KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Николай Климонтович - Дюк Эллингтон Бридж. Новелла

Николай Климонтович - Дюк Эллингтон Бридж. Новелла

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн "Николай Климонтович - Дюк Эллингтон Бридж. Новелла". Жанр: Современная проза издательство -, год -.
Перейти на страницу:

Но это зимой, а летом — только в плохую погоду, потому что в хорошую Андрей Пожарский во дворе гонял мяч. Низкорослый узкогрудый Володя Теркин стоял в стороне и смотрел, болел за товарища. Получалось: сильный Андрей в их союзе отвечает за физическую сторону жизни, а Володя, скажем так, за игру в бисер. Но однажды крупный и ловкий Андрей вовлек-таки Володю в забаву, требовавшую сноровки и увертливости, а именно: в швыряние камнями, Андрей называл это занятие пускать камешки, был один раз на черноморском взморье всей семьей. Сначала бросались просто так, потом — по пустым банкам, потом — само собой получилось — друг в друга. Играли недолго, но нешуточно: ловко пущенный товарищем камень угодил Володе в лоб, хлынула кровь, раненый ослеп. Но Андрюша не пришел на помощь, крикнул только не будешь заливать. И сбежал.

Прижимая платок ко лбу и страшась выволочки, Володя на ощупь побрел домой. Роза Моисеевна без причитаний, ловко и коротко, будто всю жизнь была медсестрой у метателей камней, промыла рану марганцовкой, однако надбровная отметина осталась у ее сына на всю жизнь. Володя держался, но потом начал-таки всхлипывать. Не от кусачего йода — от тяжкой обиды и тоски: он впервые столкнулся с изменой близкого человека и узнал странную вещь, что счастье и веселье души зависит целиком от чужой верности: как и шрам на лбу, известная недоверчивость в дружбе осталась у него тоже на всю жизнь.

Тогда он еще не понимал, конечно, что в происшедшем была доля мести простодушного русского мира ему за его всезнайство. Так, в тринадцать лет он остался без друга, к которому теперь испытывал тайную ненависть. Он даже придумывал способы убить изменника, но это, конечно, были одни мечты. Впрочем, и без этого происшествия их пути вскоре неотвратимо разошлись бы: Андрей стал бегать за девчонками, Володя — ходить в районную библиотеку.

4

Историю Володя любил с детства, предпочитал правдивые рассказы Тацита придуманным романам Скотта или Дюма, зачитывался Плутархом, Плинием-младшим, Платоном и Страбоном, Двенадцатью цезарями и Иудейской войной. При этом до времени не осознавал, что и сам — еврей, во дворе и в школе царил после блокадный русско-татарско-еврейский интернационализм с кавказскими пряными добавками. Но самое удивительное, что с тринадцати, что ли, лет Володя Теркин интересовался не столько героями и полководцами, не древними войнами и не знаменитыми сражениями, что было бы понятно, но — государственными устройствами и уложениями. И, скажем, Солон был для него фигурой куда как более интересной, чем Александр Македонский, Пирр или Сципион Африканский. Володю влекли механика и алгебра управления человеческим материалом, называемым общество, а войны и мятежи он справедливо считал лишь механизмами для проведения в жизнь тех или иных политических идей. При этом он рано сказал себе: начетничество в истории делает ее мертвой, сухие документы, сличение дат и даже описания очевидцев бурных политических событий остаются мертвы, если их не пропустить через собственное сердце, не оживить и не очеловечить. А политическую механику нужно поверять гармонией, потому что если бы гармонии не было, не было б и Истории, лишь хаос случайных событий.

Немало его увлекало изучение попыток внедрения в России конституционного строя. Ну не забавно ли: избранный боярами на царство Михаил Романов поклялся соблюдать конституцию, то есть в вопросах войны и мира, введения новых налогов и даже при вынесении смертных приговоров — право бить батогами строптивых по своему разумению ему все-таки оставили — царь должен был испрашивать разрешения двухпалатного парламента. И это в якобы дикой России начала семнадцатого столетия, после страшной смуты и взрыва бесправия: царь указал, и бояре приговорили. Такую же присягу при восшествии на престол принес и его сын Алексей Михайлович. Настоящая же история нынешней России началась, разумеется, с Петра Алексеевича, который обе палаты разогнал, а сам текст конституции засекретил: за один только ее пересказ можно было угодить на дыбу, как за распространение ленинского завещания при Сталине получить пулю в затылок. Характерно, что и при Николае Первом, то есть через двести лет, об этой самой пресловутой конституции вспоминать было запрещено.

Конституционные конвульсии в России продолжались вплоть до конца правления Романовых и даже позже: Александр-освободитель был убит, его внук восстановил парламент, но и для него дело кончилось плохо. После февраля сторонников Учредительного собрания, а значит и конституционного правления, извели большевики, и лишь через двадцать лет России была дарована новая конституция, которую Вышинский переписал с Кодекса Наполеона, что заставляет опять вспомнить античных греков, а следом за ними римлян, и сталинская эта конституция была самым виртуальным, как стали выражаться много позже, самым мифо-поэтическим государственным документом всех времен и народов: к примеру, она гарантировала свободу слова и печати, что было на Руси лишь в самом конце правления ненавистной династии, и даровала выборную систему управления, при которой никакого выбора не было, поскольку в избирательных бюллетенях стояло всегда одно и то же имя. Кстати, бытовало и соответствующее официально внедренное выражение под солнцем сталинской конституции…

Короче говоря, Володя Теркин очень рано выбрал не только свой предмет, но и свою историческую тему, и ко времени нашего знакомства в Институте славянских исследований Февральской конституцией он и продолжал заниматься.

5

Он легко поступил в университет — медалист, — не ведая о пятом пункте, была еще сильна инерция оттепели, и до поры не задумывался о своем еврействе: его мама-коммунистка об этом никогда не пеклась, заботилась о пропитании. Первую прививку национального самосознания Володя принял — это странно, но так — только в августе шестьдесят восьмого года, то есть на каникулах между первым и вторым курсами, когда советские танки вошли в Прагу и окончательно пресеклись краткие и слякотные, путаные хрущевские попустительства.

Трудно понять, отчего именно попранная чешская свобода произвела в душе Володи такую перемену: скорее всего оппозиционность деспотичной власти отлилась в наиболее удобную форму — он вдруг остро почувствовал себя евреем. И тут же, как часто случается в жизни, подвернулась оказия: один сокурсник вовлек Володю в домашний студенческий кружок изучения иврита. В кружке была молодежь значительно более обеспеченная, один даже адмиральский внук с банданой на голове, и Володе открылся простор не только изучить диковинное письмо своих баснословных предков, но и потренировать гордость и умение держать себя достойно среди людей, сословно стоявших выше него. К тому же у него было хоть и русское имя, но способности явно более выраженные, чем у других семинаристов, — так некогда разночинцы сначала потеснили, а потом и вовсе узурпировали русскую дворянскую культуру.

В кружке все готовились ехать. Это были годы очередного еврейского исхода из России, третьей, если считать со времен Шолома Алейхема, алии, и велико было сионистское воодушевление. Иврит учили, разумеется, для того, чтобы на земле обетованной сразу включиться в жизнь праведную и боевую. Заметим, что этого воодушевления хватило немногим тогдашним советским евреям, и в большинстве, едва доехав до Вены, они забывали о своих героических намерениях и оказывались кто где: в США, в Канаде, в Австралии, даже в ЮАР, но только не на земле, завещанной Аврааму. Среди этих малодушных, как мы знаем, позже оказался и мой Володя.

Решение не поддаваться сионистскому воодушевлению Володя Теркин принял задолго до собеседования в ХИАС. Он чувствовал себя пацифистом, презирал любой окраски казенный патриотизм и в ивритском семинаре даже отказался надевать кипу. Он хотел быть человеком мира, и много позже с удивлением открыл для себя, сколь точен был ждановский термин безродный космополит. И как верны искусственные еврейско-русские фамилии, возникшие еще при царской переписи: Безродные, Непомнящие, Неизвестные или Беспрозванные… А там понял больше, что он — не человек обретения чуждой ему родины, — сын диаспоры, то есть опять-таки человек космоса и Нового Света, но не нового мира. Поэтому, бывая в кружке, он предавался ивриту как забаве, лишь на всякий случай, а в университете и в библиотеке налегал на английский. Впрочем, в Израиль он потом, через много лет, съездил — посидеть в библиотеке Иерусалимского университета, сионизм и русская социал-демократия оказались тесно связаны. Примкнул к экскурсии: Иордан, в котором неистовый Иоанн крестил неофитов, оказался бурой от глины речушкой не шире Мойки, каким он, впрочем, и изображен на картине Иванова; в Храме Креста Господня монах-служитель, грек с Афона, грубо толкался, перед тем как запустить страждущих приобщения к святыне и позволить туристам залезть в низкую, неудобную дыру. Володя не смог удержаться и, презирая себя за малодушие, как человек, понимающий, что ему морочат голову, но из упрямства вступающий в игру с уличными жуликами, положил-таки свою ладонь на безликий камень посреди Храма — прикоснулся пупа земли. По дороге в Эйлат трудолюбие единоплеменников его восхитило: и фабрики косметики в кибуце на Мертвом море, и финиковые пальмы вдоль дороги в пустыню Негев, к каждой из которых был подведен контролируемый электроникой капилляр…

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*