Кэтрин Хайд - Пурпурное сердце
А что до меня, так я свободен.
Я взлетаю.
Над джунглями, которые больше не воняют и не угрожают мне. Над верхушками миллионов пальм. Над сине-зеленой гладью океана.
Все хорошо.
Можно продолжать.
Тем более что мы находимся в самом начале.
Неважно, верите вы всему этому или нет. Неважно не только для меня, но и для всего остального. События не ждут, пока вы в них поверите Они просто происходят.
Бог никого не посвящает в свои планы.
Он делает то, что делает, а вы можете либо приветствовать его деяния, либо утешаться своим неверием.
К тому же вы все это знаете. Просто забыли.
Глава вторая
Майкл
В шесть утра он заходит в первую теплицу, с удовлетворением вдыхает знакомый аромат. Благоговейно, словно в церкви, бредет меж высоких рядов, неясно проступающих в тусклом свете.
В первую очередь он проверяет самые высокие растения — те, чьи верхушки могут упереться в крышу, отпечатавшись на ней характерным узором листьев, который хорошо просматривается с высоты птичьего полета.
Вот-вот начнется страдная пора. Адское время года. Сезон, когда кишки холодеют от звука мотора. Любого мотора. Сезон, когда молишь Бога, в которого никогда по-настоящему не веровал, убеждаешь Всевышнего в том, что твое единственное желание, — пережить этот период, клянешься, что больше никогда ни о чем его не попросишь. Ни о каких благах. Божишься, что на следующий год будешь выращивать в теплицах только органику. Уже много лет подряд Майкл следовал этому ритуалу и не собирался нарушать его сегодня утром.
Битый час он обрывает листья вокруг набухших бутонов. Им, как детям, нужен свет и свежий воздух.
Пауки соткали затейливую паутину по углам и между длинных стеблей, и капельки утренней росы висят на каждой ниточке их творений, придавая им еще большую красоту и значимость. Почва мягко проваливается под его ногами, вызывая ощущение комфорта.
Он направляется к следующей теплице, поднимает глаза, и все меняется. Картина, настроение — все. Он как будто попадает в другой мир. И громким криком выплескивает свою ярость: «О, черт! Проклятье, проклятье!»
Он бежит к третьей теплице, четвертой. Его взгляд скользит по верхушкам растений. По бесценным, усыпанным бутонами верхушкам. И по тем опустевшим стеблям, где эти верхушки были еще только вчера.
Половины урожая как не бывало.
Половину урожая попросту украли.
В этот момент Майкл понимает, что его парник наполовину опустошен.
Деннис, находившийся, должно быть, на плантации киви, прибегает на крик.
— Что, черт возьми, случилось, Майкл? Замолчи, не хватало, чтобы соседи вызвали шерифа?
Майкл ничего не произносит, только показывает пальцем. Деннис поднимает глаза на ободранные растения. Видит то, что уже увидел Майкл. Что бесценные верхушки безжалостно срезаны минувшей ночью.
— О черт, старик. Мы разорены.
— Молчи, Деннис.
— Во всяком случае, этого никто не слышал.
Деннис протягивает ему ружье, причем так осторожно, будто опасность в большей степени исходит от Майкла, а не от оружия.
— Ты хоть знаешь, как обращаться с этой штуковиной?
— Черта с два. Ни разу в жизни не держал в руках оружия.
— Ну тогда давай покажу.
Ремнями он привязывает ружье к стволу дерева авокадо.
Ранние вечерние сумерки кажутся теплыми и странными, в них ощущается какое-то движение, не свойственное природе. Но, по правде говоря, Майкл мертвецки пьян, так что по собственным ощущениям ему трудно судить о том, что происходит на самом деле.
— А теперь смотри. Снимаешь с предохранителя. Вот спусковой крючок. Усек? Ты можешь стрелять только вверх. Я тут же прибегу и помогу тебе справиться с ними, правда, боюсь, к тому времени их уже след простынет. Предупреждаю тебя, старик, эта штука имеет одну особенность.
— Что?
— Она здорово бьет по ушам.
— Не понял.
— Громко стреляет, вот что.
— А, хорошо.
Деннис качает головой. Потом уходит, перепрыгивая через деревянную изгородь, оставляя Майкла в одиночестве под лунным светом.
Майкл оценивает свои ресурсы. Ружье. Бутылка вина. Спальный мешок. Фонарик. Три папиросы с марихуаной. Спички.
Он закуривает, делает глубокую затяжку, потом надолго прикладывается к бутылке. В свете полной луны отражаются тени от деревьев авокадо, которыми усыпан склон холма. Под порывами теплого ветра Санта Ана подрагивают стены его укрытия. Слух с особой остротой воспринимает звуки ночи. Шум падающих листьев напоминает журчание воды. Или отдаленные аплодисменты.
Он уже знает, что дерево авокадо, длинные ветви которого свисают до самой земли, служит хорошим укрытием. Если незваные гости вернутся за остатками урожая, он сразу увидит их. А они его — нет. Они увидят лишь сотни деревьев. Под каким из них притаился вооруженный фермер? Этого они не узнают, так что им придется улепетывать.
Мысленно он уже смакует это зрелище — трое-четверо мальчишек-старшеклассников кубарем летят с горы. Несутся как ошпаренные, спасаясь от гибели.
На будущий год он выйдет сторожить плантации пораньше, не дожидаясь, пока украдут пол-урожая.
Хотя нет, на будущий год такого не повторится.
На будущий год они будут выращивать органические овощи. Хорошие деньги можно на этом сделать. Конечно, не такие, как сейчас, но зато не придется с замиранием сердца вслушиваться в приближающийся гул самолета или вертолета. Да и для души приятнее. Кажется, ему еще не доводилось проявлять подобную решительность.
Он закуривает вторую папиросу от первой. Как заядлый курильщик. Его охватывает чувство покоя, зарождаясь где-то в животе и разливаясь по рукам и ногам. Становится хорошо. Ему совсем не страшно.
И спать не хочется.
Тоже, кстати, проблема. С этим бодрствованием надо что-то делать. Он чувствует, что организм полон энергии. Находясь дома, он бы нашел ей выход. Но чем развлекать себя в темноте под деревом?
Он отвязывает ружье, светит на него фонариком, проверяет предохранитель. Держит его в руках, просто чтобы почувствовать его тяжесть, массивность. А может, он всего лишь хочет знать, каково это — держать в руках оружие. Возможно, это больше, чем обыкновенное любопытство, но даже если и так, он не может сказать, когда и почему у него возникло желание взять в руки ружье. И его тяжесть рукам очень знакома. Это могло бы показаться ему странным, если бы он не набрался до такой степени, что уже не в состоянии замечать какие-либо несоответствия.
Он решает начать патрулирование и совершает его с ружьем на плече, словно гордый солдат на параде.
Он останавливается на маленьком мостике, вслушиваясь в бурлящий под ногами поток, вдыхая запахи реки.
Он снимает с плеча ружье, с удовлетворением отмечая, как ласкает слух глухой удар приклада о дощатый настил моста, и встает по команде «вольно».
А потом он совершенно естественно проделывает странные, казалось бы, манипуляции. Он, в роли бравого сержанта, проводит строевую подготовку, выкрикивая команды отрывистым шепотом: «Стоять! Смирно! На плечо! На грудь!»
Он выполняет движения с ружьем соответственно каждой команде, не колеблясь при этом и не задаваясь вопросами. Каждое его движение исполнено уверенности. Каждое движение — словно живое существо, со своей волей и способностью к действию.
Единственная заминка возникает, когда он не может нащупать выемку под спусковым крючком.
«Забавное ружьишко», — бормочет он себе под нос, хотя это единственное ружье, которое он когда-либо видел.
«Парад», смирно». Он приосанивается, ставит ружье у правой ноги, направив дуло чуть вперед, заложив левую руку за спину.
«Готовьсь… в штыки!» Он берется за ствол и наклоняет ружье влево. Правая рука тянется к ремню брюк, и он чувствует, что от возбуждения кончает.
Это развеивает чары, и он вновь превращается в молодого фермера, который стоит под луной на деревянном мосту и впервые в жизни держит в руках оружие. Превращается в человека, который никогда в жизни не пробовал делать то, в чем только что упражнялся, и даже не в состоянии объяснить, как это у него все так ловко получалось. Его как будто застигли врасплох в момент действия, лишенного логического смысла.
Майкл испытывает смущение, понять которое ему тоже трудно.
С ружьем, висящим на руке, он бредет обратно к своему убежищу возле теплиц. У Майкла железное правило: не ломать голову над тем, что создает путаницу, нарушая привычный порядок вещей.
* * *В первую же ночь после сбора урожая он нарушает правило. Он сидит на голом полу своего недостроенного дома, скрестив ноги, и при свете фонаря наблюдает за Деннисом, замершим над планшеткой для спиритических сеансов.
Деннис предельно сосредоточен. Он подается вперед, так что его тело принимает форму буквы С, хмурит брови. Майкл ловит себя на мысли, что за спиритическим сеансом Деннис выглядит старше. Майкл, в отличие от Денниса, убежден, что спиритизм — не более чем самообман. Ведь достаточно легкого движения пальцев — и стрелка на доске начнет вращаться. Можно просто сесть перед доской и озвучить свои тайные мысли. Увидеть то, что хочется видеть.
