Александр Сергеевич я, — семеня за командором, дирижёра словно перемкнуло. — Александр Сергеевич. Я…
На эти возгласы обратили внимания. Политтехнологу, который стоял немного в стороне, засунув руки в дорогой кафтан, даже показалось, что после таких дифирамб: Александр Сергеевич! Александр Сергеевич! будет добавлено Пушкин, «Стихи о советском паспорте». (Политтехнолог всегда путал великих поэтов).
— Лев, — сказал по–дружески командор. — Знакомься, твой дирижёр.
Знаток русского фольклора, разгорячившись алкоголем, категорично протянул руку.
— Александр Сергеевич, м–м–м, если хотите Саша.
— Шурик, хи–хи, — хихикнула миловидная девица в роскошном кокошнике. — Конечно, хотим.
— Лаура перестань фамильярничать, — протягиваю руку, осадил её политтехнолог. — Бобров Лев Львович.
— Как?! — воскликнул дирижёр, хватаясь за сердце, которое подпрыгнуло, словно на кочке.
— Если хотите Лев.
— Хочу… — произнёс шёпотом дирижёр, а сам подумал: «Не хочу, чтоб ты был Бобровым».
