Алексей Саморядов - Сказки
И слушался он Бога и был счастлив, долго, всю жизнь.
Сказка о том, что мы можем, а чего нет[1]
Жила в Москве некая вдова, Марина Калашникова, была она по себе очень видная и привлекательная. Был у неё свой дом, каменный, в два этажа, с двором и садом. Место это было глухое, близ Яузы, со всех сторон лес да овраги, так что и поверить трудно, что Москва кругом.
Вдова эта, Марина Калашникова, держала при доме своём ресторан, но так чтобы к ней людей приезжало много, никто не видел, а по большей части ворота всегда были закрыты. Когда же солнце садилось, ворота её и вовсе не открывались никогда, окна же в доме горели все, музыка, крики неслись из дома такие, что и совсем простой человек сказал бы, что гуляет человек сто, не меньше, и пьют знатно, и место это лучше обойти.
В ту пору районным инспектором на Яузе сидел Олег Георгиевич Махмудов и от сих мест кормился, как водится. Был он правитель зоркий и строгий. Торговлю ли кто завести решил, землю купить или судиться, все через Олега Георгивича прошли, потому как районный наместник — он и Бог, и отец, а кому и мать родная.
Прибегает как-то к Махмудову инспектор его, Яшка Писецкий, и говорит:
— Воровство открыл!
— Говори, что за воровство?
— Живёт у нас вдова, у Яузы в оврагах, Марина Калашникова. Дом имеет каменный, в два этажа, да двор в двадцать соток. В доме ресторан держит. Люди по ночам сотнями пьют и гуляют, а мы и не знаем. Налогов не платит, лицензии не имеет, нас не кормит!
— Молодец! — говорит Махмудов. — Десятую часть получишь, если правду говоришь.
— А баба та хорошая, сочная и рыжая, я прямо сразу про вас подумал, вам бы такую попробовать хорошо,— говорит инспектор, Яшка Писецкий.
— Эка стерва ты! — отвечает Махмудов. — Рыжая, попробуем рыжих, а то мне всё что-то сивых крашеных приводят да пегих.
Приехали они до вдовьего дома, Махмудов, инспектор его да ревизор. Били они в ворота, били, да никто не открыл, только собаки из-под ворот хрипят. Приехали в другой раз, опять никого, приехали под вечер, вышла к ним вдова Марина Калашникова, а за ворота не пускает.
— Чего надо вам? — спрашивает.
Оглядел её Махмудов и захотелось ему, аж загорелось, но он виду не подал, молчит, инспектор за него говорит:
— Кабак содержишь тайно, лицензии нет, в казну налог не платишь, России убыток, а по ночам народу полный дом, тюрьма может получиться!
А вдова говорит улыбаясь:
— Совсем вы с ума посходили, вместо того, чтобы дороги мостить да воров ловить, решили меня, вдову, разорить!
Кликнула она своего управляющего, вышел Рябов, мужик огроменный, такого злобного виду, что все на шаг отступили. Вынес он бумаги. Стали они те бумаги смотреть, а там и лицензия, и налоги, все подписи и печати, а на разрешении ресторан держать подпись самого Махмудова. Понять ничего не могут, поехали в префектуру, стали там бумаги смотреть, точно, все копии есть, всё уплачено, ни к чему не придерёшься, да только вспомнить никто не может, чтобы вдова эта к ним приходила или Рябов, её управляющий. Махмудов совсем растерялся, чтоб он лицензию выписывал, а денег не брал.
Собрал он своих инспекторов да ревизоров, до полуночи они говорили, секретарей вызвали, но ничего открыться не смогло. И порешили тогда, что когда Махмудов лицензию выписывал, он, вероятно, пьяный был, а за всеми налогами не уследишь. Хотя странность выходила: по документам у вдовы, в ресторане её, и десяти человек за день не сидит и, кроме воды, ничего не пьют, а, по слухам, гуляли там по ночам до ста человек. Это ведь и водки и закусок сколько надо, страшные деньги, а машин с товаром никто и не видел.
Решили они тайно за домом Марины Калашниковой последить, послали верного человека. Тот вокруг дома ночью ходил и вдруг странные крики услышал. Прислушался он, а за забором во дворе и кони ржут, и овцы блеют. Нашёл он маленькую щель, но ничего не увидел, а только ткнули ему через щель соломенкой прямо в глаз, и он убежал.
Приказал Махмудов вдову утром к нему в кабинет привезти: и он с ней поговорит и сколько денег с неё брать решит. Привезли Марину, он ей и говорит:
— Хорошая ты баба, давно о такой мечтал, всё мне сивые да пегие достаются, а рыжих, как ты, не было, оттого мне и радостно сегодня. Если же ты совсем ласковая будешь, удивишь меня чем- нибудь, я с тебя денег меньше всех брать буду, а дом твой люди мои обходить стороной будут.
— Любишь ты баб,— говорит ему Марина.
— Люблю,— отвечает Махмудов. — Аж сил нету, хоть каждый час заводи, мне всё мало! И сил уж нет, так я и глазами готов смотреть, не насытюсь! Видать, болезнь у меня такая.
Засмеялась Марина:
— Ладно, вылечу тебя, а то совсем износишься, кто нами править будет? Будешь ты баб хотеть, а не мочь.
Сказала и смеясь ушла. Обиделся Махмудов, ну, думает, или вдова моя будет, или разорю её, до суда доведу.
Только с того дня случилась с ним беда. Как только дойдёт у него с какой- нибудь женщиной до дела, чувствует он, что хочет, а не может. Он уж и все средства перепробывал, и к врачам ходил, даже за границу ездил, ничего не помогло. Потом уже умный человек сказал ему, что это не болезнь, а сглазили его, да так, что и снять нельзя. Тут-то Олег Георгиевич и вспомнил про вдову Марину Калашникову.
Приезжает к ней и говорит:
— Снимай, ведьма, сглаз свой!
А та отвечает:
— Рада бы, да только через пять лет снимется.
— Это когда мне шестьдесят будет! — говорит Махмудов. — Ну смотри, если через три дня не снимешь, разорю тебя и до тюрьмы доведу, а то ещё чего хуже будет!
А Марина смеётся в ответ. Взялся тогда Олег Георгиевич Махмудов извести вдову всерьёз. Лучшие ревизоры за ней в охоту пошли, у дома её милиция дежурит. Да только ничего они поделать не могут. Гуляет по ночам кто-то в доме, а как облаву устроят, всё тихо и спокойно, одна вдова в доме, говорит им смеясь:
— Зря ищете, это наместник наш разорить меня хочет, а я, чтобы подразнить его, магнитофон включаю, там у меня свадьба в Рязанской области записана.
Включили магнитофон, точно, пьют, гуляют да поют.
Вызвал тогда Махмудов самого бесстрашного участкового в Москве, Николая Смагина, что ещё мальчишкой, за особую злобность, был привезён из Саратова, чтобы столицу от бандитов стеречь. Взял Смагин свой именной пистолет и гирю фунтовую и пошёл ночью один во вдовий дом. Перелез он через забор и сразу высадил окно в дом. В доме же, как и полагается, был шабаш бесовский. Гуляли так, что аж половицы тряслись. Начал Смагин бесов гирей охаживать, да всё мимо, а потом вдруг чует, что пьян и на ногах устоять не может.
— Да что ж это, братцы, здесь делается? — закричал он и упал.
Очнулся он в канаве, с дикого похмелья. Пришёл к Махмудову и говорит:
— Ну вас к чёрту! Вы мне банду дайте!
Вызвал Махиудов ещё одного. Этот опытнейший человек был, в разведке тридцать лет пробыл, в семи странах, на самом что ни есть секретном фронте, под пыткой наших разведчиков не выдал. Пришёл он, выслушал всех, поглядел ночью на дом вдовы и сказал:
— Я туда не пойду, старый я уже в такие игры играть.
Посылал ещё Олег Георгиевич двух братьев Курдюковых дом поджечь, но они лес соседний спалили.
Три дня думал Махмудов, как ему вдову поймать, думал и придумал. Подсказал ему один знакомый из Моссовета, что было раньше при правительстве подразделение, и если где вдруг что непонятное, волк ли в женщину обращался, или шумы какие посторонние, или огни необычные, их и посылали. Время же теперь смутное, не до них стало, а вот одного человека он адрес знает, живёт в Самаре такой Костя Некрасов.
Тут же разыскали этого Некрасова и привезли в Москву к Махмудову. Рассказал ему всё Олег Георгиевич и спросил, возьмётся ли Константин Некрасов государству и ему лично службу сослужить.
Был Костя человек бесхитростный и спокойный, и когда в детстве на их берегу стал неизвестно кто людей топить, поплыл Костя в такую лунную ночь с ножом в зубах, и когда стали его за ноги под воду тащить, он сам нырнул. Что там под водой было- неизвестно, но только люди с той поры топнуть перестали.
Попросил Костя у наместника только бумагу с четырьмя красными печатями по углам.
— Зачем? — удивился Махмудов.
— Потому как против бумаги с государственными печатями никакая сила не устоит.
Взял Костя два нагана с серебрянными пулями, нож из бериллиевой стали да наручников десяток. Пришёл, как стемнело, к дому вдовы, а там уже гуляют вовсю. Не стал Костя стучаться, перелез через забор и вошёл в дом.
Идёт по дому, а там людей пропасть, пьют, гуляют, песни кричат. Люди как люди, но всё как-то не то. Зашёл он в зал, сел за стол, смотрит, пиво из бочки черпают, а оно не убавляется, водку из бутылок, вино ли льют — полные бутылки. Да, думает Костя, тут не серебрянные пули нужны, тут титановые хорошо бы. Как вдруг вышла хозяйка, сама Марина Калашникова, и прямо к нему идёт и улыбается. Увидел её Костя и оторвать взгляда не может, вот так баба, думает, мне бы такую, чего бы я только ни сделал для неё.
